Я раздраженно стащил одеяло и свесил ноги.
— Не рановато ли для приема посетителей, Светлана Александровна? — проворчал я, но принял вертикальное положение, как того требовал устав.
Дама не ответила. Лишь что-то пробурчала себе под нос и отперла дверь моей камеры.
— Входите, — она кивнула невысокому человеку, силуэт которого темнел в дверном проеме.
— Благодарю.
— Погодите, свет включу, — спохватилась надзирательница.
— Не стоит утруждаться, — гость зажег “Жар-птицу” и запустил ее под потолок — камера тут же озарилась мягким оранжевым светом.
А я узнал своего визитера.
— Доброе утро, Станислав Янович, — зевнув, поприветствовал я войтоша ректора.
Не спрашивая разрешения, Любомирский прошел к столу, выдвинул стул и уселся напротив меня. Принюхавшись, он улыбнулся.
— Не знал, что вы курите, ваше сиятельство. Советую прекратить. Это пагубная привычка.
— Не я. У меня здесь есть сосед.
— О, наслышан, наслышан…
— Чем обязан визиту в столь раннюю пору? — вскинул брови я и поежился от холода.
Любомирский бросил многозначительный взгляд на надзирательницу и та, поджав губы, захлопнула дверь, оставив нас наедине. Но я был уверен, что дамочка подслушивала.
— Михаил Николаевич, полагаю, произошло ужаснейшее недоразумение, — с театральными интонациями начал войтош. — Вас не должны были отправлять под стражу. Его высокопревосходительство узнал о вашей участи вчера глубоким вечером и был разъярен. Однако мы решили, что будить вас среди ночи и переводить в Домашний корпус будет не лучшей идеей.
Ах вот оно как. Значит, до Долгорукова дошла информация, и он тут же отправил своего цепного пса по мою душу. Как тебе такое, Мустафин? Один — один, сволочь.
Я не удержался от гнусной ухмылки.
— Значит, вы пришли вызволить меня из заточения?
Любомирский кивнул.
— Разумеется. Негоже человеку ваших талантов и заслуг гнить в карцере как какому-то преступнику-рецидивисту. Я забираю вас немедленно, — он вытянул руку. — Ваше запястье, пожалуйста. Нужно снять ограничительный браслет.
— Но приказ был подготовлен согласно Уставу, — возразил я.
— Боюсь, некоторые сотрудники слишком вольно трактуют некоторые доктрины нашего закона, — кисло улыбнулся войтош. — Однако и этот момент мы уладим. Что до вашего наказания за кражу господина Пантелеева, то, учитывая давнюю традицию, было решено заменить пребывание в карцере на общественные работы в свободное от учебы время. Итак, ваше сиятельство, руку…
Я виновато улыбнулся и вложил в протянутую ладонь Любомирского расстегнутую змейку браслета. Войтош удивленно вскинул брови.
— Вот как…
— Местные артефакты настроены на Благодать, — объяснил я. — Боюсь, произошел конфликт с моей родовой силой.
Губы ассистента ректора растянулись в слабой улыбке.
— Ну конечно. А вы, стало быть, решили умолчать об этом обстоятельстве.
— Но и попыток бежать не предпринимал, — ответил я тем же чуть насмешливым тоном.
Любомирский спрятал артефакт в карман и кивнул на висевший на вешалке китель.
— Переодевайтесь в форму, Михаил Николаевич. Вы возвращаетесь в Домашний корпус.
Я поднялся и прошлепал до вешалки, как вдруг обернулся.
— Выпускают только меня?
— У вашего сиятельства есть иные варианты?
— Я не единственный отбываю здесь наказание за кражу Головы, — я кивнул в сторону соседней камеры. — Полагаю, будет несправедливо освободить зачинщика и оставить одного из помощников в заточении. Здесь, знаете ли, холодно по ночам. Можно и воспаление какое подхватить. Да и как-то это не по-мужски — оставлять даму в затруднительном положении…
“Соколов, не дави!” — возникла в моей голове Грасс. Ну конечно, она подслушивала. Спасибо дырке, для этого даже не нужно было стараться. — “Тебе и так повезло выбраться отсюда. Не торгуйся! Я справлюсь”.
Ну уж нет. Мне нужно внимательно за ней следить. Поэтому если выйду я, то выйдет и Грасс.
Любомирский изучающе глядел на мое лицо, словно силился прочитать мой замысел. Не знаю, был ли он менталистом и мог ли залезть мне в голову, но характерного жжения от воздействия я не почувствовал.
— Что ж, ваше сиятельство… вы вьете из меня веревки. Вернее, из моего господина, — вздохнул он. — Но на что не пойдешь ради сохранения всеобщего спокойствия… Согласен. Вашу… однокурсницу тоже выпустят сегодня. Прошу, собирайтесь, а я тем временем распоряжусь, чтобы разбудили госпожу Грасс.
— Благодарю, Станислав Янович, — искренне обрадовался я. — Я это ценю.
— А мы ценим вас, Михаил Николаевич, — ответил Любомирский и вышел за дверь.
Через несколько секунд я услышал стук в дверь камеры Ани.
“Во что ты влез, Соколов?” — на этот раз в голосе Грасс сквозил испуг. — “Что они заставили тебя сделать?”
“С чего ты решила, что они меня заставляли?”
“Не делай из меня дуру! Этот мужик только что весь прямо обнамекался, что ты важен Аудиториуму. А если сложить одно и с другим, получается, что нас отмазывают потому, что у Аудиториума к тебе какой-то особый интерес. Так во что ты влез, Соколов?”
“Я просто защищаю всех вас”, — коротко ответил я. — “Тебя, Ронцова, Малыша и Сперанского. И Штофф. Все, что я делаю — это защищаю”.
Грасс явно хотела сказать мне что-то еще, но я оборвал канал и установил блок. Мне следовало сосредоточиться и быстро переодеться. Да и она пусть помаринуется — может, в ней взыграет благодарность, и девица станет более сговорчивой.
Одевшись и накинув на плечи китель, я толкнул дверь и вышел в коридор. Аня каким-то образом собралась раньше и уже дожидалась меня вместе с Любомирским и Гром-бабой. Браслета на ее руке не было.
Увидев меня, надзирательница шагнула вперед.
— Ваше сиятельство, приносим извинения…
Я взмахнул рукой, велев ей остановиться.
— Вы выполняли приказ. К вам вопросов нет. В отличие от того, кто его отдал, — с этими словами я бросил долгий взгляд на Любомирского. Тот едва заметно кивнул. Надеюсь, понял мой намек. Пусть разбираются сами.
Войтош жестом велел нам с Грасс следовать за ним, и вскоре мы покинули стены Управления по воспитательной работе. Грасс то и дело бросала на меня тревожные взгляды, но я не реагировал. Сейчас было неподходящее время для выяснения отношений.
И едва мы оказались в стенах административного корпуса, я ощутил облегчение. Словно тяжелая ноша свалилась с плеч — оказывается, “глушилка” давила на меня сильнее, чем казалось в камере. Сейчас мир словно заиграл более яркими красками.
Любомирский довел нас до выхода и вручил бумаги.
— Здесь приказ для господина Соколова прибыть на общественные работы в главный корпус.
— А что с Грасс? — спросил я.
— Приказ поступит куратору сегодня до обеда. Госпожа Грасс, зайдите к Мустафину в указанное время.
Байкерша кивнула, кажется, все еще не веря своей удаче.
— Всего доброго, господа, — едва заметно кивнул Любомирский и направился вверх по парадной лестнице.
Мы с Аней переглянулись.
— Теперь я точно твоя должница, — тихо сказала девушка. — И я непременно замолвлю за тебя словечко, когда придет время.
— Ты о чем?
Но вместо ответа она направилась к выходу. А меня настиг голос Денисова.
“Соколов, чтоб тебя псы загрызли! Куда ты пропал? Я тебя везде обыскался!”
Я аж подпрыгнул, услышав голос бывшего вражины.
“Ночевал в карцере. Долгая история. В чем дело? И какого черта тебе не спится?”
“Я нашел то, о чем мы с тобой говорили. Проверил тайник Меншикова. Записка у меня”.
Глава 7
Грасс остановилась у дверей и нетерпеливо барабанила пальцами по латунной ручке. Сонный охранник, коротавший ночь в будке, вопросительно взглянул на девушку, но ничего не сказал.
“Поговорим позже”, — сказал я Денисову. — “Буду в Домашнем корпусе через десять минут. Нас выпустили”.
“Нас?” — удивился однокурсник. — “Кто еще с тобой?”
“Грасс”.
“То-то я думал, куда она запропастилась… Штофф ее обыскалась. Ладно, увидимся”.
И Денисов мгновенно оборвал ментальный канал. Байкерша окликнула меня и кивнула на выход.
— Идем, — раздраженно бросила она. — Я еще хочу успеть принять душ и почистить форму. Иначе влетит от куратора, а он, судя по всему, теперь и так точит на нас зуб.
— Ага.
Мне, как и ей, не терпелось отсюда убраться. Сейчас в главном холле административного корпуса не было никого, кроме нас и охранника, попивавшего остывший чай из большой кружки. Цветные витражи купола не блистали красотой — зимой в наших широтах поздно, и вся эта цветастая роскошь дожидалась рассвета.
Грасс придержала для меня дверь, и лишь сейчас, взглянув на ее правую руку, я увидел, что все было хуже, чем она говорила.
— Погоди, — задержал ее я на крыльце. — Дай взглянуть.
— Ты что, лекарем заделался?
— Нет. Но кое-что умею.
Грасс хмыкнула, но все же дала мне раненую руку. Видимо, и правда болело сильнее, чем она показывала. Я осмотрел повреждения и цокнул языком. “Мертвую воду” она использовала, но, видимо, второпях немного исказила заклинание. Края раны воспалились.
— Ты не до конца очистила повреждения.
— Ерунда.
— Нет, — покачал головой я. — Возможно, занесла инфекцию. Если сейчас не сделать все правильно, заживать будет долго. А тебе еще пригодятся руки для учебы. Сегодня две пары Прикладной Благодати. Ты же помнишь, что нужно сдать пять лабораторных по заклинаниям для аттестации? И, если я ничего не напутал, тебе осталось еще две…
Грасс насупилась, но руки не отняла.
— Помню. Ладно, если ты у нас самый умный, то давай, действуй. Только если нас поймают на применении Благодати, сам будешь объясняться с администрацией.
Я усмехнулся. Не поймают. Буду работать на самых низких рангах — так, чтобы смешаться с общим фоном здания. Ибо силой здесь был пропитан каждый кирпич. Восьмой ранг — более чем достаточно.
— Есть, мадемуазель, — козырнул я и приступил к работе.