Орден куртуазных маньеристов (Сборник) — страница 96 из 136

Но симпатичный, в плане исключенья.

C ним скрещивался как-то д'Apтaньян,

На шпагах, в смысле, я прошу прощенья.

Так вот, пускай один из наших слуг

C депешею метнется до Лондона,

Чтоб сей достойный бекингемов друг

Достойно встретил нашу примадонну...

...Они на базу возвратились ровно в три,

К обмытию в кабак не опоздавши,

Не только с блеском выиграв пари,

Но и героями войны гражданской ставши...

С тем чтоб оптимистическую ноту

В повествованье данном сохранить,

Мы, хэппи-энду праздному в угоду,

Здесь оборвем повествованья нить.

Дюма, любивший грустные финалы,

Не понимал души народных масс.

Но мы, в отличье от него, нимало

не склонны, господа, печалить вас.

Зачем нам, право, господа и дамы,

Сентиментально-юные умы

Травмировать минором мелодрамы?

А потому и ставим точку мы

в трактирчике том теплом и уютном,

Где наш квартет с туманом в голове

Свою победу отмечает в трудном

бою на бастионе Ceн-Жepвe.

Им также знать не надо эпилога,

Дай Бог здоровья здесь им и сейчас.

Блажен не тот, кто знает слишком много,

А тот, кто кончит сей читать рассказ

на том, что д'Apтaньян и мушкетеры

Мед-пиво пьют, дорогу в рай мостя,

Расстаться чтоб (увы!) в грядущем скором

И снова встретиться лишь двадцать лет спустя…

Октябрь 1988 – январь 1989

Александр Вулых

Поэмы

БУБНОВЫЙ ТУЗ

(поэма о штосе)

Дух Сатаны – порочный Мастер,

Летал над грешною Москвой,

Рассыпав карточные масти

Над городскою мостовой.

Он был печален и рассеян,

Когда своей колодой карт

В столичном городе посеял

Разврат, коварство и азарт.

В то пору над зарей вечерней,

Как будто бубна или черва,

Звезда плясала над Кремлем,

Во тьме глядясь в речной проем.

А там в обнимку с нею вместе

Качались в танце пики, крести,

И ветер, залетев под мост,

Вовсю играл с рекою в штос.

Весь город, словно стол истертый,

Качался в дьявольской игре:

Мелькали «жигули»-шестерки

Среди дерев породы треф…

И долго-долго дух порочный

Над стольным городом летал,

Его шпилевкой заморочил,

Но под конец и сам устал;

И, пролетев вокзал впритирку,

Уже заканчивал денек,

Когда на Войковской в квартирку

Он залетел на огонек…

А там наклевывалась драма:

На плешку возложив ладонь,

Сидел Виталий, сын Абрама,

И некто – просто Молодой.

Они не то, чтобы дружили –

Они по-дружески пыжили.

Виталий, а точнее – Боцман,

Довольно опыта имел:

Колод в открытую не коцал,

Но если надо, то умел…

Умел без дела деньги делать

(без них, понятно, жизнь плоха),

Умел, насторожившись телом,

Приветливо встречать лоха,

Умел слегка пожать плечами,

Куш получая или долг

И вновь с волненьем и печалью

Садиться за игральный стол,

Любил словечки «горка», «сонник»,

Свой столик и игру за ним,

Любил по радио «Эстония»

Послушать Иерусалим,

Любил руками карты мацать,

Болтать о всякой ерунде

И был похож на Карла Маркса

В своей курчавой бороде.

Любил свою собаку Весту,

Жену Галину, как невесту,

Любил за газовой плитой…

Но все – о Боцмане довольно!

Предвижу ваш вопрос невольно:

А кто же этот, Молодой?

Он риск любил и был поэтому

Авантюрист, почти Икар.

Как мудро сказано поэтом –

Жизнь для него – колода карт.

Она бы моментально скисла,

Когда б не карты и не риск,

И просто не имела б смысла,

Как плов, куда не клали рис.

Для этой жизни бесшабашной,

Где мать – Игра, отец – Азарт,

Родился сразу он в рубашке,

В рубашке от игральных карт.

И сразу, с самого рожденья

Впадал он от «шпилевки» в раж,

Но самым верхом наслажденья

Был для него… чужой мандраж.

Той дрожью рук, что держат карты,

Он наслаждался много лет,

Как старой фреской Леонардо –

Какой-нибудь искусствовед.

Он был эстетом в этом роде,

И это не понять другим,

Когда зрачки в глазах напротив

Растут, как по воде круги,

Когда бесчувственная челюсть

Под напряженьем мандража

Со скрипом парковых качелей

Отвиснет мелко задрожав,

И, будто бы к груди прикована,

Застынет после, офигев,

Как от удара Черенкова

Английский город Бирмингем.

Когда затягиваешь узел,

Когда уже петлю дожал,

Когда кадык по горлу Зюзи

Скользит, как лифт по этажам,

Когда безумный и убогий

шпилевщик, карты теребя,

Как прихожанин синагоги,

Бормочет что-то про себя,

И, обозвав кого-то поцем,

Задолбит в стену головой…

Будь то Порецкий или Боцман –

Какое счастье, Боже мой!

И Молодой, герой поэмы,

Не мог без этого прожить,

И, может, именно поэтому

Он ездил к Боцману пыжить.

Но все ж он понимал отлично,

Что не играя задарма,

Виталий уважал наличку

И не любил пустой карман.

И лишь того, кто очень беден

Он допускал без бабок в дом…

И Молодой в тот день был бледен –

Он вез последнее пальто!

Не видел Мейерхольд с Захавой

В таком спектакле – высший сорт! –

Как Боцман то пальто захавал

И прометал от шестисот,

Как поминались все святые,

Как вспоминалась чья-то мать,

Как в «сонник» прятались цветные,

А через карту – за всю масть,

Как было Боцману фигово,

Когда в безумии глухом

Он даже Бога Иегову

Назвал пархатым петухом!

И раз за разом, кон за коном

Все безутешней он грустил,

Вслед за своим магнитофоном

Чего-то там еще спустил…

Они уже играли долго,

А за окном внизу, в пыли

Стояли – бежевая «волга»

И голубые «жигули».

От той видавшей виды «трешки»,

Что отдыхала во дворе,

Разило изредка немножко

Таким изысканным амбре.

Причина всем была известна:

Там, во дворе, недогуляв,

Знакомая собака Веста

Любила ездить в «жигулях».

И вот, когда вспотев в рубахе,

Исторг хозяин слабый стон –

Любимейшая вещь собаки

Была поставлена на кон!

В тот миг, когда назрела драма,

И Молодой, прикрыв глаза,

Поставил наугад на даму

И на бубнового туза,

Когда, казалось, небо рухнет

Иль потолок над головой,

Раздался с боцмановской кухни

Протяжный жалостливый вой:

Там с ощущением блевотным,

С трудом жуя мясной гуляш,

Скулило бедное животное

По милым сердцу «жигулям»!

Уж был забыт соседский Бобик

И с прошлой выставки медаль –

Лишь ощущение тревоги:

Хозяин Боцман банк метал!

Ругаясь вычурно и длинно,

Представил он себе на миг,

Как назовет его Галина,

Что скажут Зюзя, Воловик?

И так, уставившись в пространство

Стеклянным взглядом, как сова,

Он отрешенно и бесстрастно

Колоду эту тасовал.

От напряженья сердце сжалось,

Струились капли по лицу…

Развязка, в общем, приближалась,

Шпилевка двигалась к концу.

Рукой размазав пот холодный,

Как тигр, выгнувшись в спине,

Он резко повернул колоду

И вдруг застыл, остолбенев.

В глазах, багровых от бессонниц,

Угас железный блеск рублей:

Там, под девяткой снизу, в соннике,

Лежал нахальный туз бубей!

Но как бы ни было там горько,

Кошмар стараясь позабыть,

Он снял туза, валета с горки

И прошептал… «Не может быть!

Не может быть!» - он карты бросил

И вслед приемник пробасил:

«Не может быть!»

«It is impossible» -

Ворвался голос «Би-Би-Си».

«Не может быть!» - звучало веско

Шальное эхо над Москвой…

«Не может быть!» - кричала Веста,

Уткнувшись в лапы головой.

«Не может быть!» - во сне бредовом

Ворчал угрюмый Воловик,

И только голос Молодого

Сказал: «Бывает… Се ля ви!»

Как пишут языком газетным,

Усталый, но довольный он

Спокойно встал, забрал кассетник,

Потом – еще магнитофон,

Еще какие-то там вещи –

Все те, что выиграл… Потом

Он подошел к хозяйской вешалке

И снял то самое пальто.

А через две минуты юзом

У светофора пригуляв,

Он по Варшавке мчался к Зюзе

На этих самых «Жигулях».

Наверно, было бы уместно

Прочесть мораль, читатель вам.

Но что же сталось с бедной Вестой? –

Предвижу возглас милых дам.

Так пусть сомнения развеются:

Собрав последние рубли,

Хозяин Весты, он же – Вейцман,

Купил ей снова «жигули»!

1985 г.

ПРОКУРОРСКИЙ РОМАН

1.

Над Москвой сгущался сумрак ночи,

А в домах, как в плитках домино,

Посреди оконных многоточий

Затерялось скромное окно.

В том окне, как в корабельном трюме,

Наклонясь над кипой важных дел,

В голубом с нашивками костюме

Генеральный прокурор сидел.

Находясь в отчаянной запарке,

И в груди лелея боль и грусть,

Думал он о том, как олигархи

Обокрали горемыку-Русь.

Вытирая с шеи капли пота,

Кропотливо изучал он текст

Про секретный счет «Аэрофлота»

И про деньги фирмы «Мобитекс»,

И про банк под вывескою «АГРО»

С аббревиатурой «СБС»…

Если б так не мучила подагра,

Он бы выдал ордер на арест!

Заварив в стакане чаю на ночь,

Он достал из банки леденец…

- Ах, какой шельмец, Парис Абрамыч, -

Прошептал он – Ах, какой шельмец!

Надо объявить мерзавца в розыск…

И едва родился этот клич,

Острый приступ остеохондроза

В организме ощутил Ильич.

- Боже мой, как неприятно это! –

Прошептал невольно он, и вдруг

Взгляд упал на старую газету

С неприметной рубрикой – «досуг».

- Что ж, пока спина не раскололась,

Сделаю массаж для позвонков…

- Слушаю! – ответил женский голос

После двух прерывистых гудков, –

Что вы говорите? Есть причина,

Чтобы к нам приехать поскорей?

Вам у нас понравится, мужчина:

Час досуга – девятьсот рублей.

С примененьем полного контакта

Профессиональных женских рук…

В общем, кроме полового акта –

Широчайший перечень услуг!

Современным способом «крест на крест»

Лечим даже остеохондроз…

- Хорошо, записываю адрес,

Девять сотен – это не вопрос! –

Произнес он голосом суровым,

Думая о тяготах спины.

- Надо быть практически здоровым,

Чтобы бить грабителей страны!

И болезнь проклятую ругая,

Он набрал домашний номер свой:

- Ты ложись пораньше, дорогая,

Я не скоро возвращусь домой!

2.

Дверь открыла девушка в халате,

И, потупив от смущенья взор,

Еле слышно прошептала:

- Катя…

- Юра, - отозвался прокурор.

- Мамочки, какая же я дура!

Прям смутилась так, увидя вас…

Ради Бога, проходите, Юра,

Проходите в спальню, я сейчас!

Он прошел недлинным коридором,

Перед этим сняв свое пальто…

- Господи, не будь я прокурором,

Я бы мог подумать черт-те что!

Накопилась все-таки усталость…

Прокурор застыл:

- Едрёна мать!..

Перед ним, как море, простиралась

Гладкая широкая кровать,

У которой мягкая перина

Ослепляла свежей белизной.

- Здравствуйте, меня зовут Алина! –

Прозвучало за его спиной.

- Вы случайно, часом не из МУРа?

Вы так строго смотрите на нас?

- Нет, случайно, нет, я просто Юра,

Не из МУРа, я здесь в первый раз.

Сердце прокурорское забилось,

Бросив естество мужское в дрожь.

- Знаешь, Катя, я в него влюбилась,

Он на зайку, Катенька, похож!

- Да и я хочу его, Алина,

Прямо, как невеста – жениха,

Прямо, как Мария Магдалина

Перед совершением греха!

- Ладно, всё, с меня довольно, хватит! –

Прокурор поднял глаза и – ах! –

В тот же миг увидел ноги Кати

В тонких фильдеперсовых чулках.

Взгляд её был трепетней слезинки,

(Как сказал бы Александр Блок)

И четыре розовых резинки

К поясу тянулись от чулок.

Прокурор достал платок-сопливчик

И на волю выпустил соплю,

Но Алина расстегнула лифчик

И сказала:

- Я тебя люблю!

От таких негаданных пассажей

Прокурор занервничал:

- Друзья,

Я сюда приехал за массажем,

А любить мне вас никак нельзя!

Но на прокурора сверху глядя,

Взглядами небесной глубины,

Девушки сказали:

- Поздно, дядя!

Не канючь, расстегивай штаны!

3.

В это время в городе Париже,

К трубке прижимаясь головой,

В ресторане «Риц», слюною брызжа,

Тверезовский говорил с Москвой:

- Вы сумели подложить подлянку

Прокурору, чёрт вас побери?

Что, уже приехал на Полянку?

Что, разделся? Дальше говори!

Как там наши маленькие пчёлки?

Не хотят обратно на панель?

Молодцы, хорошие девчонки,

Я им привезу флакон «Шанель».

Пусть дадут служителю Фемиды

Для проглота собственных проблем,

Чтобы он забыл про «пирамиды»,

«АВВу», ГКО и «МММ»,

Чтоб запомнил фарисей-повеса,

Зарубив на собственной ноге,

Кто есть бывший секретарь совбеза

Бывших стран, входивших в СНГ!

Чтобы ордер о моем аресте

И еще возможно кой-кого

Находился в подходящем месте,

То есть, в унитазе у него!

В общем, выполняйте указанья,

Если что не так – поднимем хай.

Ну, Москва, целую, до свиданья,

Все, агыцин паровоз, лехайм!

Как мне все же край родимый дорог! –

Выдохнул он, трубку положив,

И оркестру заказав «семь сорок»,

Стал плясать под свой родной мотив.

И когда в порыве молодецком,

Он рванул рубаху на себе,

Гулким эхом на мосту Кузнецком

Жахнул взрыв у входа в ФСБ!

4.

А на съемной хате, выгнув спину

Под чужой отравленный мотив

Прокурор насиловал Алину,

За волосы Катю ухватив.

И над взмокшей порванной периной

В тот трагичный для России миг

Раздавался женский стон звериный,

Походящий на тарзаний крик;

- Юра! Юрка! Юрочка, не надо!

Умоляю! Ну давай, Юрец!

Боже, как я счастлива, как рада!

Ты гигант! Ты просто жеребец!

Ты сейчас подобен самураю!

Ты какой-то Кибальчиш-Мальчиш!

Я от наслажденья умираю!

Катя, Катя, что же ты молчишь?

- Юра! Юра! Это так прекрасно!

Я уже почти пятнадцать раз!

Никогда мне не было так классно,

Как с тобой, любимый мой, сейчас!

- Да, я Юра! Да, держитесь, суки!

Юра – это символ мужиков!

Юра – это Юрий Долгорукий,

Мэр московских заливных лужков!

Ну давай, кончай скорее, дура!

Я не опозорю свой мундир!

И Шаймиев, кстати, тоже Юра,

Хоть по документам – Минтимир!

И когда в кунвульсиях девица

Закатила хитрые глаза,

На её размазанных ресницах

Заблестела лживая слеза.

Вслед за тем утихли звуки бури,

И, воскликнув: «Мать твою ети!»

Приходя в себя, очнулся Юрий

И добавил:

- Господи, прости!

Потому что он в углу кровати,

Где еще недавно тряс елдой,

Обнаружил сорванную с Кати

Цепочку с Давидовой звездой!

- Ах, какое низкое коварство! –

В ужасе подумал прокурор, -

А ведь ларчик просто открывался…

Господи прости, какой позор!

Лучше быть последним онанистом

И кончать от собственной руки,

Чем попасться в лапы сионистам

Втихаря расставившим силки!

Он вскочил с предательской кровати,

И, уже не зная что сказать,

Не смотря в глаза красотке Кате

Девять сотен бросил на кровать,

И ушел с решимостью мужчины,

Клацая зубами, словно зверь,

И, упав в салон своей машины,

За собой захлопнул с силой дверь.

5.

Депутат парламента Смелюхин

За столом готовил свой доклад.

Как всегда, он был слегка не в духе

И ругал в докладе всех подряд.

Может быть, живот с кефира пучил,

Может, просто съел чего-нибудь,

Но в его мозгах бурлили путчи,

Мятежи и всяческая жуть,

И когда раздался телефонный

И бесспорно вражеский звонок,

Он схватил сначала нож кухонный,

Но затем одумался и лег.

Телефон звонил не умолкая

Более, чем двадцать раз подряд.

- Вот зараза, вражья тварь какая! –

Возмущаясь думал депутат.

- Все они ответят по закону!

Все, кто причинял России зло!

Депутат рванулся к телефону

И с надрывом заорал:

- Алло!

И рукой нащупав выключатель,

Погасил на всякий случай свет.

- Добрый день, звонит доброжелатель,

Я хочу вам дать один совет.

Слышь, Смелюхин, ваша песня спета,

Спета ваша песня, психопат!

Там, под дверью у тебя кассета…

В общем, наслаждайся, депутат!

Мягкими прыжками хищной пумы

Не спеша, минуты через три,

Председатель комитета Думы

Подошел к своей входной двери.

Не включая света в коридоре,

Он с опаской посмотрел в глазок.

Никого не обнаружив, вскоре

Посмотрел в него еще разок

И заметил на листке газеты

Рядом с лифтом в сумрачном дыму

Очертанья видеокассеты,

Той, в которой судя по всему

Находилось кое-что такое,

От чего случается порой

И невроз, и даже паранойя

И другой подобный геморрой.

Вскоре с придыханием и свистом

Он кусал от гнева свой кулак.

Хоть и был Смелюхин коммунистом,

А имел и телек, и видак.

И когда его включил он кстати,

Загрузив кассету в агрегат,

Можно догадаться, мой читатель,

Что увидел бедный депутат!

- Боже мой, да это ж просто шлюхи,

Просто суки, просто ё-комбат!

Депутат парламента Смелюхин

Назаметно перешел на мат:

- Ясно, кто устроил это шоу!

Я им всем узды хорошей дам!

Позвоню Мольберту Какашову –

Главному эксперту по жидам!

Он вцепился в телефон:

- Скорее!

Это вы, товарищ Какашов?

- Слушаю! Так точно! Где евреи?

Молодец, Смелюхин! Хорошо!

Говоришь, подосланные шлюхи? –

Генерал налил в стакан воды, -

Сто процентов – в этой заварухе

Как всегда, замешаны жиды!

Так что ты спокойно спи, дружище,

И хотя не избежать войны,

Все равно наш Генеральный чище

И честней грабителей страны!

6.

После заседания Госдумы

Прокурор вернулся чуть живой,

И на кухне сев за стол, угрюмо

Как бы поздоровался с женой:

- Что, опять молочные сосиски? –

Генеральный процедил с трудом, -

Застегнула б для приличья сиськи:

Все же кухня – не публичный дом!

Не уподобляйся потаскухе,

Ты же прокурорская жена!

- Милый мой, ты, кажется не в духе?

- Я не в духе? Да пошла ты на…

Жалобно, пронзительно и тонко

Женский плач раздался у плиты.

- Лерочка, прости меня, подонка,

Хочешь, я куплю тебе цветы?

- Как же, дожидайся… Так и купишь…

- Ты не веришь? Спорим, что куплю

- Юра, ты меня уже не любишь?

- Ты оглохла? Я сказал:

Люблю!

- Ты прости, что я такая дура,

Но за что ты на меня кричишь:

У меня испортилась фигура?

- Лера, что за чушь ты говоришь?

И когда они умолкли вместе,

Телевизор сам включился в сеть…

- Лера, помолчи, в эфире «Вести»,

Дай мне их спокойно посмотреть!

* * *

А в Москве повсюду шла к разгару

Новая весна со всех сторон,

В сером небе каркала «шизгару»

Стая наркоманистых ворон,

На Москве-реке купались утки,

Разводя пернатые понты,

У Кремля сновали проститутки

И бандитов грабили менты.

Во дворах заливисто и зычно

Лаяли хозяева собак.

Город жил своей судьбой обычной

И не реагировал никак

На проблемы собственных сограждан,

Вызванные болями в спине,

И на то, что в нем стряслось однажды

На закате солнца по весне.

Апрель 1999г.

Митя Рудаков

Нам порой в аду легко и сладко,

А в раю – тоска, хоть помирай.

Русская душа – она загадка,

И ее попробуй разгадай.

Он работал в банке на Таганке,

У него был сейф и дырокол,

И портрет жены на фото в рамке

Украшал его рабочий стол.

Был он честен по российским меркам,

Не имел ни денег, ни врагов…

Вот таким вот неприметным клерком

Шел по жизни Митя Рудаков.

Но в одно прекрасное мгновенье,

Будто бы во сне или в бреду

В лифте с председателем правленья

Он столкнулся на свою беду.

И в раздумьях, видимо, о вечном,

Посмотрев на Митю, как отец,

Тот сказал, обняв его за плечи:

- Знаешь, Митя, нам пришел пиздец!

На прощанье, улыбнувшись криво,

Заглянув за грань добра и зла,

Он ушел, а с ним ушли активы

И зарплата Митина ушла.

Можно было ахать или охать,

Только след начальника простыл.

Думали сперва о шефе плохо,

Но потом, как водится, он всплыл.

Понапрасну имя не позоря,

Сохранив в глазах былой кураж,

Всплыл у ресторана «Мама Зоя»,

Оживив собой речной пейзаж.

Всплыл, слегка подпортив настроенье

Свадьбе, что справлял Иван Черных.

- Ни хуя себе благословенье! –

произнес растроганный жених.

Но раскинув в этот миг мозгами,

Тамада сказал, насупив бровь:

- Пусть так будет с вашими врагами,

а вообще – совет вам да любовь!

* * *

Горько было на душе у Мити

И темно, как в чреве полыньи:

Обрывались жизненные нити,

Связанные с будущим семьи.

И когда, придя домой на ощупь,

Он явил моральный крах и треск,

То в глазах своей любимой тещи

Обнаружил он знакомый блеск.

Нежным взором и душевной фразой

Одарила теща из-под век:

- Митенька, ты просто скотобаза!

Я не вижу, где здесь человек?

Весь в говне, оплеван и заблеван,

Как лесной какой-то партизан…

У Наташки вон у Королевой

Муж – красавец, человек, Тарзан!

И таким, как он – не грех гордиться,

Мускулы, улыбка на лице,

И жена – любимая певица,

Да и сам он – бывший офицер.

Ты глуши хоть водку, хоть чинзану,

Но семьей обязан дорожить.

В общем, знаешь что? Иди к Тарзану,

Может, он тебя научит жить!

* * *

О семье потерянной тоскуя,

Ощетинясь, как в иголках еж,

Бедный Митя вышел на Тверскую,

Где канючил моросящий дождь.

И наперекор стихии вздорной

Он пошел куда глядят глаза,

Прямо в клуб, где брился в гримуборной

Человек по имени Тарзан.

- Вы меня, конечно, извините,

Я ведь к вам, я – Митя Рудаков.

- Я все знаю, - произнес Учитель –

Кто послал и кто ты сам таков.

Я все вижу, ты не сомневайся,

Жизнь – она такая: кто кого.

Не горюй. Вставай и раздевайся,

И не бойся, Митя, ничего!

Обнажив несмело ягодицы,

Митя встал, футболку теребя…

И Тарзан сказал ему: - Годится!

Сделаем мужчину из тебя!

Я тебе открою два секрета.

Первый: - Если сердце слезы льет,

Знай – проходит всё, пройдет и это,

Помни имя-отчество своё!

И еще - за жизнью показушной

Истина скрывается одна:

Женщины коварны и бездушны.

Исключенье – лишь моя жена.

* * *

Зал был залит мягким светом в блестках,

В поздний час, когда из-за кулис

В белых стрингах и носках в полоску

Митя вышел танцевать стриптиз.

И среди расплывчатых, как пятна,

Женских лиц, смотрящих на него,

Ощутил он чей-то взгляд приятный

Местом, где кончается живот.

Он поднял глаза, и женский пальчик

Поманил брильянтовым кольцом:

- Ну, иди сюда, хороший мальчик,

Потанцуешь – будешь молодцом!

В кабинете для приватных танцев

Женщина сказала: - Эй, ковбой!

Ты не вице-мэр столицы Шанцев,

Будь попроще, стань самим собой!

И тогда взволнованный, вспотевший,

Закатив глаза под потолок,

Он затанцевал, как потерпевший,

Зажимая даму между ног.

А когда рука Элеоноры

Заползла в матерчатый лоскут,

Митя ощутил своим прибором

Благодарность за нелегкий труд.

- Что, малыш, никак озябли плечи?

Я могу их чем-нибудь укрыть.

Если б мы продолжили наш вечер,

Денег бы могло побольше быть!

- Я не знаю, - отозвался Митя,

посмотрев с опаскою назад, -

Разрешит ли это мой Учитель,

Человек по имени Тарзан?

И застыв в предчувствии ответа,

Он услышал: - Отправляйся в путь.

Знай – проходит всё, пройдет и это,

Главное, про имя не забудь!

* * *

В «БМВ», летящем на Рублёво,

Митя осязал неясный страх.

Что-то не к добру водитель Лёва

Улыбался фиксой на зубах.

И потом - задернутые шторы,

Словно это черный «воронок»,

Да еще рука Элеоноры,

Гладящая Митю между ног.

Митина душа была не рада:

Ночь, среди кромешной тишины -

Особняк, высокая ограда…

А с другой, конечно, стороны

Пятьдесят свечей в огромном зале,

Сумрачном, как кинопавильон,

И она – с бездонными глазами,

И в ее руке – «Дом Периньон».

И глоток шампанского в постели,

И слетевший с головы парик,

И слова Тарзана, еле-еле

Слышимые сквозь животный крик:

- Митя! Митька! Ми-ай-ми-ой-милый!

Да, Митюша! Ми-ай-ми-ой-ё!

Делай так! Сильнее! Изнасилуй!...

- Помни имя-отчество своё!

- Митенька-а-а! Ударь меня с размаху!

- Ах, с размаху? Получай, коза!

- Помни имя…

- Да пошел ты на хуй!

- Как «пошел ты на хуй?» Я Тарзан!

В тот же миг торжественно и чинно,

Точно зная в жизни что почем,

Опустилась вдруг рука мужчины

Мите на горячее плечо.

Митя вздрогнул и, покрывшись потом,

Закричал пронзительно: - Кто тут?!

- Это Гагик, - отозвался кто-то, -

Гагик это… Так меня зовут.

В тот момент, крича от страха матом,

Митя и не знал, что, например,

Гагик был народным депутатом

С голубым значком ЛДПР.

Он носил салатовые гольфы

И широкий фетровый берет.

От него балдел Владимир Вольфыч

И тащился весь подкомитет.

Он имел спокойный кроткий норов

И улыбку детского врача,

А его жена Элеонора

В фитнес-клуб ходила по ночам.

И сейчас, когда она слиняла

Из-под Мити в тренажерный зал,

Гагик вставил Митю в одеяло

И спокойным голосом сказал:

- Вы меня, конечно, извините,

Только все же, вопреки молвы

Мы за русских, мы за бедных, Митя,

Это значит – за таких, как вы!

Наш народ не прост, он очень сложен,

И судьба его порою зла.

Митя, вы на наш народ похожи,

Тоже вот раздеты догола.

Кнут нужды вас всех и бьет, и лупит,

А ведь между нами впереди

Знаете, какая жизнь наступит

На Земле, когда мы победим?

Хочешь, я спрошу тебя на ушко,

За кого бы ты голосовал?...

Бедный Митя укусил подушку

И по-русски горько застонал.

* * *

Пережив еще одно паденье

Вскоре не во сне, а наяву

Он лежал на кожаном сиденье

В той же тачке по пути в Москву.

И ощупав свой карман понуро,

Он достал оттуда не спеша

Сотенную мятую купюру

В деньгах государства США.

В голове его варилась каша:

- Матушка родная, Боже мой,

Что расскажет он жене Наташе,

Принеся вот это вот домой?

- Что там, деньги? Баксы – это клёво!…

Не спеша водитель сбросил газ.

- Раздевайся, я Рублевский Лева,

У тебя еще оплачен час!

Что-то у тебя в кармане густо,

А ведь деньги, Митя, это зло.

Ну, давай, давай сюда «капусту»,

Что ж, тебе сегодня повезло!

* * *

В клуб вернулся Митя лишь под утро,

Тихо, как бродячий пилигрим,

В час, когда зари рассветной пудра

На Москву накладывала грим.

За рекою над Нескучным садом

Звездочка скатилась, как слеза.

- Ничего не говори, не надо.

Я все знаю, - произнес Тарзан.

И на грудь упав к нему невольно,

Митя понял этой жизни суть.

- Больно, Митя? -

Он ответил: - Больно.

- Где?

- Вот здесь.- Он показал на грудь.

- И еще… вон там…- На небе где-то

Розовый рассвет привычно плыл.

- Знай, проходит все, пройдет и это,

Хорошо, что имя не забыл!

* * *

Просветленный, как с глотка нарзана,

Окунаясь в грохот городской,

Митя возвращался от Тарзана

По рассветной утренней Тверской.

А Москва дышала свежим дымом

Выхлопных столичных сигарет

И летела птицей-тройкой мимо,

Не заметив, как на красный свет

Сиротливо поднимая плечи,

Без двора, без денег, без кола

Шел прохожий, шел заре на встречу,

И душа его была светла.

История одной артистки

Проктолог Давид Толстопальцев

В поселке с названьем Лужки

Обслуживал бедных страдальцев

С болезнями толстой кишки.

За годы работы в больнице,

Где он никогда не скучал,

Встречал он различные лица

И разные судьбы встречал:

Банкиров, штабных генералов,

Бандита по кличке Халдей,

Продюсеров телеканалов

И просто хороших людей.

И с каждым из них, как с ребенком,

Чего уж греха там таить,

Как всякий проктолог, он тонко

Любил иногда пошутить.

И палец достав из анала,

От смеха тряся головой,

Давид каламбурил: «Це кало! –

Такой есть артист цирковой!»

В ответ пациента обычно

Бросало от хохота в дрожь:

«А я ведь общался с ним лично…

Действительно, очень похож!»

Но краткий прием подытожив,

Давид говорил не спеша:

«Мы все на кого-то похожи,

С вас двести рублей США».

Ах, бедный Давид Моисеич,

Не знал он, не ведал о том,

Что пасмурным утром осенним

К нему в кабинет на прием,

Оставив на стуле в прихожей

Из розовой кожи куртец,

Заглянет на всех не похожий

Известный в народе певец.

И, встав перед доктором раком

Он скажет, кусая кулак:

-Профессор, проверьте мне сраку,

Бля буду, там что-то не так!

- Да что же не так там, голуба?

И что ожидали вы тут?

Анал, извиняюсь, не клумба –

Там розы, увы, не растут!

-Не это меня угнетает,

Скажу я лишь вам одному:

Мне роз на концертах хватает,

Мне в жопе они ни к чему…

Певец оглянулся устало.

- Я, доктор, скажу не тая:

Она разговаривать стала…

-Кто стала?

-Да жопа моя!

Устал от нее, от заразы,

Не знаю, как это пресечь…

-Должно быть, вас мучают газы?

-Не газы, а русская речь!

Казалось бы, жопа, как жопа,

Такая, как ваша точь в точь…

Так нет, этот гребаный шепот

Мне слышится каждую ночь

О том, что и знать не хочу я –

Любимый народом певец,

О том, что она типа чует,

Что мне наступает пи…ец,

Что как бы моя популярность

Ну, типа прижмет себе хвост,

И скоро любая бездарность

С какой-нибудь «фабрики звезд»,

По версии жопы, профессор,

Забывшей про свой целлюлит,

Засунет меня в это место,

Откуда она говорит!

Профессор, скажу вам короче,

Ну, в общем, такая фигня:

Она отделиться, блин, хочет

И петь типа вместо меня!

-Да-а, случай такой, извините,

Что я бы сказал «ё-моё!»…

А что ж от меня вы хотите?

-Продюсером стать у неё!

-Вы это серьёзно, Аркадий?

Скажите, голуба моя,

Скажите же мне, Бога ради,

С чего вы решили, что я…

Могу этим делом заняться?

Мне в жизни хватает говна…

- Профессор, не надо смеяться,

Меня попросила ОНА,

Когда я на ней типа сидя

Окучивал свой унитаз.

Не верите мне – так спросите

У ней прямо здесь и сейчас

И сможете в том убедиться!

Проктолог на всю ширину

Раздвинул рукой ягодицы

И взгляд устремил в глубину,

И дикторским голосом низким

Вопрос свой направил туда:

- Ты правда стать хочешь артисткой?

И жопа ответила: «Да!»

Профессор с певцом закурили…

А вскоре в таблоиде «Жизнь»

За подписью «Кушанашвили»

В заметке «Звезда, покажись!»

Объемом так строчек под тридцать

На общий читательский суд

Был вынесен взгляд на певицу,

Которую Жопой зовут.

«Я многое видел, к несчастью, -

Писал, возбужденно Отар, -

Я видел и Стоцкую Настю

И прочий подобный кошмар,

Распутину видел, и Свету,

У Бабкиной видел пупок,

Но Жопу, такую, как эту,

Я даже представить не мог!

Увидев, я вклинился в штопор,

Твердя про себя лишь одно:

Реально поющая Жопа!

Иван Шаповалов – говно!

Да, Жопа! И крыть ему нечем!

Какие там, на хер, «Тату»!

Я понял, что я в этот вечер

В реале увидел мечту!

Она – воплощенье искусства,

Которое вышло в народ,

Которое с толком и с чувством

Слова Пеленягрэ поет!

А может, и не Пеленягрэ…

У Жопы ведь текст крайне прост!

Какая там группа «ВИА Гра»?

Какая там «Фабрика звезд»?

Она Салтыковой красивей!

Она сексуальнее всех!

Она будет гордость России!

Я ей предрекаю успех!»

Продюсер Давид Толстопальцев

Закончил читать матерьял:

«Видать, у ментов-португальцев

Отар все мозги потерял!

Он так же Фадеева Макса

Недавно пиарил в «Гудке».

Зачем на свои триста баксов

Его я поил в кабаке?..

А может, я зря на Отара

Напрягся, как глупый осёл?

А может, он – гений пиара,

А я лишь проктолог и всё?

И может быть, вовсе не лажа

Газетная эта статья?

Не знаю, пусть время покажет…

Эх, Жопа, ты, Жопа моя!»

Спустя две недели к Давиду

В рабочий его кабинет

Зашел с вызывающим видом

Маститый народный поэт.

Рукой почесав ягодицы,

Он молвил: «Профессор, Давид!

Я, в общем, для вашей певицы

вчера сочинил суперхит!»

Считайте, победа за нами,

Сейчас я его напою:

- «Я рву на британское знамя

себя за Россию свою!»…

Ну как? Что продюсер мне скажет?

Порвем всей Европе анал?

-По-моему, с музыкой лажа…

-Фадеев и Дробыш писал!

Они ведь не пишут параши,

Тем более песня про флаг

В беспомощной критике вашей

Нужды не имеет, вот так!

И песня понравится людям.

А вам не мешало бы знать,

Что мы в «Евровидениьи» будем

На следующий год выступать!

Назад, извините, ни шагу!

Заряжено в пушку ядро.

Аксюта готовит бумагу

И Эрнст дал на это добро!

И Алла Борисовна даже

Сказала в своем интервью:

- Мы Жопу Европе покажем

И видели всех на хую!..[1]

Мы выйдем на первое место,

Чтоб чашу победы испить!

Пришло наше время, профессор!

Россия должна победить!..

И вскоре на Первом канале

Уже накануне весны

О новой певице узнали

Все зрители нашей страны,

Когда с «фабрикантами» вместе,

Раскрыв голосистый свой рот

Певица исполнила песню,

Ушедшую прямо в народ.

И голос Артистки красиво

Звучал, уносясь в синеву:

«За матушку нашу Россию

Себя, как ромашку, я рву!»

В финале заплакала Алла,

И Филя вздохнул в уголке,

И встал Александр Цекало,

И вытер слезу на щеке,

И тонкий, изящный, как витязь

Протиснувшись к сцене бочком,

Певицу приветствовал Витас,

Высоким протяжным гудком.

И даже Иосиф Пригожин

В мерцанье концертных огней

К Артистке приблизился тоже,

Забыв о супруге своей.

Летели недели, как птицы,

И вот, как на солнце медаль,

В одной европейской столице

Зажегся большой фестиваль!

Румыны, французы, испанцы,

Болгары, хохлы, латыши

Поляки, хорваты, албанцы –

Все были вокруг хороши!

Кипела и пела Европа,

А в зале, набитом битком,

Певица по имени Жопа

С трехцветным российским флажком

С задачей пробиться сквозь стену,

Которой конца не видать,

Готовилась, выйдя на сцену,

Европе себя показать!

На ней было, как говорится,

Все то, что волнует народ:

Две розочки на ягодицах

И надпись: «Россия, вперед!»

Ведомая к сцене Давидом

Ей нечего было терять.

Она как бы всем своим видом

Давала Европе понять,

Что нету на свете чудесней

Естественной краски зари,

Что с нашей российскою песней

Она завоюет Гран При.

Победа нам трудно давалась,

Задача была непростой.

Певица слегка волновалась,

Но справилась с этой бедой.

По залу бежали мурашки,

И если всю выразить суть, -

Мы, можно сказать без натяжки:

Европу смогли натянуть!

И вот прозвучали фанфары

И диктор, достойно, как лорд,

Под звуки электрогитары

Поставив финальный аккорд,

Сказал баритоном красивым

Слова, улетевшие ввысь,

Которые ждали в России

И вот, наконец, дождались!

Профессор Давид Моисеич,

Не пряча сияющих слёз,

Смеясь, обнимался со всеми,

Целуясь при этом взасос.

Ведущий Андрюша Малахов,

От радости пел и плясал,

Крича: «Эх, ура, муха-бляха!

Да здравствует Первый канал!»

И пьяная Верка Сердючка,

Откинув горжетку свою,

Вопила, целуя ей ручку:

-Я Юльку в тебе узнаю!

И даже Отарик – проказник,

В эфире напившийся в дым,

Опошлить не смог этот праздник,

Сравнив её с пальцем своим!

А дома на следующий вечер,

С веселым салютом в конце

Москва ей устроила встречу

Концертом в Кремлевском дворце.

Она получала подарки,

Как суперзвезда среди звезд.

Политики и олигархи

За ней увивались, как хвост,

Храня драгоценные ленты

Ее туалетных афиш.

Она стала ездить на «бентли»,

Летая обедать в Париж

С одним дипломатом из МИДа.

И чтобы поднять дивиденд,

Уволив с работы Давида,

Себе отсудила свой брэнд.

И стала богатой и полной,

Как высшей красы эталон,

Даря обаяния волны

Всем тем, кто в неё был влюблён.

Однажды порою осенней,

Когда на бульваре Цветном

Вовсю тополя облысели,

И ветер свистел за окном,

И сырость, пронзая до дрожи,

То дождь рассыпала, то снег, -

Подняв воротник, шел прохожий,

Похожий на всех человек.

С почтением благоговейно

За пазухой в воротнике

Держал он бутылку портвейна

В дрожащей промокшей руке.

Внезапно откуда-то сзади

Вопрос просвистел, как свинец:

-Простите, а вы не Аркадий?

-Аркадий…

-Вы бывший певец?

Прохожий скривился в печали,

Как будто бы сердце болит:

-Откуда меня вы узнали?

-Я бывший проктолог Давид…

-Я, кажется, вспомнил: посёлок

Лужки, вспомнил вас, наконец…

-Я больше уже не проктолог…

-А я… Я уже не певец.

Задумчиво под ноги глядя

Они постояли в снегу.

- Портвейн? Открывайте, Аркадий…

Давайте я вам помогу…

Внезапно на край тротуара,

Где двое стояли в пальто,

Торжественно брызнули фары

В огнях дорогого авто.

Сидящая в тачке певица,

Известная в нашей стране,

Скользнула глазами по лицам

Людей, промелькнувших в окне.

И как бы почуяла кожей,

Исчезнув в вечернем дыму:

«Они на кого-то похожи…

А вот на кого – не пойму…»

Зоологическая поэма

Баронесса Виктория фон Траховицер

В прошлой жизни в родном городке Кременчуг,

Между прочим, была симпатичной девицей

Викториной Остаповной Миколайчук.

Лет в пятнадцать, на свадьбе у старшего брата,

Где в крови у гостей разыгрался гормон,

Вику встретил подвыпивший кооператор,

Кучерявый брюнет Траховицер Семен.

И, склонившись над нею, как хищная птица,

Он сказал, застегнув свой бардовый пиджак:

- Разрешите представиться, я - Траховицер,

Траховицер Семен, чистокровный казак!

Я на свадьбе на этой почти иностранец,

Я в гробу вашу свадьбу вообще-то видал,

Я хочу пригласить вас на медленный танец,

Я "Отель Калифорню" для вас заказал…

И минуту спустя, ухватившись за фикус,

Под прерывистый шепот: "Ну, сучка, держись!"

Молчаливо прогнувшись под музыку "Иглз",

Викторина шагнула во взрослую жизнь.

А Семен, с той поры, не позоря фамилию,

Вечерами ей стал назначать рандеву,

И, полгода спустя, бросив Муню и Цилю,

Вместе с юной подругой уехал в Москву.

И в столице, как верный борец за идею

И казачьего племени пламенный сын,

Он создал свою фирму по трансферу денег

В Казахстан под названьем "Файнэншл Жаксы".

Так и жили они: Викторина и Сеня,

Соблюдая супружества строгий закон:

Вика днями работала телом в бассейне,

А ночами над телом работал Семен.

Через год, чтоб в столице пробиться в элиту

Приближенных к высокому кругу персон,

Он купил Викторине Остаповне титул

Баронессы с почетной приставкою "фон",

Чтоб теперь, посмотрев на нее в этом свете,

Не пришло бы на ум никакому хрычу

Отодрать ее сзади в мужском туалете,

Как девчонку с фамилией Миколайчук.

Как порою в любви мы бываем беспечны,

На карете въезжая в роскошный дворец…

Говорят, что любовь - это сказка о вечном,

Но у сказок, обычно, бывает конец.

Все проходит, и чувств первозданная свежесть

Увядая, теряется даже в раю…

Вот и наш Траховицер все реже и реже

Навещать стал в постели супругу свою.

Кто бы мог объяснить, что могло это значить,

Кто бы вовремя дал на вопросы ответ,

Но все чаще Семен ночевать стал на даче,

А Виктория фон Траховицер - в Москве.

И однажды, когда среди ночи мобильный

Телефон зазвонил под подушкой у ней,

Вика в трубке услышала голос дебильный:

- Приезжайте на дачу. Как можно скорей!

Вику встретил на даче задумчивый опер:

- Вы, крепитесь, никто, к сожаленью, не свят:

Ваш супруг обнаружен с вибратором в жопе,

То есть, в заднем проходе, пардон, виноват!

Не волнуйтесь, гражданочка, вы через меру,

Я сейчас говорил с медицинской сестрой:

Видно он вот таким необычным манером,

Извините за грубость, лечил геморрой.

В результате - погиб от случайности мелкой…

Ваш супруг был здоровым, и кто тут виной,

Что вибратор его оказался подделкой,

Ну, не фирмы "Самсунг", а тайваньской херней.

Электрический ток, он ведь шуток не любит,

И тем более в жопе… Тут как ни крути,

Если все это анализировать вкупе,

То скорей всего провод замкнуло в сети.

Погрустила Виктория фон Траховицер,

Отлежалась, отнюхалась нашатырю,

Но слезами ведь горю-то, как говорится,

Не помочь в этом мире, горюй - не горюй!

И, лелея под сердцем душевную травму,

Проведя трое суток со свечкой в углу,

На четвертые, превозмогая свой траур,

Викторина рванула в любимый стрипклуб.

Там, в мерцанье огней, потакая капризу,

Баронесса мужчинам швыряла рубли.

Но однако утехи мужского стриптиза

Ей душевной гармонии не принесли.

И когда покидала она на рассвете

Дорогого релакса культурный очаг,

Душу ей не согрел даже секс в туалете

С популярной тусовщицей Ксюшей Стульчак.

Но открыв дверцу "мерина" цвета индиго,

На прощанье совет Ксюша выдала ей:

- Слушай, Вика, а ты заведи минипига,

В смысле - минисвинью благородных кровей.

Ты, Викуся, ко мне относись, как угодно,

Только я ведь советы даю не со зла -

Ты пойми, что в Европе сейчас это модно:

Минихрюшка заменит любого козла!

Говорят, ничего нет милее на свете

Этих чудных созданий… Я, Вика, не вру!

Если ты мне не веришь - взгляни в интернете:

"Вэ вэ вэ минипиг хрю собака ком ру".

Если ты подустала от всей этой жути,

Подведи в своей жизни под прошлым черту.

Все равно мужики - это свиньи по сути,

Только хрюшки гораздо приятней в быту.

Так что делай, как я: не грусти, баронесса,

Если хочешь, слетаем с тобой на Бали…

И, усевшись за руль своего "мерседеса"

Ксюша в облаке пыли исчезла вдали.

Целый день проведя в непонятной тревоге,

Отложив даже срочный визит в ателье,

Вика дома листала зоокаталоги,

Изучая раздел "Минипиги в семье".

А назавтра в прихожую дома впуская

Представителя фирмы "Твой маленький друг",

Вика вздрогнула: "Господи, прелесть какая!"

Минипиг, тихо пукнув, издал слабый хрюк.

Вика в тот же момент расплатилась с агентом,

И у хрюшки потрогала хвостик витой.

Звали мальчика Генри Эсквайр Саутгэмптон

Винстон Сандерленд Нельсон Мандела Шестой.

Минипиг был покрыт светло-розовой шерсткой,

Той, которой обычно покрыт минипиг:

И не то, чтобы мягкой - не то, чтобы жесткой,

А как будто с трехдневной щетиной мужик.

Вика нежно прижалась щекою к щетинке,

И, как будто нахлынувший сладостный сон,

Промелькнули родные до боли картинки:

Кременчуг, ресторан, Траховицер Семен…

Те же глазки, как две розоватых пилюли,

Помогавшие ночью спокойно заснуть,

Тот же взгляд, те же тонкие длинные слюни,

Что стекали и капали Вике на грудь.

Та же самая сладостно-горькая мука

Пониманья того, что в словах не сказать,

Только он не кричит: "Че уставилась, сука?",

А доверчиво хрюкает, глядя в глаза.

Ни обидного слова, ни хамского крика,

Ни тебе подозрительных взглядов косых…

"Так ведь вот оно - счастье!" - подумала Вика

И дала сэру Генри кусок колбасы.

Поросенок не стал в этот вечер поститься

И заставил себя это блюдо сожрать.

Той же ночью Виктория фон Траховицер

Минипига с собой уложила в кровать.

И, лаская за ушком его между делом

Извинялась в его поросячий пятак:

"Вы простите меня, Генри Винстон Мандела,

Я ведь с первого раза не с каждым вот так!"

Не поняв мотивации женского трюка,

И пока что не чуя себя подлецом,

Поросенок сопел и доверчиво хрюкал

И совсем не по-свински дышал ей в лицо.

Как изменчива жизнь! Как фортуна лукава!

Как огромны масштабы иных пустяков!..

Вроде, хрюшка-игрушка - пустая забава,

А для женщины - солнце среди облаков!

И тогда сквозь неведомых чувств отголоски,

Баронесса, забыв про другие дела,

Минипигу купила ошейник Сваровски

И стилиста от Зверева в дом позвала,

И давала для Генри под соусом "чили"

И арбузные корки, и свежий буряк…

Все, что раньше мужчины недополучили,

Мог теперь на себе ощутить минихряк.

Перед тем, как гулять с поросенком по лужам,

Вике очень хотелось, чтоб он был пригож,

Как и фотопортрет ее бывшего мужа,

На которого Генри был чем-то похож.

Кружевные трусы, головные уборы,

Ванны с грязями и дорогой педикюр,

Травяные шампуни и лондоколоры -

Были призваны сделать его Houte Couture.

Ну и как результат этой артподготовки,

Появленьем своим вызывая столбняк,

Вика стала показывать пига в тусовке:

В "Vogue cafe", в "Министерстве" и в клубе "Маяк".

И в "Мираж", и в "Метелицу" с ним заглянула,

Где в ночи концертировал Дима Билан,

А спустя две недели и вовсе рванула

Из Москвы на Высокую моду в Милан,

Там она минипига с собою таскала,

Как бы жестом таким демонстрируя "фак!"

Правда их не пустили в театр "Ла Скала",

Но Каррерас не Дима Билан - это факт.

В ресторане с названием "Japanise Candle",

Где царил необузданный хохот и крик,

Вике встретилась пьяная Наоми Кэмпбел,

Закричавшая: "C est magnifique minipig!"

И, отставив стакан недопитого виски,

И налив поросенку на блюдечко "спрайт",

Стала дергать отросточек минипиписки

Со словами: "Ye, babe! I want you tonight!"

Вика очень обиделась за минипига,

И немедленно вырвав его у звезды,

Что есть сил завопила: "Вали, кроколыга!

А не то, я сказала, получишь пизды!

Пусть порвет тебя, сука, какой-нибудь хачик,

И чечен-терорист с гонорейным прыщом,

А его ты не трогай, он маленький мальчик,

Понимаешь, блядина, он мальчик еще!"

И пока на скандал подбегала охрана,

Вика плюнула Наоми Кэмпбел в глаза,

И немедля уехала прочь из Милана,

И с подавленным чувством вернулась назад.

- Как же все вы погрязли в разврате и блуде! -

Вопрошала Виктория - Боже, скажи,

Что плохого я, все-таки, сделала людям

И за что так жестока ко мне эта жизнь?

Ничего… ничего у меня не осталось,

Кроме старых, написанных болью страниц…

Разве только вот эта пустячная малость:

Благородный мой хрюндель, мой маленький принц!

Он - единственная в этой жизни отрада,

Только он может сердце и душу спасти.

Надо вызвать ему парикмахершу на дом:

Что-то шерстка на попочке стала расти…

Уля Целкина из парикмахерской "Локон"

К баронессе уже приходила не раз.

У нее был загадочный взгляд с поволокой

И раскосый разрез фантастических глаз.

Жизнь Ульяны таила немало загадок,

Мол, работала Уля не ради бабла.

Мужики от нее выпадали в осадок,

Но она неприступной и гордой была.

Потому и ценила ее Викторина,

Потому допускала Ульяну в семью,

Ведь по сути она-то была не блядина,

А безумно любила работу свою.

Правда, были у ней и свои заморочки -

Одевалась ну так, что ее не поймешь:

К Вике Уля явилась в чулках с поясочком

И в коротенькой кожаной юбочке клеш.

Да, неслабо одета, - подумала Вика

Для такого-то часа - двенадцати дня…

Ну а впрочем, пускай для других это дико,

А по мне - так нормальная, в общем, фигня.

- Обработай его миниспреем от пота,

постриги ему попку - и можешь идти…

И, оставив Ульяну, пошла на работу,

Обещая вернуться к семи тридцати.

В этот день в своей фирме по трансферу денег

В Казахстан под названьем "Файненшл Жаксы"

Вика быстро подбила итоги недели

И рассеянно бросила взгляд на часы.

Только-только закончилось время обеда,

Солнце грело лучами небес бирюзу…

"Как там Генри? - подумала Вика - Заеду,

Кукурузки с морковкой ему отвезу."

И с работы бесшумно уйдя по-английски,

Прикативши домой, заглушила мотор…

Но не встретив за дверью знакомого писка,

Напряглась и прошла через весь коридор,

И у спальни услышала странные звуки,

От которых у бедненькой Вики тотчас

Затряслись в лихорадке и ноги, и руки,

Задрожала губа и задергался глаз.

И когда распахнула она створку двери,

То сперва заслонила ладонью глаза,

А потом прошептала губами: "Не верю!",

Как в бреду, отступив на полшага назад.

Если б эту картину увидели боги,

То придумали б миру иной креатив…

Да, Ульяна лежала раскинувши ноги

И, кусая подушку, глаза закатив,

Извивалась, как будто на палубе килька

Перед тем, как в консервах попасть в Кременчуг.

А ее босоножки на тоненьких шпильках

Разрывали на спинке дивана парчу.

И как высшая степень того беспредела,

Между голых бесстыже раскинутых ног

Не по-детски сопел Генри Винстон Мандела,

Прислонив к парикмахерше свой пятачок.

В тот же миг от истошного женского крика

Уля вздрогнула и оглянулась на дверь…

- Это вовсе не то, что ты думаешь, Вика!

Это вовсе не так, умоляю, поверь!

-Уходи! - прошептала Виктория - мигом!

Уходи лучше сразу - и дело с концом!

А тебя… - обратилась она к минипигу,

И, заплакав, уткнулась в ладони лицом.

- Боже мой, почему же я дура такая!

Почему я страдала всей этой херней?

Я-то думала - сэр Генри Винстон Эсквайер!

Только он оказался обычной свиньей!

Я счастливой была… Я была самой гордой

Я забыла о приступах жуткой тоски…

Минипиг!.. Пидарас и жидовская морда!

И такой же подонок, как все мужики!..

Вика слезы смахнула рукою и быстро

На мобильную связь положила ладонь:

- "Шатильон"? Мне шеф-повара Жана Батиста!

Я хочу заказать у него фрикандо!

- Уи, мадам… Ву ле ву фрикандо а ля в супе?

Увезем, привезем ле гурмэ фантастик…

Жан Батист Оливье гастроном пупер-супер!

Пти кошон! О-ля-ля! Манифик минипиг!

Как бы чуя животным инстинктом тревогу,

От того что придется расстаться навек,

Минипиг робко терся о Викину ногу

И повизгивал, жалобно глядя наверх.

Над Москвою слезился октябрьский вечер,

Улетавшие птицы кричали в окне.

Вика вытерла стол и поставила свечи,

И плеснула в хрустальный бокал шардонэ.

- Нам придется расстаться - промолвила Вика -

Ничего нет на свете противнее лжи….

Только я попрошу без скандала и крика,

Я устала. Ты мне искалечил всю жизнь…

На душе было тихо, пустынно и чисто…

Так, что Вика звонок услыхала сквозь сон.

- Ресторан "Шатильон". Я от Жана Батиста…

Вы Виктория фон Траховицер? Пардон…

Вот, мадам, фрикандо… С вас пятсот … До свиданья…

Жан Батист передал вам горячий привет…

Вика всхлипнула, еле сдержала рыданья

И взяла ароматный и теплый пакет.

И забилось в агонии чувство былое,

Непонятное, словно египетский сфинкс…

И соседи за стенкой включили "Pink Floyd",

То была композиция "Pig On The Wings".

Вика тихо от мяса отрезала сало,

На молочный кусочек ножом надавив,

И куда-то в окно еле слышно сказала:

- Как бессмысленна жизнь, если нету любви!

И поддев своей вилкой кусок ананаса,

Вдруг поймала на мысли себя под конец:

- Между прочим, неплохо прожарено мясо

Это надо признать, Жан Батист молодец!

Зоологическая поэма - 2(Факохерус Африканос)

Поэт в России больше, чем поэт,

Стоящий со стаканом на балконе.

А мини-пиг, сказать по правде – нет,

Он даже меньше антилопы Конни.

А взрослый бородавочник Анри

По твердости характера и силе –

Он покрупнее, что ни говори,

Он даже больше, чем поэт в России.

Но больше, чем у хряка голова

(и этот факт бесспорно признан всеми)

Есть город под названием Москва,

Где на веранде вечером осенним

Сидели в ресторане при свечах

И не могли никак наговориться

Звезда тусовки Ксения Стульчак

И баронесса Вика Траховицер.

Покуда по соседству за столом,

К ним два придурка подбивали клинья,

Они делились мыслями о том,

Что все мужчины, как известно, свиньи,

Что им по сути нужно только то,

Что лишено любви и уваженья:

Пристроить своего коня в пальто

И хрюкать, хрюкать до изнеможенья,

А в тот момент, когда взойдет луна,

И свет любви в ночи засеребрится,

Насрать, нагадить, навалить говна

И даже не подумать извиниться.

Пытаясь успокоить нервный тик,

Виктория ладонью глаз прикрыла:

- Ты помнишь, у меня был минипиг?

Подумать только – я его любила…

А он – как подколодная змея,

Как будто кукурузку, съел мне душу…

Ах, Ксюша, Ксюша, девочка моя!

Кого теперь любить?.. Мне больно, Ксюша!

- Не плачь, Викуся, и утри глаза,

Пускай болит и жжет сильнее перца!

Как любит говорить мой друг Рамзан:

«Боль – это санитар души и сердца!»

Не прогоняй её, останься с ней,

Нет худа без добра, моя мучача,

Зато мозги становятся ясней,

Когда душа болит, а сердце плачет!

И не впадай, Викуся, в пессимизм,

Кого теперь любить? – вопрос наивный:

Мужчина – очень сложный организм,

Хотя, конечно, очень примитивный.

Когда он внешне сладок и пригож,

То значит, он в кармане держит фигу.

Когда на минипига он похож,

То и душой он равен минипигу!

Когда же он уродлив и страшен,

Когда он с виду грубый и скабрезный,

Тогда душой он – «битте данке шён!»,

Как часто любит повторять мой крестный.

Тогда он – настоящий человек,

А не начинка, блин, для чебурека…

Ты видела мультфильм с названьем «Шрек»?

Ну вот… найди себе такого Шрека!

- Ну ты сказала, Ксюша, вот те на!

И где же я найду себе урода?

Я знаю лишь артиста Петкуна,

Который песню пел про Квазимодо.

Возможно, с виду он и вправду и чмарь,

Но только с ним - тут и ежу понятно -

Я не легла бы даже за косарь –

Уж больно, Ксюша, он поет отвратно!

- Да что ты привязалась к Петкуну?

Он не урод, да и поет он мило…

Нет, ты найди такого, чтобы ну

Тебя при встрече сразу бы стошнило!

- Но как найти подобный экспонат?

Таких, наверно, в мире очень мало.

Хотя, постой - лет пять тому назад

Я слышала вокал певца Цекало…

- Ну знаешь, Вика, у меня нет слов!

Езжай-ка ты обратно в свой Чернигов…

Я говорю про диких кабанов,

А ты мне называешь минипигов!

Твой нервный организм совсем больной,

Ты пребываешь в состоянье стресса…

- Не смей так грубо говорить со мной,

Ведь как никак, я все же – баронесса!

И я пока что не сошла с ума,

Тебя я старше на четыре года!

- Тогда иди, ищи его сама!

- Кого искать?

- Да своего урода!

* * *

В ту ночь приснился Вике странный сон:

Она сидит в кафе с названьем «Колос»

И слушает по радио «Шансон»

Мужской приятный хрипловатый голос.

В табачных кольцах меркнет тусклый свет,

Качая люстру, как на ветке грушу,

А он поет сквозь дым от сигарет,

И песня Вике разрывает душу:

«Я взрослый бородавочник Анри,

Я сдерживать уже не в силах крика:

Поговори со мной, поговори,

Красючка-сучка, ежевика-Вика.

Разлука-злюка мне пришила срок

В поганом зоопарке за решеткой.

А ты живешь на воле, как цветок,

И мне не светит ночь с такой красоткой!

Вика-Вика, не дури,

Покури-ка дури.

Бородавочник Анри

Не козел в натуре.

Бородавочник Анри

Вовсе не паскуда.

Вика-Вика, забери

Ты меня отсюда!

За что сюда попал – не знаю сам,

Но я сижу в загоне год за годом.

Спасибо, блядь, за это небесам,

Что родился на свет таким уродом.

А я хочу слоняться по кустам,

Чтоб сердце распускалось, как гвоздика.

Волкам позорным и козлам-ментам

За ночь с тобой продам я душу, Вика!

Вика-Вика, не дури,

Усмири свой норов.

Бородавочник Анри

Только с виду боров.

Вика-Вика, не смотри

На мое увечье,

У кабанчика Анри

Сердце человечье!»

Она в тумане смотрит на кабак,

И вдруг из дыма грустно и уныло

Является щетинистый пятак

И два клыка, торчащие из рыла…

- Какой же у него отвратный вид!

Что это за уебище такое? –

При взгляде на него ее тошнит,

И, быстро, прикрывая рот рукою,

Она в слезах бросается к нему,

Кричит: «Не надо! Умоляю! Хватит!»

Рыдает, задыхается в дыму,

И, просыпаясь, падает с кровати.

- Какой кошмарный сон, черт побери!

Шептала Вика в диком изумленье, -

Какой-то бородавочник Анри…

Что означает это сновиденье?

И тут ее прошиб холодный пот

От мысли, что мелькнула пулей мимо:

- А может, он как раз и есть урод,

Которого найти необходимо?

И внутренне горя, как Жанна д^Арк,

На огненного цвета «ламборгини»

Она рванула с ходу в зоопарк,

Купив травы в цветочном магазине.

И, миновав вольеру со слоном,

А следом – клетку с грустноглазым пони,

Нашла загон с барьером, а на нем

Доску с названьем «Антилопа Конни»,

И рядом на решетке у двери

Она прочла, зардевшись, как клубника:

«Масайский бородавочник Анри»,

«Анри Масайский»,- повторила Вика.

- О, Господи, неужто это он?

Неужто я его слыхала голос

Тогда во сне, когда он пел шансон

В прокуренном кафе с названьем «Колос»?

Но я его не вижу… Ёжкин пёс!

Где этого загона обитатель?

- Эй, сторож, я хочу задать вопрос:

Скажи, где бородавочник, приятель?

Небритый сторож высморкал соплю:

- Не бойся, не останесся в накладе.

Чичас, я антилопу покормлю

И выпущу его, будь он неладен…

Поблизости раздался чей-то лай

И Вике стало нестерпимо жарко.

Ей показалось – это вертухай,

А вовсе не служитель зоопарка!

Внезапно к горлу подступил комок

И Вика в сердце ощутила жженье:

- За что? За что Анри мотает срок?

Какое совершил он преступленье?

А может, это злое колдовство? -

Подумала Виктория в досаде,

Но в тот же миг увидела ЕГО,

И взгляд ее в его растаял взгляде.

Он лег и в лужу погрузил живот,

Взглянув на Вику с чувством превосходства.

- О да! – шепнула Вика, - он урод!

Но как прекрасно у него уродство!

Кусок травы, торчащий на клыке,

На шее и спине седая грива

И бородавка на его щеке,

Такая, как у Роберта де Ниро.

И, глядя на щетинистый пельмень,

Она проговорила обреченно:

- Так вот какой ты, северный олень,

Анри Масайский, русский заключенный!

Она открыла фирменный пакет,

Который украшала надпись «Gucci»,

И осторожно извлекла на свет

Пучок травы и цикламен до кучи,

И, ощутив вибрацию внутри,

От сильного волненья чуть не плача,

Проговорила: «Это вам, Анри,

На кичу как бы с воли передача!»

Кабан лениво поднялся с колен,

С невозмутимым видом, как профессор,

Обнюхал магазинный цикламен

И стал жевать подарок баронессы.

Внезапно пищу отрыгнув назад,

Он ужин со второго съел подхода…

- Да, он, конечно, не аристократ,

Скорей - дикарь, но в нем видна порода!

О женщины – исчадья доброты!

Ну как, скажите, вами не гордиться?

Придумав призрак собственной мечты,

Вы в свой фантом стараетесь влюбиться:

В козла, в барана, в свинку или в мышь,

В орла, в кентавра, в чайку или в овощ…

Но сердцу ведь любить не запретишь:

Как говорят в народе - Бог вам в помощь!

Над парком зажигались фонари,

А Вика все шептала у барьера:

- Не плачь, я помогу тебе, Анри!

Ведь благородство женщин не химера!

Когда вовсю стемнело, через час

Ей на мобилу позвонила Ксюша:

- А ты не хочешь в «Золотой Палас»

Зайти сегодня музыку послушать?

Концертная программа будь здоров!

Короче – вечер должен быть улетный:

Там будут Розенбаум и Днепров,

И новая звезда Гордей Залетный!

- А кто это?

- Какой-то странный хер…

Ну типа исполнитель из народа,

Но внешность, Вика – это твой размер,

Твой гардеробчик, круче Квазимодо!

Чтоб излечиться от сердечных ран

Ты в нем отыщешь для себя забаву…

Когда они поднялись в ресторан,

Заканчивал программу Розенбаум.

Он что-то пел, мотая головой

Про глухарей и про судьбу-бродягу.

На адмиральском кителе его

Сверкали семь медалей за отвагу.

Закончив, Розенбаум зачехлил

Гитару, и с ухмылкой мимолетной

Ведущий Игорь Верник объявил:

- Встречайте, господа – Гордей Залетный!

С гитарою, зажатой в кулаке,

Он вышел, как посол иного мира

С пикантной бородавкей на щеке,

Такой же, как у Роберта де Ниро.

На лоб спадала прядь седых волос,

Которые, сплетаясь в паутину,

Красиво обрамляли мощный нос,

И на щеках небритую щетину.

И Вика задрожала изнутри,

Когда Гордей зашелся в песне дико:

- Я взрослый бородавочник Анри,

Я сдерживать уже не в силах крика…

Не в силах больше сдерживать себя,

Шепнула Вика: «Я пошла пописать…»

И от волненья платье теребя,

Отправилась к Гордею за кулисы.

Внезапно за кулисой у дверей,

Куда спешила Вика Траховицер,

Дорогу перегородила ей

Заплаканная пьяная певица.

- Не плась, есе одна осталась ночь,

Не бойся, я артистка, а не слюха,

Но мне узе ничем нельзя помочь:

Меня зовут Буланова Танюха!

Я полюбила футболиста, но

Теперь узе сама тому не рада…

Все музыки – скоты, а зызнь говно!

Да здравствует российская эстрада!

- Да будь она неладна, черт возми! –

Подумала Виктория зверея,

И в это время перед ней возник

Щемящий душу силуэт Гордея.

Она, не поднимая головы,

Спросила, от волненья заикаясь:

- Признайтесь, это правда? Это вы?

- Да, это правда. Это я. Признаюсь.

- Выходит, значит, я была права:

Гордей Залетный и Анри Масайский…

- Не надо, Вика повторять слова,

Здесь всюду уши… Я боюсь огласки!

Они спустились через казино

На улицу, где ночь в дожде шаталась.

В её машине он открыл вино.

- Портвейн?

- Портвейн. А как ты догадалась?

- Хотите выпить?

- Да, я буду пить…

Да, я нажрусь сегодня, как скотина.

Тебе меня не следует любить,

Ты адресом ошиблась, Викторина!

Я взрослый бородавочник Анри

Я не хочу казаться моралистом,

Но я не понимаю, хоть умри,

Кем хуже быть: свиньей или артистом?

Я лишь наполовину человек,

Когда я ночью в образе Гордея

Пою про свой лихой недолгий век,

А после пью, от мысли холодея,

Что этот мир бессмыслен и жесток,

Что снова ночь окажется короткой,

И что с утра опять мотать мне срок

В поганом зоопарке за решеткой.

Но ровно в полночь, как взойдет луна,

Я прорываю дырку у забора,

И, понимая то, что мне хана,

В ночного превращаюсь в гастролера.

Не разберешь, где я, а где не я,

Смешались, в общем, в кучу кони, люди…

В ночи – артист, а поутру – свинья,

Таких, как я, Виктория, не любят!

- Зачем же вы тогда в том странном сне

Словами песни тронув вечер дымный,

В любви открыто признавались мне

И намекали на контакт интимный?

Не знаю, не могу сказать, Гордей,

В чем ваше обаяние и сила…

Я не люблю артистов и свиней,

Но вас я почему-то полюбила!

Возможно, потому что только я

В душе переживаю, как ребенок,

За то, что днем вы – взрослая свинья,

А ночью – гастролер, артист, подонок!

И мне на мненье общества плевать,

Я не такая, как они, поймите…

Я вас могу сейчас поцеловать

Туда, куда вы сами захотите!

- Что ты посмела, девочка, сказать?

Нет, повтори, что ты сейчас сказала?

Откуда ты могла об этом знать,

Ведь ты не в бровь, а в глаз сейчас попала!

Да, к сожаленью, заколдован я,

И здесь и там я узник заключенья.

И только ты, о девочка моя,

Способна прекратить мои мученья.

Дотронешься губами до щеки

И в тот же день рассветным часом мглистым

Исчезнут бородавки и клыки,

И стану я заслуженным артистом!

А если поцелуешь ты меня

Лаская язычком до основанья, -

Останусь бородавочником я,

Зато не в зоопарке, а в саванне!

Я буду вольным, как морской прибой,

Я буду быстрым, как свободный ветер,

Но только, Вика, мы тогда с тобой

Вдвоем рассвет любви уже не встретим!

Итак, моя судьба в твоих руках!…

Его рука скользнула ей под платье.

Она невольно прошептала «а-ах!»

И отдала себя в его объятья.

И в тот же миг у ней снесло чердак.

Давно у Вики не было такого.

И тот случайный половой контакт со Стриптизером Митей Рудаковым –

Он был забыт. Кружилась голова,

Она стонала и дышала в ухо,

И повторяла вечные слова:

- Не надо! Да! Распни меня, как шлюху!

Гордей! Гордейчик! Горюшко моё!

Я никогда так прежде не любила!

Скотина! Бородавочник! Зверьё!

Порви! Убей и съешь меня, мудила!..

Разрушь мне мозг! Вонзи под сердце нож!

Я умираю! Мама, я балдею!…-

Гордей в ту ночь и вправду был хорош.

В ту ночь и я завидовал Гордею!

Она проснулась через три часа…

Струился пар от мокрого асфальта.

С водительского зеркальца свисал

Её бордовый кружевной бюстгальтер.

Не в силах что-то вспомнить и понять,

Виктория чуть слышно прошептала:

- Он в щечку ведь просил поцеловать,

А я его куда поцеловала?

Какой-то бред…Какая-то фигня…

Добравшись до квартиры, баронесса

Не выходила из дому три дня,

Пытаясь как-то отойти от стресса.

Но все ж сорвавшись и спустив собак

По телефону на подругу Ксюшу,

Она рванула утром в зоопарк,

Надеясь втайне успокоить душу.

Найдя загон с решеткой у двери,

Она достала нервно сигарету:

- А где ваш бородавочник Анри?

- Он одичал. Его здесь больше нету!

- Как нет? Не понимаю ничего!

- Да тута все понятно и болвану:

Мы в Кению отправили его,

К сородичам, в масайскую саванну…

- В масайскую саванну… Вот те раз!-

Ее спина мгновенно стала потной. –

- Так… Надо ехать в «Золотой Палас»

Узнать, когда поет Гордей Залетный!

Она идти решила до конца.

Но в «Золотом Паласе» ей сказали,

Что, мол, с подобным именем певца

Здесь, к сожаленью, никогда не знали.

Покинув в шоке «Золотой Палас»,

Она серьезно напряглась на Ксюшу.

В тот вечер Вика сильно напилась

И позвонила президенту Бушу.

* * *

Прошло полгода. Начинался май.

Они сидели в казино «Гавана».

Вдруг Ксюша предложила: - А давай

Махнем с тобой в масайскую саванну.

Компания, поверь мне, будь здоров!

Все наши: ты их видела когда-то:

Рамзан с Умаром, пара шоферов

И с президентской гвардии ребята.

Почувствуешь сафари изнутри.

И кстати, Вика, я прошу заметить:

Ты не забыла своего Анри?

Хороший, кстати, шанс его там встретить

И посмотреть в бесстыжие глаза

Со всей его двуличной подноготной.

И глядя сквозь прицел ему сказать:

- Ну что, допелся, блядь, Гордей Залетный?

Как девочку в машине охмурить –

Так ты на это завсегда гораздый,

А как жениться – ты кабан Анри!

Ты не Анри, запомни - пидорас ты!..

Смотри, я преподам тебе урок

За грубость, хамство, наглость и строптивость!

И в это время ты нажмешь курок -

И тут восторжествует справедливость!

* * *

Спустя неделю, зарядив патрон,

И скрывшись за кустом, как за диваном,

С винтовкою системы «ремингтон»

Она сидела в зарослях саванны,

И сквозь глазок прицела изнутри

Внимательно следила, взяв на мушку,

Как взрослый бородавочник Анри

Рыча, гоняет молодую хрюшку.

- Я так и знала, - думала она, -

Блядун, скотина, тупорылый Урод!

А я вот здесь, в кустах лежу одна

И кабана к свинье ревную, дура…

А он при мне блаженства не тая,

Катается, как сыр «виола» в масле…

Ну почему так счастлива свинья?

И почему так женщина несчастна?

- Смотри, я преподам тебе урок

За все, что в жизни я перетерпела! -

Она хотела надавить курок,

Но смазала слеза глазок прицела.

Ладонью Вика вытерла глаза:

- А может это все опять мне снится?

Внезапно за спиной возник Рамзан.

Раздался выстрел – и вспорхнула птица.

- Не убежал, шакал позорный, бля.

Хотел уйти, а я подумал: «хули!».

Он чем-то мне напомнил Шамиля

И я в него всадил четыре пули!

- Что ты наделал? Это был Анри!

Анри Масайский. Я его любила!

- Клянусь аллахом и держу пари:

Я видел наяву свиное рыло!

Четыре пули – это мой ответ,

Для входа в рай перед аллахом ксива.

Я поступил, как истинный поэт.

Я зверю небо подарил красиво!

- Но как же после этого мне жить

Кого теперь любить на белом свете?

- Могу сказать тебе, кого убить.

Кого любить - ответит только ветер!

Сентябрь 2005г.

ПОЭТ И ТЕЛЕШОУ

Мой друг Вадим, изящной фразы мастер,

Отнюдь не ради славы и лавэ

С большой охотой принимал участье

Во всевозможных шоу на ТВ.

Ленивым взором вглядываясь в лица,

Лишенные дыхания любви,

Он просто жаждал с ними поделиться

Тем, чем поэты делятся с людьми.

А именно - не скотством и не блядством,

Не тем, чем обладают торгаши,

А скромным нерастраченным богатством

Крылатой неприкаянной души.

На шоу Лики Кремер и Лолиты,

Где он читал стихи и песни пел,

Он видел тех, кто были знамениты,

Но в ком родник души заплесневел.

И он, как врач, целил его глаголом,

Когда среди житейских вьюг и стуж,

Своим талантом беззащитно голым

Он наполнял лоханки слабых душ.

Он шел на эти шоу, как на плаху,

Безропотно доверившись судьбе,

И вот однажды сам Андрей Малахов

Решил поэта пригласить к себе.

- Вадим, солдатик, душечка, кормилец,

Приди ко мне во вторник на эфир,

Там соведущий, мой однофамилец -

Геннадий, очень сложный пассажир!

Какое-то подобие дебила,

Яйцеголовый бритый уебан,

Тупое негламурное мудило

Целитель, блядь, козел и шарлатан!

От всех его рецептов этих рвотных

Я в камеру, Вадим, могу сблевать.

А ты глаголом жгешь сердца животных,

Тебе, я знаю, нечего терять!

Ты сможешь с ним общаться без облома,

Тебе подобный стресс необходим.

И тема хорошо тебе знакома -

Мужская импотенция, Вадим!

У нас там был герой из Кондопоги,

Один дедок. Но знаешь, в эту ночь

Он гонорар забрал и сделал ноги

Теперь, Вадим, ты должен нам помочь!

Ну все, договорились, муха-бляха?

До завтра, не забудь взять документ!

Целую, Вадик, твой Андрей Малахов.

Смотри не наебенься, импотент!

Поэт с его высокими мечтами

От приглашенья не пришел в восторг

В тот вечер, позвонив какой-то Тане,

Он пригласил девчонку в "Главпивторг".

Они сидели друг напротив друга.

Вадим смотрел, как прямо впереди

Под красной блузкой двигались упруго

Округлости ее тугой груди.

Он ей читал поэмы и сонеты,

В нее вперяя пылкий страстный взгляд.

Так постоянно делают поэты,

Когда духовной близости хотят.

Она уже такой имела опыт,

Она уже все знала наперед:

И это вот дыхание и шепот,

И поцелуи в шею, и в живот,

И этот скучный неуютный город,

И глупые прогулки при луне,

И эта фраза, что он скажет скоро:

- Поехали в Сокольники ко мне

Он снова посмотрел на эту сучку

С душой, обитой под диванный плюш,

И прошептал, погладив нежно ручку:

- Поехали в Сокольники, Танюш!

- В Сокольники? Хорошая идея, -

Она нагнулась подтянуть чулок,

И трусики из "Дикой Орхидеи"

Под юбочкой мелькнули между ног.

Ах, эти престарелые мальчишки!

Как все они забавно хороши!

Он будет ей читать стихи из книжки

И говорить о красоте души,

А после, посмотрев вполне серьезно,

Нетрезвую торжественность храня,

Он скажет ей: "Уже довольно поздно!

Ты знаешь, оставайся у меня!"

Они сидели у него на кухне.

Поэт был возбужденный и хмельной:

- Ну что, Танюш, как говорят, эй, ухнем?

- Ты ухай. Я поехала домой.

- Зачем домой? Танюша, оставайся!

Не надо, ничего не говори!

Вот комната - ложись и раздевайся ,

А я на кухне лягу у двери

- Вадим, не продолжайте эту фразу!

Во-первых, я шаблонов не люблю,

И во-вторых, я не могу так сразу,

Ну и потом, я только дома сплю!

К тому же, завтра ваше телешоу,

Ваш суперзвездный вечер, так сказать,

И вам, Вадим, по правде, хорошо бы

Перед эфиром чуточку поспать.

Не пейте водки и не ешьте луку,

Чтоб не разило, как от мужиков

Ну все, поэт, пока, целуйте руку

И не читайте больше мне стихов!

Он дверь закрыл за девушкой, икая

И проклиная глупый романтизм:

"Какая сука, падаль, тварь какая!

Какая бездуховность и цинизм!!

Наутро наш поэт, как говорится,

Немного изменившийся в лице.

Не в силах ни умыться, ни побриться,

Надел пиджак и двинул в телецентр.

На телешоу было многолюдно.

Дух телецентра трудно передать.

Андрей Малахов с криком: "Ах, как чудно!

Приехал Вадик!", убежал блевать.

Администратор, чуть нахмурив брови,

Сказала, бутер откусив с икрой:

- Щас он придет, Геннадий, бля, Петрович,

А вы, как понимаю, наш герой?

Наш импотент. Ну что ж, Вадим, отлично!

А вот он и ведущий, наш кумир.

Сейчас вы познакомитесь с ним лично.

Готовьтесь, через пять минут эфир.

Зажглись софиты в желто-красной гамме.

На сцену вышел лысый идиот:

- Сеходня я , Хеннадий, буду с вами!

Андрея нет. Он, как всехда, блюет!

Короче, тема нашей передачи -

Мужской обычный половой нах член,

Но только, к сожаленью, нестоячий

А вот он, наш херой и супермен!

Поэт Вадим! Давайте дружно встретим

Поэта, мля, и спросим у него:

"А как давно у вас проблемы с этим,

Ну с хондурасом нестоячим, во!?

Скажите нам, какая в том причина,

В чем неудачи вашей прецендент?

Ведь вы сперва, в конце концов, мужчина,

А уж потом - поэт и импотент!"

Скользнув по любопытным лицам мимо,

Вадим устало обронил в тиши:

"Причину вижу в тонкой и ранимой

Моей организации души!

Поэт - он не животное, поймите,

Его душа - небесная звезда.

И как руками член его не мните,

Он без любви не встанет никогда!"

- Друзья, какие есть еще вопросы?

Вот вы, товарищ, стриженный под ноль?

- Вадим, а вы курили папиросы

И это принимали алкоголь?

- Да, принимал. В года социализма

За океаном я искал ответ.

И там лечился от алкоголизма,

Я тело исцелил. А душу - нет.

- Вадим, спрошу вас не из-за кокетства

У нас интересуются врачи.

Как половой вопрос решали в детстве?

- Да очень просто. Как и все. Дрочил.

, Вадим? Какая хадость!

Какой развратный низменный рефлекс!

Теперь понятно, почему не в радость

Вам брак здоровый и семейный секс!

Вот я - ведущий телепередачи,

И так люблю свою супруху я,

Что каждый раз от этого бохаче

Становится потенция моя!

А вы , Вадим, во власти рефлексии,

За сраный доллар, за поханый цент

Вы пропили достоинства России

И потому, Вадим, вы - импотент!

Вы перед каждой красноперой шлюшкой

Хотовы крякать, крыльями звеня.

Вам не помохут сельдерей с петрушкой

И вытяжка из корня Жень-шеня.

Кохда в похоне за капризной музой

Вы потеряли свой ориентир,

Вам стал невыносимою обузой

И мир духовный, и животный мир.

Пусть эта фраза прозвучит тревожно,

Но жизненный закон у нас таков:

В одну телегу впрячь, увы, не можно

Стоячий член и рифмованье слов!

Нельзя душой нырять в глубины бездны,

И чувствовать эрекцию в пути

Вот вы, хражданка, будьте так любезны

Буквально на секунду подойти!..

Вадим застыл в тревожном ожиданьи,

И словно в грудь ужалила пчела:

Ему навстречу шла из зала Таня,

Та самая, что ночью не дала.

Она была сейчас еще красивей,

Чем во вчерашний вечер, в кабаке,

В короткой узкой юбке темно-синей

И в туфлях на высоком каблуке.

Покачивая бедрами картинно

Она прошлась походкой разбитной

И повернулась, глядя на Вадима,

К Геннадию Петровичу спиной.

Он всех призвал вести себя потише,

Неспешным шагом к даме подошел

И со словами: "Мы стихов не пишем!"

Достал, нагнул за шею и вошел.

Она смотрела молча на поэта,

Покачивая в ритме головой,

И в такт, не отводя глаза при этом,

Роняла междометья "ай!" и "ой!"

Она уже и выла и стонала,

Когда рукой почесывая нос,

Вошел директор Первого канала,

Секунду постоял и произнес:

- Вот вы, и режиссер, и оператор,

Во-первых, я вас очень попрошу:

Держите в кадре крупный план, ребята!

Звуковики, добавьте интершум!

И светом контровым весь кадр согрейте,

Чтоб заиграл на сцене интерьер!

Я чувствую, что будет знатный рейтинг,

Мы обойдем "Аншлаг" на РТР!

Ну ладно, продолжайте, извините,

Помимо вас еще полно хлопот

А с вами, дорогой вы наш целитель,

Пожалуй, я продлю контракт на год!

Взяв со стола коктейль из керосина,

Разбавленного конскою мочой,

Он отхлебнул, сказав: "Вот это сила!"

И, уходя, захлопнул дверь плечом.

Ведущий проводил на место даму,

Поцеловал ей руку и сказал:

- Спасибо всем, кто мне вести прохрамму

"Малахов" + "Малахов" помохал!

Вадим ушел из студии последним

В необъяснимых мыслях о своём.

Раскрытое окно дышало летним

Недавно прекратившимся дождем.

У проходной с дежурными ментами

Вадима кто-то тронул за рукав.

Он оглянулся и увидел Таню,

И понял, что вчера он был не прав.

- Прости меня, Танюша, Бога ради!

Он приложил ладонь к своей груди

- Прошу тебя, не извиняйся, Вадик!

У нас еще с тобой все впереди.

ЭЛЬВИРА ГУЛЯЕВА

Лицу телеканала "Хрен-ТВ"

Красавице Гуляевой Эльвире

Ток-шоу о хоккее на траве

Доверили вести в прямом эфире.

Гуляева старалась, как могла,

Но только к сожалению большому

Происходили странные дела:

Был очень низкий рейтинг у ток-шоу.

Начальство говорило ей слова:

"Ну как же так, Эльвира, получилось?

В ток-шоу и хоккей есть, и трава,

А рейтинга ты так и не добилась!

Ты обещала, будет все о`кей,

Ты строила нам радужные планы!

А в результате, Эля, где хоккей?

И гости почему, как наркоманы,

Не могут рассказать ни "бэ" ни "мэ"?

И это полтора часа эфира!

Ты подмочила наше реноме.

Короче, ты уволена, Эльвира!"

"Уволена!" - вот так же год назад

Перед порогом девушку построив

Сурово глядя в мокрые глаза

Сказал ей бывший муж Сослан Героев,

Который, молча терябя усы,

Так и не смог простить супруге Эле

Мужские баскетбольные трусы,

Что невзначай нашел в своей постели.

А между тем за скромное "лавэ",

И с риском попаданья под раздачу

Она о баскетболе на траве

Хотела сделать телепередачу,

Героя передачи, как всегда,

Эльвира привела в свою квартиру,

А получилась, в общем, ерунда:

Мужчины недопоняли Эльвиру

И вот сейчас такие же дела.

Она ведь, если честно, так и знала.

А почему? Да просто не дала

Пердяеву, продюсеру канала.

И здесь хоккей с травою не при чем,

Мужчины ведь в обидах так жестоки

В тот вечер, не жалея ни о чем,

Она пошла в любимый караоке.

На Белорусской в клубе "Пей и пой"

Она достала яркую помаду

И песню "Полюби меня такой"

Исполнила четыре раза к ряду.

И в тот же миг, сказав: "Ай, хорошо!

В такой, как ты - лишь я влюбиться сможет!"

К ее столу неспешно подошел

Мужчина с негритянским цветом кожи.

- Вы кто? - спросила вежливо она.

Он улыбнулся ей: "Моё фамильё

Узнает очень скоро вся страна -

Я футболист Перделеле Мудильо!"

Я центрфорвард клуба "Вторчермет"

По прозвищу Перделеле Красавец!

- А я, - она промолвила в ответ, -

Подумала - вы Шоколадный Заяц!

Он рассмеялся: "Нет! Но я зато

Как здесь у вас в народе говорится:

По этой части "сладкий на все сто"!

Сегодня ночью сможешь убедиться!"

Внезапно воцарилась тишина

Глубокая, как глотка крокодила.

- А вы нахал! - ответила она

Но про себя логично рассудила:

- Хороший мальчик, слов, конечно, нет,

Хотя я что-то не припоминаю,

Чтоб он играл в команде "Вторчермет" -

Я там их, как облупленных всех знаю!

Защитник Бздо, вратарь Сергей Стояк,

Администратор Жан-Батист Устинов,

Опорный стоппер Вася Головняк

И капитан Кирилл Мирамистинов -

Они ведь приходили все ко мне

В панельный дом на 1-ой Магистральной,

Когда я о футболе на траве

Хотела сделать фильм документальный.

И левый крайний Трахман Михаил -

Ко мне в квартиру заезжал он тоже.

Мой муж Сослан их очень не любил,

В особенности - Стояка Сережу.

И в результате прошлою весной

Его он выкрал с тренировки прямо,

Ну и продал в селенье Центорой,

Чтоб выступал за местное "Динамо".

А сам он, как известно из газет,

За два лимона вытащил спортсмена,

Сослан входил в Госдуме в комитет

По выкупу заложников из плена.

Вообще-то, он ведь добрым был всегда

И нервы были у него из стали.

Он только раз ей выбил зуб, когда

Ей интервью при нем за стенкой дали.

И жили бы с Сосланом, как в раю,

И блинчики ему пекла бы к чаю,

Когда б она во время интервью

Не заорала: "Мама, я кончаю!"

Да, не дано понять нам, господа,

Как отзовется в мире наше слово.

Вот так и люди тоже не всегда

Способны понимать один другого.

Но получилось так само собой,

Как будто при игре в одно касанье,

Что в этот вечер в клубе "Пей и пой"

Произошло взаимопониманье.

- Ты убедишься в том, что ай ляв ю! -

Сказал он, глядя на звезду эфира -

Поехали к тебе на интервью?

- Поехали+ - ответила Эльвира.

- С вас восемь тысяч двадцать три рубля! -

Перделеле достал лимонный "орбит".

- Ты за рулем? А то я без руля!

И без рубля+ - смеясь добавил форвард.

Эльвира заплатила за бокал

Коктейля под названьем "Панчо Вильо",

За караоке и за бэк-вокал

И за банановый ликер Мудильо,

И, претворяя в жизнь созревший план,

Открыла дверцу "хонды" между прочим,

Которую ей подарил Сослан

На годовщину первой брачной ночи.

- Должно быть, он бразилец, это факт, -

Подумала Эльвира и спросила:

- А на какую сумму ваш контракт?

- Два миллиона за год

- Очень мило!

- Да ладно Два лимона - ерунда!.. -

А ты чем занимаешься мучача?

- Я телевизионная звезда-

Сказала Эля, взгляд смущенно пряча.

- И я люблю профессию свою -

Добавила она, войдя в квартиру.

- Тогда приступим сразу к интервью? -

Спросил нахал Перделеле Эльвиру.

- А мы вообще - на ты или на вы?

Хотите абрикосы и бананы?

Ну и второй вопрос: А каковы,

Скажите, ваши творческие планы?

- Какие планы? Тихо, не кричи

Дать интервью о вкусе абрикосов!

- Так я беру

- Берешь? Тогда молчи

И больше мне не задавай вопросов!

И в тот же миг он властною рукой

Нагнул её, и бедная Эльвира,

Остолбенев от наглости такой,

Увидела хозяйство бомбардира.

И ощутив напрягшуюся плоть,

Эльвира прошептала еле слышно:

- И как же это он, прости Господь,

В футбол ещё играет с этим дышлом?

В моей не уместится голове:

Неужто впрямь такое вот бывает?

Он что, им, как в хоккее на траве,

Голы таким макаром забивает?

Но размышленьям положив конец,

И даже не зайдя помыться в ванну

Бесцеремонный футболист-самец

Толкнул руками девушку к дивану.

И параллельно с этим, как в кино,

Ну, может быть, одной секундой позже,

С ее большого черного трюмо

Упало фото Стояка Сережи.

А через час, перебудив весь дом

Истошным криком гибнущей русалки,

Она уснула сладким мирным сном

Невинной целомудренной весталки.

И ей приснился сон: кругом народ

Переполняет стадион здоровый -

Она в воротах, и она берет

Одиннадцатипрямтакиметровый!

И рукоплещет восхищенный зал,

А с ним - Москва, Париж, Милан, Севилья

И, открывая сонные глаза,

Она глядит на спящего Мудильо.

Вот он лежит, Перделеле родной,

С двухмиллионным годовым контрактом.

Как я могу не стать его женой,

Закончив акт любви гражданским актом?

Ах, как же он целует горячо,

Вонзая в небеса свою ракету,

И если он владеет так мячом -

Ему и впрямь цены, наверно, нету!..

Подумайте, ну что за волшебство

Таит природа женского оргазма,

Что иногда последствия его

Доводят до полнейшего маразма!

Вот он, родной Перделеле лежит

И говорит, открыв глаза внезапно:

- Любимая, пожалуйста, скажи,

Мы в ЗАГС идем сегодня или завтра?

- Сейчас!

- Тогда я вызову такси? -

Перделеле её целует нежно.

- А мы кого на свадьбу пригласим?

- Мутко и Гуса Хиддинка, конечно!

- О да! - она сказала нараспев, -

Потом еще - Киркорова, Мазая,

И чтобы нас поздравил Герман Греф -

Мне хочется позвать министра, зая!

- На нашу свадьбу Грефа пригласить?

Ты с ним была?

- Пойми, не в этом дело

Я не могу тебе все объяснить,

Наверно, я от счастья одурела!

Ах, это счастье! Эта суета!

Входная дверь в районный ЗАГС в субботу,

Прозрачная Эльвирина фата,

В замужестве четвертая по счету,

У ресторана - белый шевроле,

На пальцах - кольца, свадебная лента,

Подарки, телеграмма от Пеле

И поздравление от Президента,

Перделеле в костюме и с цветком,

В руке держащий с гордостью красиво

Российский паспорт, выданный Мутко

И приглашенье в сборную России,

Контракт с английским клубом "Арсенал",

Отъезд на сборы И в борьбе упорной

Сраженье за путевку на финал

В решающей игре с монгольской сборной!

Ничейный счет, минута до свистка,

Мяч в центре поля и надежды мало,

Но тут Мудильо резко бьет с носка -

И мяч влетает в сетку Цеденбала!

В России - праздник! Миллион звонков.

Москва встречает футболистов стоя.

Премьер-министр Михаил Фрадков

От всей души благодарит героя!

Эльвира на вершине торжества.

Она - жена футбольного титана,

Которого боготворит Москва

Куда сильнее, чем Париж - Зидана!

Её портреты - в "Правде" и в "Труде",

И на обложке модного журнала,

Она желанна всюду и везде,

У ней теперь есть все, о чем мечтала:

И на Рублевке трехэтажный дом,

И яхта в Каннах, и французский штурман,

И предложенье записать альбом

От популярной группы "Уматурман",

Но предложенье это отклонив,

Она сама в порыве вдохновенья

Придумывает шлягерный мотив,

А на него - слова стихотворенья:

Ты за ночь мне забил четыре гола

А я в ответ хочу тебя забыть.

Я не могу любить звезду футбола,

Мне больно это все переносить!

В Мадриде ли, в Москве ли, в Дели ли

Везде, куда ни посмотреть,

Мне больно, милый мой Перделеле

За нашу сборную болеть!

В июле ль, в мае ли, в апреле ли,

В разгаре лета ли, весны

Мне страшно, славный мой Перделеле

Болеть за сборную страны!

Над полем дождь хлестает, как из лейки

И сил ударить не хватает мне.

Любовь - она не вздохи на скамейке

И даже не пробежки при луне!

Короче, Эля пишет суперхит,

Добавив модных звуков, стонов, хрипов

Не зря на "Русском Радио" сидит

Главред Сергей Сергеевич Архипов:

Он слышит звуки все до одного

В хите, что и не слыхивал доселе,

И в жесткую ротацию его

Он отдает Гонсалезу Марселю!

Гитарный трек, что прописал Зинчук,

Так воспаряет в облака эстетства,

Что несравненный Федор Бондарчук

Снимает клип за собственные средства!

Гуляева становится звездой,

Её враги переживают гулко.

От зависти пытается с собой

Покончить поп-певица Таня Булка,

Которая так подло увела

От Элички ревнивого Сослана,

Но Эля все равно не держит зла,

Став за короткий срок звездой экрана.

О ней в Санкт-Петербурге и в Москве

Снимают фильм с названием "Кумиры",

Продюсеры канала "Хрен ТВ"

Хотят вернуть в эфир лицо Эльвиры.

Но для неё их прайс ничтожно мал,

Ей рамки "Хрен ТВ" узки и тесны,

И горы денег, что дает канал,

Суперзвезде уже не интересны.

У ней сейчас куда важнее план,

Не гоже ей впустую тратить время.

Она уже летит за океан,

Как номинант на статуэтку "Грэмми"

И получает "Грэмми", черт возьми!

И говорит, слезу стерев умильно:

- Я благодарна всем российским СМИ,

И Богу, и Перделеле Мудильо

За то, что здесь, пред вами я стою

И, исполняя в этот вечер соло,

Я песню легендарную пою:

"Ты за ночь мне забил четыре гола!"

И солнца луч так светит из окна,

Производя в душе процесс астральный,

Что снова просыпается она

В панельном доме с 1-ой Магистральной,

Где сумрачного быта торжество

И где на простыне в квартире душной

Лежит она и рядом никого -

Лишь скомканная мятая подушка.

Она встает, не застелив постель

И очень скоро понимает четко:

Куда-то делась пудра от "шанель"

Лак для ногтей, шампунь, зубная щетка,

Пол банки кофе, портативный фен,

Что ей Сослан привез из Барбадоса,

Питательное молочко "герлен",

Фиксатор для волос и спрей для носа

Куда-то делись сумка с кошельком,

Журналы "Офисьель", "Гламур" и даже

То фото, где с Сережей Стояком

Они лежат в Геленджике на пляже.

Растаяли, как крылья от фаты,

Прокладки и тампоны с ними тоже,

А главное - все женские мечты,

А этому прощенья быть не может!

Она раскрыла в пыльную Москву

Окно, где как обертки от гондонов,

Лениво мел осеннюю листву

Таджикский дворник Мамали Рахмонов.

Залаял Тузик. Дворник с криком: "чёрт!"

С размаху стукнул сломанною веткой,

Как будто при двойной ошибке в корт

Врубился Сафин теннисной ракеткой.

Она скользнула взглядом по листве,

Разгладив смутных мыслей паутину:

- Наверно, мне про теннис на траве

Пора уже снимать кинокартину.

Октябрь 2006г.

ПЯТНИЦА 13

У Маргариты Деревянко

По сущности своей ментальной

Была пониженная планка

Ответственности социальной,

Поскольку без высокой цели

И благородных идеалов

Она работала в борделе

Недалеко от трех вокзалов,

Где в череде ее клиентов

Мелькали, словно деньги в банке,

Глаза голодных претендентов

На междуножье Деревянки,

Среди которых были ары,

Вьетнамцы, чехи, два канадца,

А также – совладелец бара

С названьем «Пятница 13»

Владимир Осипович Картер,

Что приходил к своей подруге,

Нахально предлагая бартер

В обмен на Ритины услуги.

В тот день, горя от вожделенья,

Он ей сказал:

- Марго, я помню,

Что в пятницу – твой день рожденья.

Все, что захочешь – я исполню!

Накрою стол тебе хороший,

Бухнем под песни Гриши Лепса,

Ну что? Иди ко мне, Маргоша!...

- В тот раз ты обещал мне «Лексус»!

- И «Лексус» будет, моя радость,

Я заказал его у Гоги,

И «БМВ», и новый «Брабус»…

Давай… Раздвинь пошире ноги!

Я ресторан закрою на ночь,

К тебе никто не прикоснется…

- А как твой компаньон Иваныч?

Он на меня не залупнется?

- Маргоша, ты чего, как эта?

Иваныч нам не помешает!

Он, правда, пригласил поэта…

Да хуй с ним, пусть стихи читает!

И ресторатор со словами

«Кто возбухнет – те будут биты»,

Вращая дикими глазами,

Вошел в межножье Маргариты.

* * *

Тем временем поэт Вулканов,

Куря на кухне папиросы,

Башкою, полной тараканов,

Искал ответы на вопросы.

- Ну вот и пробил час мой звездный

Читать о подвигах, о славе…

А если размышлять серьезно –

Не знаю, буду ли я вправе

Душевный плод своих терзаний

Продемонстрировать на сцене?

Что будет думать зритель в зале?

Как слушатель меня оценит?

Прочь от сомнений и рефлексий!

Они уже мне ночью снятся,

Ведь мне звонил сам Герман Векслер,

Хозяин «Пятницы 13»,

Который звал зимою на ночь

Гостям читать стихи на даче…

Сам Герман Векслер! Сам Иваныч!

А это что-нибудь да значит!

Да, цикл моих стихов про осень,

Что я писал четыре ночи,

Выходит, людям нужен очень…

(Какая рифма: «очень – осень»!)

Ну и потом – не забесплатно

И не за фигу в тюбитейке.

Сто долларов – ежу понятно –

Не миллион, но все же деньги!

Хотя ведь главное – не это,

Ведь не бабло – всему основа –

Сам Векслер пригласил поэта

Нести в народ культуру слова!

* * *

А между тем сам Герман Векслер

В тот миг при всем своем цинизме

Задумчиво качаясь в кресле,

Сентиментальничал о жизни:

- Вот компаньон мой Картер Вова –

Достал меня аж до печенок:

И бизнес он ведет хуево,

И в жизни – конченый подонок!

Бесплатно дрючит проститутку,

Она гуляет по буфету,

А я, позвольте на минутку,

Потом плачу за тварь за эту!

А эта сука в караоке,

Притом с отрыжкою от «швепса»,

Уставив нагло руки в боки,

Горланит песни Гришки Лепса,

Кося налево и направо

Своими блядскими глазами,

А Вольдемар кричит ей «браво!»

И обливается слезами,

И после с этой пьяной дурой,

Махнув стакан, поет дуэтом…

А наш театр с литературой

Ему, блядь, похую при этом!

Он только может, как наездник,

Скакать на Ритке в туалете…

А кто такие Пушкин… Резник –

Он хуй когда кому ответит!

Довольно! Хватит! Песня спета!

Пора нести культуру в массы:

Я в пятницу позвал поэта –

Пусть просветятся, пидарасы!

* * *

Спустя неделю за накрытой

Поляной в «Пятнице 13»

Сидели гости Маргариты –

Тигран, вьетнамец, два канадца,

Иса, Муса, Умар, Оксана –

Крупье на «Александре Блоке»,

И некто Костя Челентано,

Певец шансона в караоке.

В пустом и полутемном зале

У них была не просто пьянка –

Они в тот вечер выпивали

За счастье Риты Деревянко.

А в это время в кабинете,

Где догорала сигарета,

За свет духовности в ответе

Иваныч наставлял поэта:

- Вот он какой, дружок мой Вова:

Устроил пир в честь этой клуши!

Не ссы, поэт, все будет клёво!

Прожги им, блядь, глаголом души!

Поэт Вулканов как-то нервно

Спросил, боясь возможной лажи:

- А кто меня представит, Герман

Иванович, кто слово скажет?

- Ты напиши, что хочешь вкратце

Вот здесь, на этой промокашке,

И чтобы долго не ебаться,

Я прочитаю по бумажке…

И через пять минут со сцены

Он произнес под гул банкета:

- Прошу вниманья, джентльмены,

Сейчас послушаем поэта!

И, звякнув вилкой по тарелке,

Добавил, отхлебнувши виски:

- Он сочинял для группы «Белки»

И для певицы Жанны Киски,

А также – Игорь Муруханов

На тексты Саши сделал много…

Встречайте – Александр Вулканов,

Как говорят – поэт от Бога!

Вулканов вышел к микрофону,

И там, прокашлявшись раз восемь,

Без предисловия с разгону

Он произнес: «Стихи про осень»!

- Осенний лист упал на гравий

Так обреченно, как на плаху.

Твое лицо в очков оправе

Я забываю…

- На хуй! На хуй!..

Поэт Вулканов оглянулся

На стол, смеявшийся безбожно

И, виновато улыбнулся,

Сказав: «Друзья, а тише можно?»

- Он кто? – спросила Маргарита, -

Поэт любви, поэт печали?

Вулканов промолчал…

- А мы то

Поэта, блядь, не приглашали!

Вулканов сдулся как-то сразу,

И, видно огорчившись очень,

Он обронил при этом фразу:

- На этом наш концерт окончен!

Поэт слетел со сцены молча,

Как будто раненая птица.

Ему хотелось, что есть мочи

Сбежать, запрятаться, укрыться…

Но Векслер, вышедший навстречу,

Сказал поэту удрученно:

- Мне очень жаль, но этот вечер

Не нашим был, определенно!

Я извиняюсь перед вами

За всю поэзию за нашу!

Я отомщу им не словами,

Я их, блядей, размажу в кашу!

Урою Вову, пиздорвана!

Размажу Маргариту, крысу!

За Блока, и за Шаферана,

И за Рубальскую Ларису!

Я уничтожу Вову-гада!

Меня так просто не обидишь!

- Иваныч, может быть, не надо?

- Не ссы, поэт! Сейчас увидишь!

И тут же дверь открыв в подсобку

Войдя нетвердою походкой,

Он вытащил во двор коробку,

Забитую «столичной» водкой.

И с громким криком: «За поэта!»

Он, как мясник, поднявший тушу,

Ударил об асфальт все это

И звон стекла порезал душу!

- Ты что, Иваныч, спятил? Вот как?

Ты дружбу так решил разрушить?

- Да, Вова! Хуй вам, а не водка!

Поэта надо было слушать!

27.09.07.

Баллады