Киврин полез за платком, выдерживая паузу.
— И что? — не выдержала Стеллочка.
— Обманула, — грустно сказал Федор Симеонович, — одиннадцать 6-было д-дуэлей, м-милая.
Стеллочка засмеялась. А с меня, словно по волшебству, спало напряжение последних дней. Даже магистры повеселели.
— Ну, п-пойдем, К-кристо-младший, — сказал Киврин и жестом поманил дубля Кристобаля Хозевича за собой.
— А было ли это грустное будущее? — задумчиво сказал Роман, провожая их взглядом.
— Нет, я все-таки побежал, — заявил Витька, растворяясь в воздухе.
— Роман Петрович, — вдруг произнес А-Янус, — если вы не возражаете, я заберу мышь.
— Конечно, — сказал Роман, — он — ваш.
Янус Полуэктович удалился, неся белого мыша на ладони. Народ потихоньку стал рассасываться.
Эдик тихо отошел к големам. И пока Стеллочка поила их молоком, разложил на полу коробочки, отвертки и взялся настраивать новую версию своего этического усилителя.
— Чего стоишь? — сказал Ойра-Ойра. — Включай «Алдан».
— Что будем делать?
— Как что! Работать, конечно. До обеда еще час. И словно свежий воздух хлынул мне в легкие. Я снова был счастлив: сейчас рассчитаем источник проблем, довинтим големов и…
— Роман, — спросил я осторожно, — а что за Левиафан намерен всплыть к концу века?
— Вспомни будущее, — сказал Роман. — Ты что, не видишь?
И я увидел. Но это была совсем другая история.