[290]. Тогда же в мартовском номере нового журнала «Под знаменем марксизма» он заключил свою статью намеком на то, что «рабочему классу» следовало бы «вежливенько» препроводить в страны буржуазной «демократии» подобных ученых.
28 марта в заключительном слове по политотчету ЦК на XI съезде РКП(б) Ленин солидаризировался с Троцким в том, что основное дело сейчас — это воспитание молодого поколения, а воспитывать не на чем. Это позор, что молодежь учится общественным наукам «на старом буржуазном хламе». «И это тогда, когда у нас сотни марксистских литераторов»[291].
Конечно, у партии не было этих сотен и даже десятков литераторов, которые были бы в состоянии без помощи ГПУ интеллектуально конкурировать с русской философией и культурой. Поэтому Ленин вел дело к обычной полицейской развязке. Вскоре последовал ряд указаний с его стороны Наркомюсту, чтобы в процессе разработки нового Уголовного кодекса подвести под расстрельную статью (с заменой высылкой за рубеж) пропаганду или агитацию, «объективно» содействующую международной буржуазии[292].
Следующим, весьма характерным для Ленина этапом, стало предложение в письме к Дзержинскому от 19 мая обязать членов Политбюро уделять из своего времени по 2―3 часа в неделю на занятие элементарной цензорской работой, причем «проверяя» ее и «требуя» от них непременно письменных отзывов[293]. Угадывается стремление Ленина связать все Политбюро участием в этом двусмысленном деле и заставить разделить ответственность в задуманной им операции.
Организация практической стороны дела была поручена «толковому, образованному и аккуратному человеку» из ГПУ Я.С. Агранову, незадолго возглавлявшему следствие по делу о Кронштадтском мятеже. В июне среди высшего политического руководства получил распространение доклад Агранова на имя председателя ГПУ Дзержинского об антисоветских группировках среди интеллигенции. По поручению Сталина материалы Агранова были разосланы всем членам Политбюро к заседанию 8 июня по пункту повестки «О директиве в связи с Всероссийским съездом врачей».
Известный чекист указывал на «тревожный симптом» — рост числа независимых общественных союзов (научных, экономических, религиозных) и частных издательств, которые наряду с вузами, ведомственными съездами, театром, кооперацией и трестами в последнее время антисоветская интеллигенция избрала главной ареной борьбы с властью. Борьба студенчества и профессуры за автономию высшей школы, за улучшение материального положения профессуры является замаскированной борьбой против власти, вокруг издательств концентрируются члены бывших буржуазных партий, работа таких обществ, как, например Пироговское, служит объединению антисоветской интеллигенции. Предпринимаются попытки использовать съезд сельскохозяйственной кооперации для созыва X съезда партии социалистов-революционеров. Подобные тенденции наблюдались на всероссийских съездах врачей, земотделов, кооперации. Последнее тем опаснее, подчеркивал Агранов, что дает возможность сближения контрреволюционеров с широкими массами. В ГПУ имелись сведения, что московская профессура, руководимая Объединенным советом профессоров, готовит новую забастовку на экономической почве, рассчитывая начать ее в день открытия процесса над эсерами. В качестве застрельщика выступала профессура ВТУ.
«Все вышеизложенное указывает на то, что в процессе развития нэпа происходит определенная кристаллизация и сплочение противосоветских групп и организаций, оформляющие политические стремления нарождающейся буржуазии. В недалеком будущем при современном темпе развития эти группировки могут сложиться в опасную силу, противостоящую Советской власти. Общее положение республики выдвигает необходимость решительного проведения ряда мероприятий, могущих предотвратить возможные политические осложнения», — заключалось в докладе[294].
Президиум коллегии ГПУ внес в Цека проект постановления, которое намечало методику перевоспитания русской интеллигенции и искоренения ее традиций. Предусматривались такие меры, как «фильтрация» студентов к началу учебного года, строгое ограничение приема студентов «непролетарского» происхождения, введение «свидетельств политической благонадежности» для студентов, не имеющих рекомендаций профсоюзных и партийных организаций, введения ограничений на собрания студентов и профессуры. Предложенные мероприятия были без особых возражений приняты на заседании Политбюро 8 июля[295].
8 июля 1922 года стало настоящим Судным днем для русской интеллигенции. По предложению ГПУ Политбюро вынесло постановление, в котором «в целях обеспечения порядка» в высших учебных заведениях предусматривалось образовать комиссию из представителей Главпрофобра и ГПУ для разработки мероприятий по «фильтрации» студентов к началу нового учебного года; строгого ограничения приема студентов непролетарского происхождения; введению свидетельств политической благонадежности для студентов, не командированных профессиональными и партийными организациями и не освобожденных от уплаты за обучение. Предполагалось также ввести ограничительные правила в отношении собраний студентов и профессуры, урезав автономию вузов[296].
Политбюро одобрило в целом проект постановления «Об антисоветских группировках среди интеллигенции», предложенный ГПУ. Смысл его заключался в том, чтобы максимально ограничить возможности самоорганизации интеллигенции. Постановление гласило, что ни один съезд или всероссийское совещание спецов (врачей, инженеров, агрономов, адвокатов и проч.) не может созываться без разрешения НКВД; местные съезды — только с разрешения губисполкомов по заключению органов ГПУ. ГПУ также бралось провести через аппарат НКВД перерегистрацию (т. е. чистку) имеющихся обществ и союзов интеллигенции с несоветским душком и впредь подвергать тщательной проверке вновь образующиеся. Были там и другие пункты, касающиеся секций советских профсоюзов, — все сводилось к контролю ГПУ.
Госполитуправление получило право административной ссылки до трех лет на территории РСФСР. Вместе с тем началась подготовка к одной из самых известных акций идеологической истории советского коммунизма — высылке за пределы страны лиц, пребывание которых на ее территории «представляется опасным для революционного порядка». Едва оправившись от первого удара своей болезни, Ленин проявил первоочередной интерес к подготовке задуманной акции в отношении нелояльных «властителей дум» и просто лично неприятных ему людей из прошлого. В письме Сталину от 17 июля 1922 года он набросал списочек некоторых кандидатов на высылку: здесь и известные философы, ученые, здесь и близкие когда-то ему люди, спутники юности, а также поторопил со сроками — к концу процесса эсеров, «не позже». «Очистим Россию надолго»[297].
ГПУ вело дело, а подготовку общественного мнения обеспечивал Зиновьев, традиционно выполнявший самые «деликатные» поручения Ленина, связанные с интеллектуальной нагрузкой. XII партконференция, проходившая с 4 по 7 августа, заслушала доклад Зиновьева и приняла резолюцию об антисоветских партиях и течениях, в которых открыто говорилось о предстоящих репрессиях по отношению к «политиканствующим верхушкам мнимо-беспартийной, буржуазно-демократической интеллигенции».
В 1921 году Политбюро по известным мотивам не выпускало творческую и научную интеллигенцию за границу. В архивах Цека сохранились неоднократные, но безрезультатные обращения разных знаменитостей, однако в 1922 году линия резко поменялась. Не исключено, что решение о высылке интеллигенции возникло у Ленина в связи с успехами в Генуе, которые показали, что антисоветские кампании эмиграции не в состоянии кардинально влиять на политику держав, если тем представляются выгодными прагматичные отношения с Советской Россией.
Процесс эсеров завершился 7 августа, а в ночь с 16 на 17 августа ГПУ произвело первые массовые аресты в городах России и Украины. Помимо Москвы и Петрограда, операцией были затронуты Харьков, Киев, Казань, Нижний Новгород, Одесса, Ялта. Центральным мероприятием акции стали два т. н. «философских парохода», которые в сентябре и ноябре 1922 года перевезли из Петрограда в Штеттин наиболее крупные партии высланных. Но высылались не только философы, здесь можно было составить полноценную Академию наук. В 1922―23 годах подобным образом за границей оказались представители практически всех отраслей знания: философы, историки, социологи, правоведы, экономисты, литераторы, медики, агрономы, кооператоры, профессора технических и естественных наук. Всего, вместе с членами семей — около 200 человек.
Как-то стало правилом патетически изображать эту высылку русской интеллигенции в качестве одного из самых одиозных мероприятий советского режима. Однако, как раз в этом случае следует сделать исключение, поскольку ясно, что только благодаря подобному обороту дела не были потеряны десятки талантов и обязано своим рождением не одно научное явление. «Философские пароходы» — это акт гуманизма со стороны Ленина, хотя в контексте периода высылка стала весьма символичным и закономерным событием в создании целостной системы нэпа, где подобное «усекновение главы» глупой либеральной интеллигенции имело важное значение.
Высланные за границу стали жить другими заботами, а для оставшихся в советских пределах продолжали сказываться последствия июльских решений Политбюро. Обострения в отношениях власти и интеллигенции обычно было связано с началом нового учебного года, когда после летних каникул приходила в движение академическая жизнь. В ноябре 1922 года секретарь екатеринославского горкома сообщал в ЦК о том, что «громадная» часть профессуры горного института и медакадемии ведет работу за автономию высшей школы. «Реакционная часть студенчества» (не из пролетариев) за последнее время «сбросила с себя маску лояльности к советской власти и открыто поддерживает контрреволюционную профессуру»