– …вым-х-х!
Псевдоепископ захлебнулся собственным криком. Убит? Нет – ранен! Придерживая простреленное плечо, святоша с пистолетом откатился за трибуны, затих.
Пока автоматчики соображают, что к чему… Оп-ля! Рывком Бурцев поставил фон Грюнингена на ноги. Прикрываться широкотелым ландмейстером было очень удобно.
– Всем лежать, или снесу вашему магистру череп на хрен!
Живой щит дернулся было раз, другой. Но, едва почуяв над ухом разогретый автоматный ствол, угомонился как миленький. Притихли и автоматчики в монашеских одеждах. А как иначе – подстреленный командир молчит, а враг ругается – страшно и непонятно.
Вот так, хорошо… «Шмайсер» приставлен к виску ливонца, и кто догадается, что магазин уже пуст? Дитрих тихонько подвывал и бормотал что-то на латыни, однако больше не вырывался. Вслед за Бурцевым ландмейстер послушно пятился с ристалища. Даже головой не вертел, умница. Автоматчики не стреляли. Видимо, боялись задеть свою только что поставленную во главе ордена марионетку. Наверное, планы у ребят серьезные на этого фон Грюнингена, раз такое дело.
Где-то за трибунами застучали копыта. Бурцев глянул – быстро, мельком. Фон Берберг, Аделаида… Последним скакал долговязый Фриц, прикрывая господина собственной спиной. Три лошади и три всадника удалялись от ристалища в сторону Вислы. Два всадника и одна всадница… Ну, наконец-то!
– Фридрих! Гоните туда, где были ночью! Там встретимся-а-а!
Кричал Бурцев без особой надежды быть услышанным. Даже если вестфалец разберет слова, брошенные вдогонку, даже если поймет, с чего бы ему следовать советам соперника. А, неважно! Главное – фон Берберг и Аделаида мчались прочь. Главное – в них не стреляли. Все стволы сейчас были направлены на Бурцева и его оцепеневшего от ужаса заложника.
Они медленно отступали с турнирного поля. Поваленная ристалищная ограда осталась позади. За ней – пусто. Там, где недавно толпилась непролазная людская масса, теперь – ни души. Разбежался незнатный кульмский народец, попрятался. Бесстрашные иноземные рыцари – и те, нюхнув пороха, сочли за благо отступить подальше от опасных и странных орденских разборок.
А вон и ближайшая коновязь с лошадками! Сторожей здесь тоже нет. Так что топаем к ней, к ней, родимой. Эх, добраться бы только… Прошла целая вечность, прежде чем Бурцев уперся спиной в длинное бревно на козлах. Потом заскользил вдоль хлипких, сколоченных на скорую руку кормушек. Под ногами хлюпало. Не грязь, не снег – навоз. А, плевать! Краем глаза он уже заприметил славного конягу. Хорошей быстроногой стати жеребец, не расседлан, без лишней поклажи, привязан небрежно. Разок дернуть такой узел – повод и отвяжется.
Автоматчикам никак не лежалось на месте. Один за другим поподнимали головы, поползли следом за пятившимся противником. Были бы еще патроны – шарахнул бы очередью – не промахнулся!
Зашевелились и ливонцы, проворонившие своего драгоценного ландмейстера. На ристалище приподнялись белые плащи, измазанные грязью и кровью.
– Лежать! – рявкнул Бурцев, – На место!
Ткнул с силой ствол «шмайсера» в ухо фон Грюнингена. Пленник дико заверещал. Ливонцы снова бухнулись на землю. Автоматчики неохотно отползли назад. На полшага – не больше. И то хлеб. Могли ведь и не послушаться. В следующий раз точно не послушаются. Только не будет уже следующего раза-то. Не должно быть.
Дитрих фон Грюнинген не сразу сообразил, что его больше не держат. Бойцы Вильгельма Моденского тоже не углядели стремительного движения Бурцева. А он уже поднырнул под коновязь, сдернул повод, перекинул через шею конька. Взлетел в седло. «Шмайсер» – эта опустошенная до последнего патрона безделица теперь будет ему только помехой – упал к ногам Дитриха.
И весь ступор с ливонца как рукой сняло. Понял, гад, что опасность миновала. Прыжок через коновязь и…
– Хватайте его!
Всем своим грузным телом ландмейстер повис на узде. Вцепился обеими руками – держит крепко, мертво. Конь всхрапнул, склонил голову под тяжестью дородного человека… А с ристалища уже спешит подмога. Впереди – ливонские рыцари. Сзади – автоматчики. Пока не стреляют: был ведь приказ брать живым.
Бурцев приподнял ногу. Шмяк! Тяжелый сапог впечатался в лицо ливонца. Фон Грюнинген отлетел к бревну на козлах.
Когда зазвучали выстрелы, Бурцев уже несся среди брошенных палаток, повозок и торговых балаганчиков. Это ненадежное пестрое прикрытие все же уберегло от пуль и всадника, и лошадь. Потом спас лес.
Гнал своего скакуна Бурцев не к Висле, куда направились фон Берберг с оруженосцем и Аделаида, а в противоположную сторону, уводя за собой возможную погоню. Вихрем промчался по опустевшему и притихшему палаточному лагерю. Миновал густой подлесок. Остановился только в сосновом бору.
Огляделся. Прислушался. Нет, погони не было. И все же на всякий случай он сделал большой хитрый крюк по лесной чаще: излишняя предосторожность сейчас не помешает. Копыта мягко ступали по припорошенной снегом прошлогодней листве и опавшей хвое. Было промозгло, тихо. Лес вокруг молчал – зловеще и безрадостно. Лес цеплялся за низкое серое небо голыми черными ветками и острыми верхушками елей…
К реке Бурцев выехал выше по течению – там, откуда не видать уже ни кульмских башен, ни ристалищных знамен, там, где деревья подступали к самому берегу Вислы – обрывистому, обледеневшему, промерзшему и бесснежному. Даже подкованное копыто не оставит здесь явных следов.
Он натянул поводья. Что теперь? Да ясно что – снова, в который уж раз, искать свою бедовую Аделаиду. Вряд ли фон Берберг прислушался к его совету, но мало ли… Начать поиски он все-таки решил с укромного домика мельника, где прошлой ночью жена застукала их с Ядвигой.
Бурцев спешился. Повел коня в поводу, петляя зайцем вокруг да около, таясь за высоким кустарником и подолгу прислушиваясь к звукам реки и леса. Вроде все тихо. Что ж, двум смертям не бывать, одной не миновать. С обнаженным мечом он вышел к заброшенной мельнице.
Их было три. Три лошади – оседланные и стреноженные. Те самые, на которых умчались с ристалища Аделаида, фон Берберг и его оруженосец. А вот людей что-то не видать…
Бурцев шагнул к двери. Дверь распахнулась. Сама.
– Я давно уже жду тебя, Вацлав.
Фон Берберг улыбался ему разбитыми губами. Густая синева все еще разливалась по скуле. Глубокая царапина от шпоры алела на щеке.
Топхельма на немце не было – только легкая походная каска. Меч вестфальца покоился в ножнах, руки – безбоязненно скрещены на груди. Из-за плеча рыцаря выглядывал оруженосец.
У долговязого Фрица в руках тоже нет ничего, кроме куцего обломка рыцарского копья с защитным щитком для руки. Точнее, не обломка даже, а составной части оружия. Это, как понял Бурцев, была середина древка, к которой можно крепить и переднюю часть – с наконечником и банером, и заднюю – с тупым и массивным концом противовеса. Хитроумная конструкция… И главное – удобно как! Если копье сломается, можно быстро заменить пришедший в негодность фрагмент, не меняя самого копья. Причем, в зависимости от ситуации, на копейное срединное основание легко монтируется турнирный коронель «копья мира» либо боевой наконечник. Практичное и многофункциональное устройство, одним словом.
Фриц держал кусок разборного копья наготове – так, словно собирался им драться в случае необходимости. Но эту нелепую дубинку и за оружие можно не считать.
– Где она?
Бурцев направил острие меча в лицо фон Бербергу.
Немец перестал улыбаться. Но не шевельнулся.
– Ты спрашиваешь, где прекрасная Агделайда Краковская? В надежном месте, Вацлав. В каком именно – этого тебе от меня не узнать, – правая рука вестфальца легла на нагрудный ковчежец. Фон Берберг словно клялся на святых мощах. – Я не желаю, чтобы Агделайда досталась тому, кто продал душу дьяволу и получил взамен власть над адским оружием, способным убивать громом и нечестивым огнем. Я видел, как этим оружием владеют люди епископа, и я видел, как им владеешь ты.
Не скажет! Этот точно ничего не скажет, хоть десятком мечей маши у него перед носом. Хоть на части режь. А если решить дело миром? Или хотя бы временным перемирием? Наверное, теоретически это возможно. Бурцев бросил клинок в ножны.
– Фридрих, нам нужно объясниться. Речь пойдет не о моей жене и твоей даме сердца, а о том, что произошло на ристалище.
Фон Берберг поднял к лицу левую руку. Кончиками пальцев тронул синяк. Красноречивый жест…
– О том, что произошло сегодня, а не вчера, – пояснил Бурцев. – Этот епископ и его свора, что устроили бойню на турнире, – не те, за кого себя выдают.
Фридрих фон Берберг выжидающе молчал.
– Настоящий папский посол и его свита перебиты и утоплены в болоте.
Ноль реакции. Ни удивления, ни недоверия, ни насмешки.
– Фридрих, если ты, действительно, желаешь добра своей даме сердца, то должен помочь мне увезти ее подальше из Кульма. После всего случившегося оставаться здесь слишком опасно.
– Почему? – коротко поинтересовался немец.
– Да потому что тут появились…
Он осекся. Стоит ли рассказывать вестфальскому рыцарю о посланцах Третьего Рейха? Да нет, конечно же, не стоит. Вряд ли фон Берберг уразумеет суть подобных объяснений. Какие такие посланцы? Какой такой Рейх? Все это – выше понимания простого вояки с ведром на голове, мечом в руке и коробочкой нетленных мощей на груди. Бурцев вздохнул:
– Они очень опасны, Фридрих, этот епископ и его люди. Не знаю, как им удалось проникнуть сюда, но если они нашли союзника в лице Дитриха фон Грюнингена, значит, скоро начнутся неприятности. Большие неприятности.
– Неприятности для кого?
– Для всех. Ты же верующий человек, Фридрих. Ты не расстаешься со святыми мощами. И ты собственными глазами видел, как дьявольское оружие лишало жизни воинов святого братства.
Кажется, незамысловатая хитрость удалась. Фон Берберг задумался. Нахмурился. Кивнул своим мыслям…
– Тебе известно, кто эти люди, Вацлав?