Бурцев подарок принял. Хорош «демократизатор», ничего не скажешь! С такими вот следовало выходить против неоскинхедов, а не с резиновыми дубинками. Невольно вспомнилось и другое. Как монголы казнили знатных нукеров. Тоже ведь без пролития крови: дубиной по хребту.
– Ну, спасибо, Освальд…
Он подвесил тевтонскую булаву к седлу. И – чтобы уж все было по-честному – решил сразу расставить точки над «i». Над самым главным «i».
– Между союзниками, пусть временными, не должно быть тайн. Не так ли?
– У меня нет от тебя тайн, Вацлав, – нахмурился рыцарь.
– И у меня не будет. Казимир Куявский погиб. Конрад Тюрингский увез с собой его невесту, – коротко сообщил Бурцев.
– Агделайду?! – ахнул Освальд. Глаза поляка блеснули. – Вот почему ты гонишься за магистром?
– И поэтому тоже.
– Ну и?
– Я не уступлю ее тебе, Освальд.
Рыцарь выругался. Пальцы поляка вцепились в рукоять меча. Если бы не данное только что слово, сталь, наверное, уже вырвалась бы из ножен. Воины Освальда и бойцы Бурцева встревоженно наблюдали за добжиньцем. Гомон на лесной дороге стих, руки снова потянулись к оружию.
М-да, ситуация…
– Княжна Агделайда должна выйти замуж за благородного супруга, а не за безвестного простолюдина! – прохрипел Освальд.
Бурцев скрежетнул зубами. Опять все упирается в благородство происхождения. Елки-палки, он уже начинает всерьез комплексовать по этому поводу. Ну что ему сделать такого, чтоб с полным на то правом надеть, наконец, на себя злосчастные рыцарские шпоры?!
– Пусть княжна сама сделает выбор. – Бурцев старался держать себя в руках. – В конце концов, у каждого из нас есть право на поединок. Наш спор можно разрешить в честной схватке после того, как Конрад будет убит, а княжна свободна. Союзы – вещь временная, ты сам говорил об этом, Освальд.
Рука добжиньца отпустила меч.
– Твои слова разумны, Вацлав. Так мы и поступим – решим спор в поединке, когда придет время. Хоть ты и не носишь на щите герба, но я знаю тебя достаточно хорошо. И вот что я скажу: с тобой не зазорно будет скрестить рыцарский клинок…
Бурцев усмехнулся: это было похоже на комплимент.
– А покуда жив Конрад, мы с тобой союзники, – закончил Освальд.
К рыцарю возвращалось прежнее благодушие. Воины, окружавшие их, вздохнули с облегчением. Бурцев распорядился по-татарски:
– Эти люди поедут с нами, Бурангул.
Татарский сотник неодобрительно покачал головой:
– Тогда мы не сможем двигаться быстро. У них нет загонных лошадей.
– Нам теперь нужно передвигаться не быстро, а скрытно, – вздохнул Бурцев. – Магистр Конрад ускользнул, а мы сами слишком удалились от туменов Кхайду. Эта земля – чужая, Бурангул. И у нас не так много воинов, чтобы пробиваться по ней с боями. Зато теперь мне известно, где следует искать Конрада. Наши новые союзники укажут безопасную дорогу туда. Поверь, лучших проводников нам не найти.
– А ты веришь им, Вацалав? Сдается мне, с этими лесными людьми у нас однажды уже была стычка.
– Если и была, то быльем поросла. Вот этот рыцарь, – Бурцев кивнул на Освальда, – столь же заинтересован в смерти Конрада, как я и ты.
– Что ж, тебе виднее, Вацалав…
Едва Бурангул отъехал к своим лучникам, к Бурцеву приблизился насупленный Дмитрий. Новгородский десятник тоже узнал давешних врагов:
– Ну и нашел ты, Василь, союзничков! Это ж те самые тати, что Федора Посадского живота лишили под Краковом. А вон тот, здоровый, с кистенем, мне щит проломил.
– А татары Рязань сожгли! – оборвал Бурцев. – А я тебе при первом знакомстве яйца отбил! Но ничего ведь, идем сейчас вместе. Пойми, Дмитрий, эти поляки нужны нам, а мы – им. И у нас, и у них одна цель – Конрад. Так что не мути воду. Утешься тем, что и ты тоже татю с кистенем зубы вышиб.
Десятник утешился. По крайней мере, сделал вид… Отряд, пополнившийся лесными партизанами, двинулся обратно – к Глоговской переправе.
Через Великую Польшу Освальд вел тайными тропами быстро и без приключений. Нужды пока не было ни в чем. Благо нехитрых припасов – вяленого конского мяса и сухого сыра Кхайду-хан выделил достаточно, а лошадям хватало пробивающейся повсюду молодой зелени. От жажды спасали ручьи, родники и лесные озерца.
Шли скрытно, обставляясь дозорами и караулами со всех сторон. Стоянки разбивали, не разводя огней. Города, замки, ополья и одинокие селенья обходили стороной. Таились и от вооруженных отрядов, и от беженских обозов, и даже от одиноких путников.
В Куявии – когда до Добжиньских земель было уже рукой подать – Освальд предложил отказаться от дневных переходов и двигаться только по ночам. Предосторожность была отнюдь не лишней. На оставшихся без князя куявских землях тевтоны чувствовали себя, как дома. Белые и серые плащи с черными крестами мелькали на дорогах не реже, чем пестрые гербы и одежды польских панов. Но если поляки держались своих замков и имений, то крестоносцы старались взять под контроль даже самые глухие уголки княжества. Сразу за куявскими землями находились собственно владения Тевтонского ордена. Однако сильные орденские форпосты имелись и на территории самой Куявии. Добжиньский край был в их числе.
…Три всадника подъехали к краю лесного массива. Остановились, всматриваясь в раскинувшееся впереди пространство. Некогда эти поля и пашни были отвоеваны у леса тяжким крестьянским трудом. Но предназначались они не только для земледелия. Вдали, на правом берегу Вислы, возвышался холм. На холме – большой, хорошо укрепленный рыцарский замок. А ведь любому замку жизненно необходимо хорошо просматриваемое и простреливаемое пространство.
Главная башня-донжон смутно напомнила Бурцеву гербовый символ Освальдового щита. Но не только… Малая башня перехода из гиммлеровского спецхрана – вот на что она еще походила.
Сюрприз, однако!
Конечно, не мешало бы рассмотреть основную замковую башню поближе и при дневном свете. Но как?
Подобраться к крепости незамеченным невозможно. И даже если бы это удалось…
Башню-цитадель и внутренний замковый двор оберегают прочные стены с угловыми и надвратной башенками, надо рвом поднят мост.
Всадники молча смотрели на замок. Бурцев покачивал на ременной петле подарок добжиньца – трофейную булаву. Справа сидел задумчивый Освальд, положив на высокую луку рыцарское копье. Слева – замер с луком поперек седла Бурангул. Ну, прямо картина Васнецова «Три богатыря»!
– Моя вотчина, – нарушил тишину хриплый голос добжиньского рыцаря. – Взгужевежа. «Башня-на-холме». Замок моих предков. Мой замок… Был моим, пока мазовецкий и куявский князья не отдали его тевтонам.
Молчание длилось еще пару минут.
– Эх, сюда бы парочку хойхойпао! – задумчиво пробормотал Бурцев.
– Чего-чего? – удивился рыцарь.
– Ну, требюше.
– Да, это бы не помешало, – согласился добжинец. – Хотя донжон Взгужевежи не повредят даже камнеметы.
Еще помолчали.
– Как думаешь, Освальд, сколько человек сейчас в замке? – спросил Бурцев.
– При мне постоянный гарнизон никогда не превышал полусотни человек. Но, говорят, мой дед держал там целую сотню. Впрочем, при необходимости Взгужевежа укроет и две сотни воинов. В замке есть погреба, амбары, склады, конюшня, есть колодец с родниковой водой.
– Двести защитников? – задумчиво переспросил Бурцев. – А больше?
– Вряд ли, – мотнул головой Освальд. – Слишком тесно будет.
– Значит, тевтонов внутри не больше, чем нас?
– Да, но они в крепости. В хорошей крепости, Вацлав.
– Тогда думай, Освальд! Для осады у нас кишка тонка. Нужно взять замок штурмом. И взять быстро. У любой защиты должно быть слабое место.
– У Взгужевежи – нет! – гордо заявил рыцарь. – Замок строили лучшие мастера добжиньской земли. Строили вокруг несокрушимой башни, возведенной в незапамятные времена неизвестным народом…
Незапамятные времена? Неизвестный народ? Неужто в самом деле арийская башня перехода?
– Взгужевежа неприступна, – убежденно подытожил Освальд.
– А тайные подземные ходы?
– Был один. Обвалился еще при моем прадеде.
– А как же тогда тевтоны проникли в столь неприступную крепость?
Освальд помрачнел:
– Я был на охоте, когда к Взгужевеже подъехали знатные куявские рыцари, сопровождавшие тевтонов. Именем Конрада, князя Мазовии, и его сына Казимира, князя Куявии, они потребовали открыть ворота для послов ордена Святой Марии. Мой старик-отец не заподозрил подвоха. Ворота открыли, крестоносцы заняли замок и объявили, что, согласно договору с Конрадом Мазовецким и Казимиром Куявским, Взгужевежа переходит во владения ордена. Тевтоны потребовали сложить оружие. Отец и верные ему люди воспротивились. Когда я вернулся, все было кончено. Куявцы и мазовцы уехали, над воротами висел белый флаг с черным крестом, на стенах появились виселицы. Среди повешенных я узнал отца.
Да, невеселая история. После такого, действительно, только и остается, что уйти в леса партизанить.
– Хорошо, что мать не дожила до этого дня, – с усилием закончил добжинец.
Снова молчание… Потом Бурцев заговорил по-татарски:
– Что ты думаешь, Бурангул? Как взять крепость?
– Может быть, когда откроются ворота, захватить наскоком? – предложил юзбаши. – Если напасть неожиданно, на свежих лошадях…
Бурцев перевел добжиньцу слова татарского сотника. Освальд угрюмо покачал головой:
– При малейшей опасности стража обрушит вниз воротную решетку. Да и мост поднимется быстрее, чем мы окажемся под стенами. Вот если бы…
– Что? – насторожился Бурцев.
– Если бы кому-нибудь удалось обманом проникнуть внутрь, как сделали это сами тевтоны, и хотя бы ненадолго захватить ворота… Да нет, пустое! Крестоносцы не впустят в крепость никого, кроме гонцов Конрада. А мы их всех перебили.
– Гениально! – Бурцев уставился на трофейную булаву. – Освальд, ведь твои люди везут с собой тевтонские доспехи, оружие, одежду…
Добжинец понял, оживился.