Видимо, подобная джигитовка была в новинку князю. Казимир попытался достать уходящего от удара противника, но – поздно! Копье проткнуло воздух над степной лошадкой. И сразу же, будто из этого самого воздуха, Бурцев вновь возник в седле. Ударил наотмашь кривым клинком.
Сабля скрежетнула по стальной маске Казимирова коня, по кольчужному рукаву, по наплечнику и панцирю всадника. Доспехи выдержали. А вот сбруя – нет. Изогнутое лезвие, царапнув конскую шею, рассекло повод. Куявец пошатнулся. Но удержался в седле! Князь был не только хорошим копейщиком, но и отменным наездником.
Бурцев развернул лошадь для повторной атаки. Казимир замешкался: управлять конем одними ногами не так-то просто. Разгоряченное, пораненное и избавившееся от жесткой узды животное крутилось на месте. Конь чуял свободу и боль и яростно мотал головой, отказываясь повиноваться. Всаднику приходилось тратить немало усилий, чтобы без повода хоть как-то совладать с собственным скакуном.
Тяжелое копье описывало бессмысленные круги. Наконечник то нырял вниз, то задирался вверх. Возможности повторить копейный таран у куявца не было. Казимир в сердцах отбросил бесполезное оружие, потянул из седельных ножен длинный меч. Кое-как сдерживая гарцующего коня, он ждал нападения.
И Бурцев напал. Не пронесся наскоком мимо ради одного-двух поспешных ударов, а полез в драку по-настоящему. Его лошадка врезалась в коня Казимира. Увы, опрокинуть противника с ходу не удалось. У легконогой кобылки и массивного рыцарского коняги все же разные весовые категории. Оскалив зубы, травоядные сцепились похлеще хищников.
Всадники начали рубку.
Казимир, привстав на стремена, первым нанес удар – прямой, сверху вниз, переходящий в рубящий наискось. Если бы не плясавший под князем конь, этот первый выпад стал бы для Бурцева последним. Но тяжелое лезвие обрушилось не в щель между щитом и шлемом, куда целило, а на щит и шлем.
Нич-ч-чего себе! Бурцеву пришлось приложить все силы, чтобы удержаться в седле. Ощущение такое, будто шарахнули кувалдой. Мечом Казимир, оказывается, владеет не хуже, чем копьем. В продолжительной схватке князь наверняка одолеет менее опытного противника, даже сидя на неуправляемом коне. Значит, с этим делом нужно кончать как можно скорее.
Казимир, сжав ногами конские бока, заставил животное взять вправо. Левая рука князя бросила разрубленный повод и вцепилась в гриву, правая снова поднимала увесистый клинок.
Бурцев тоже взмахнул рукой. Да, его сабля была короче и легче рыцарского меча, но зато ею можно орудовать быстрее. Быстрее поднимать и быстрее опускать. Рубить с оттягом. И поднимать снова.
Прежде чем Казимир вновь обрушил на него свой обоюдоострый лом, Бурцев успел нанести два рубящих удара, целя в голову и шею. На пальцы левой руки князя по-прежнему была намотана конская грива. Все верно – падение с коня означало смерть, но и прикрыться щитом Казимир уже не мог. А потому…
Бум-ш! Бум-ш! – хищно блеснул на солнце кривой клинок. Шлем-горшок качнулся из стороны в сторону. Китайский болванчик, да и только!
Казимир ударил в ответ, но рука разила уже не так точно. Меч князя разрубил воздух.
Еще два удара саблей. Наотмашь! Да со всей дури! И опять – в голову.
С ведрообразного шлема полетели сбитые рога. Куявец пошатнулся. Свое оружие он теперь поднимал медленнее. Щит по-прежнему болтался бесполезным грузом: о геральдического льва и орла бились бляхи разрубленной узды.
И вновь меч куявца не достиг цели. А Бурцев успел ударить трижды. Легко увернулся от ответного выпада. И ринулся в очередную атаку.
Бум-ш! Бум-ш! Бумш-ш! Бум-ш!
Он рубил ненавистное ведро, уже не думая о защите. Рубил яростно, без жалости. Так, словно опять разгонял дубинкой в Нижнем парке сборище бритоголовых отморозков.
Бум-ш! Бум-ш! Бум-ш!
Сабля плясала будто живая. Била в глухой шлем, как в колокол, отскакивала от металла и била снова.
Казимир попытался отмахнуться мечом. Вышло неловко и совсем-совсем неубедительно. Именно так ведут себя на ринге бойцы, близкие к нокауту. Еще стоящие на ногах, но уже потерявшие ориентацию в пространстве, а главное – утратившие веру в победу.
Бум-ш! Бум-ш!
Куявский князь выронил меч.
Бурцев нанес еще три или четыре удара, прежде чем Казимир пополз с седла. Уже падающему куявцу добавил от души – по подставленному прямо под саблю затылку.
Многострадальный шлем, наконец, лопнул. Кривой клинок сломался. С обломка в руке Бурцева капала кровь.
Неожиданная смерть князя ошеломила и куявцев, и орденских рыцарей. Все они смотрели сейчас на всадника, возвышавшегося над неподвижным телом Казимира. Обернулась и Аделаида.
– Ва-цлав! – донесся ее призывный крик.
На малопольскую княжну, казалось, никто не обращал внимания. Куявцы выстраивались в линию – атаковать Бурцева. В построении растерявшихся тевтонов образовалась изрядная брешь. Самое время!
– Беги! – крикнул Бурцев по-польски. – Бе-ги!
Девушка поняла все правильно. Развернула лошадь и…
Рука в железной перчатке вцепилась в повод. Магистр Конрад! Перехваченное животное взвилось на дыбы, но Конрад Тюрингский – не из тех, кто выпускает добычу. Почуяв сильную хватку, лошадь княжны покорно опустила голову.
Магистр что-то пролаял. Тевтонские рыцари сомкнули ряды вокруг пленницы, куявцы нехотя пристроились им в хвост.
Бурцев сорвался в галоп. Догнать! Главное догнать, а там видно будет!
Магистр отдал еще одну команду. Два стрелка из его свиты подняли заряженные арбалеты.
Первый болт вонзился в щит, на второй напоролась лошадь. Лишь по чистой случайности упав на полном скаку, Бурцев не переломал себе кости.
Когда он поднялся на ноги, позади шумела битва, а отступающие тевтоны и с десяток куявских всадников были уже слишком далеко. Эскорт крестоносцев выстроил непроницаемую «коробочку». Пленница ехала рядом с магистром. Конрад Тюрингский собственноручно держал за повод ее лошадь. Наверное, прикидывал, гад, за кого теперь, после смерти Казимира, можно отдать замуж дочь Лешко Белого.
Эх, уйдут ведь! В Легницу уйдут!
– Бе-ги! Бе-ги! – кричал Бурцев, в отчаянии потрясая кулаками. Кричал, потеряв всякую надежду. Кричал, потому что ничего иного не оставалось. Кричал, хоть и понимал, что нет у Аделаиды ни малейшего шанса вырваться из тевтонского плена. Нет возможности даже услышать его.
– Бе-ги-и-и!
Зато его услышали другие.
– Бегите! Спасайтесь! – донеслось откуда-то сзади.
Кричали… да, кричали поляки! Куявцы, сдерживавшие напор русско-татарской дружины, дрогнули. Оглянувшись на вопли Бурцева, воины Казимира увидели своего поверженного князя и отступавших тевтонов. Разумеется, подобное зрелище не способствовало укреплению боевого духа.
– Бегите! – в панике орали друг другу бойцы Казимира, оставшиеся без предводителя.
А паника – штука заразная.
– Спасайтесь! – вопили уже не десятки, а сотни глоток.
Теперь кричали не только куявцы. Встревоженные опольцы тоже подались назад.
Тяжелая нукерская конница Кхайду-хана, почувствовав слабину противника, навалилась с новой силой. Воинство князя Мечислава попятилось…
А потом началось бегство. Массовое, неуправляемое. Конные, и пешие, уцелевшие и израненные бойцы спасались кто как мог, погибая в давке под копытами своих и чужих коней.
Неожиданное отступление опольцев заставило отшатнуться назад и великопольские дружины. Воеводе Сулиславу недолго удавалось противостоять вражеской коннице. Лишившись флангового прикрытия и оказавшись под угрозой окружения, великопольцы тоже вынуждены были повернуть лошадей[48].
Людской поток отсек Бурцева от крестоносцев, захватил в свои пахнущими кровью и потом объятьями. Живая лавина захлестнула, закрутила, понесла и выплюнула его в груду утыканных стрелами трупов.
Бурцев выругался. Громко, зло, смачно. Все пропало! Все! Он потерял из виду и Аделаиду, и Конрада Тюрингского. Даже знамена с черными крестами и те уже скрылись за краем Доброго поля. А сам он – пеший, безоружный, оглушенный и едва не расплющенный в давке, стоял посреди бушующей людской массы.
Битва Востока и Запада продолжалась. Обратив в бегство опольских и великопольских рыцарей, татаро-монголы, однако, не добились долгожданной победы. Более того, кочевники подставились под сильнейший удар и сами едва не оказались на грани поражения.
С оглушительным трубным воем в бой вступили лучшие силезские рыцари Генриха Благочестивого с князем во главе. Княжеский резерв, состоявший из отборных и прекрасно вооруженных бойцов, вполне мог изменить ситуацию.
Тяжелая рыцарская конница врубилась в ряды степных воинов – изрядно уже потрепанные, измотанные и рассеявшиеся по полю во время преследования бегущего противника. Свежие силы поляков с ходу опрокинули большую часть ханских нукеров и приступили к избиению легковооруженных стрелков.
Непробиваемая линия лат и щитов расчищала себе путь, словно гигантский бульдозер. Копья сминали любое сопротивление. Когда же в тесноте рукопашного боя они стали помехой, в воздухе замелькали рыцарские мечи. Строй силезцев изломался, распался. Но лишь потому, что теперь закованным в броню всадникам было привычнее и удобнее прорубать дорогу в одиночку, под прикрытием верных оруженосцев и прислуги.
Напор поляков усилился. К воинам Генриха примкнули опомнившиеся беглецы из других полков. Гордые паны опольских и великопольских земель, устыдившись своего страха, снова разворачивали коней и вели в бой уцелевших кнехтов.
Бурцеву приходилось туго. Едва отскочив из-под копыт коня одного всадника, он угодил под меч другого. Вовремя прикрылся щитом – тем и спасся. Но страшный удар сшиб с ног. Не один Казимир Куявский умел махать тяжелыми клинками.
Польский мечник помчался дальше, предоставив добивать врага задним рядам. Теперь на Бурцева несся еще один рыцарь с копьем и мечом. Герба на щите не различить – весь забрызган кровью. Рядом скакал оруженосец. В кольчуге, с боевым молотом, похожим на загнутый клюв. Этот даже не прикрывался щитом, атакуя безоружного противника. Впрочем, молотобойца в расчет можно не брать: наконечник длинного копья все равно настигнет Бурцева раньше.