У них был только один шанс и один выстрел, а потому Бурцев целился долго и тщательно, стараясь не обращать внимания на бьющие в камень стрелы.
– Сзади не стойте, – предупредил он.
И выстрелил.
Граната вошла туда, куда он ее послал, – в черепичную крышу надвратной башни. Мощный противотанковый заряд, рванувший внутри замкнутого пространства, наделал делов! Из узеньких бойниц полыхнуло огнем, от взрыва гранаты сдетонировали пороховые мины-«ковчеги», завезенные в замок Бурцевым, Освальдом и Бурангулом. Тыловая стена башни пошла трещинами, обвалилась воротная арка. С грохотом упала, утратив верхнюю опору, опущенная решетка. Рухнул поперек рва подъемный мост, сорванный с цепей.
Путь в замок был открыт!
И штурм начался незамедлительно. От лесного массива к Взгужевеже с криками мчались вооруженные всадники. Русичи, татары, поляки, монголы… Вперед вырвались двое. Збыслав, размахивающий кистенем, и Дмитрий, поигрывающий мечом, соревновались друг с другом за право первым ворваться в крепость.
Уж эти-то двое ворвутся! А за ними – и остальные.
Использованная труба гранатомета полетела вниз.
Аделаида, Освальд и Бурангул взирали на Бурцева с восхищением и ужасом.
– Твоя магия, Вацалав, посильнее татарской будет! – наконец, выдавил добжинец.
Что верно, то верно. Даже желтокожий Сыма Цзян почернел бы от зависти, увидев фаустпатрон в действии. В его родном Китае, небось, противотанковые гранатометы делать еще не научились.
Защитники замка – те вовсе были в шоке. Бурцев видел, как кнехты валятся на колени, осеняя себя крестным знамением. А вот орденские братья, надо отдать им должное, пришли в себя довольно быстро. Выкрикивая команды и подгоняя пинками чернодоспешную пехоту, рыцари спешно наводили порядок. Не менее решительно действовали серые полубратья.
У разбитых ворот выстраивалась оборонительная линия щитов, под донжоном готовилась к контратаке рыцарская конница. Вот туда-то, в эту кучу крестов и металла, Бурцев швырнул последнюю трофейную гранату.
Осколки посекли немало народу. Взрыв перепугал коней. Обезумевшие животные заметались по тесному замковому двору, скидывая всадников и сбивая с ног любого, кто попадался на пути.
Живая преграда в воротах дрогнула. Люди, ожидая очередного взрыва уже над своими головами, жались к стенам. А на мост уже влетели Збыслав и Дмитрий.
Увидеть самое начало схватки, однако, Бурцеву не довелось – за спиной вдруг вскрикнула Аделаида. Шальная стрела?!
Фу-ух! Он вздохнул с облегчением.
Полячка – целая и невредимая – стояла над котлом с водой и в ужасе созерцала собственное отражение. Чумазенькая она была, конечно, после подвального заточения, но зачем же так переживать по этому поводу?
Но Аделаида принялась смывать грязь с лица. Бурцев улыбнулся. Ладно, пусть прихорашивается. Какое-никакое, а занятие. Вон и Бурангул дело себе нашел: подобрал брошенный дозорными лук и сбивает крестоносцев со стен. Дрянной, конечно, лук у тевтонов, не сравнить с оружием кочевников, но другого здесь нет.
Стрелял татарский сотник, как в тире – совершенно безнаказанно: все внимание обороняющихся было теперь сосредоточено на ворвавшихся в крепость всадниках. Никто больше не целил по смотровой площадке донжона. Да и вообще…
Кажется, штурм близится к завершению. Ну да, так и есть: рыцари опрокинуты, кнехты сдаются. Шум битвы стихает.
– Вацлав, – тихий голос сзади – и острие обнаженного меча коснулось плеча. А это еще что за дела?! Бурцев удивленно поднял глаза.
Освальд?!
Ах да, конечно! Конрад Тюрингский мертв, замок почти захвачен, а их давний спор из-за Аделаиды так и не разрешен.
Специально, видать, выбрал добжинец момент, когда ни княжна, ни Бурангул на них не смотрят. Спасибо, хоть не ударил в спину, благородный, блин, пан рыцарь. Но до чего же ты нетерпелив, братец!
– Я помню наш уговор, Освальд, – хмуро произнес Бурцев. – Но давай все же отложим поединок. Не при даме же выяснять отношения. Или у вас так принято?
– Поединок? – добжинец нахмурился, потом оскалился во весь рот. – Ты думаешь, я буду с тобой драться, Вацлав?
– А что, опять выставишь Збыслава?
Или просто зарубишь втихаря? Бурцев не отводил глаз от меча поляка.
– Ты думаешь, я буду драться с человеком, который помог мне освободить мой замок? – громко и весело вопрошал Освальд.
Бурангул, наложив на тетиву очередную стрелу, окинул рыцаря подозрительным взглядом. Аделаида тоже повернула к ним недоумевающее, раскрасневшееся от холодной воды личико.
– Думаешь, благородный Освальд из Добжиньских земель поднимет руку на того, кто спас его от невидимых магических стрел?
«“Шмайсер” что ли имеется в виду? – озадачился Бурцев. – Да здорово, видать, напугала Освальда та очередь в подвале. Убить не убило, но башню снесло капитально».
– Поединок отменяется, – посерьезнел вдруг поляк. – Я вновь предлагаю тебе дружбу.
– А чего ж тогда мечом размахался? Спрячь железяку, а то поранишь кого-нибудь ненароком.
– Дурак ты, Вацлав! – шевельнул усами Освальд. – Ты ведь был моим оруженосцем?
– Ну.
– И никто тебя от этого звания не освобождал. Так что преклони колено.
Бурцев нахмурился:
– Чего это ради? И не тычь в меня мечом, говорю!
Подошла Аделаида. Тоже почему-то серьезная, как на похоронах.
– Вацлав! Делай, что говорит пан Освальд.
– Да на кой мне это?..
– За свою доблесть ты будешь посвящен в рыцари, – торжественно объявил добжинец.
– Чего? – Бурцев растерянно огляделся. – В рыцари?! Я?! Здесь?! Сейчас?!
Вот уж сюрприз так сюрприз!
– А почему нет, Вацлав? – Освальд улыбнулся. – Это – башня моего родового замка. А более подходящего момента, чем приближающаяся победа, для посвящения трудно представить. К тому же на полях сражений такая церемония проходит быстрее и проще. Тебе не нужно будет проводить ночь в молитвах, переодеваться в чистое платье, выслушивать проповеди и идти с мечом к алтарю. Достаточно акколады[51].
– Да я, собственно, не возражаю… – Бурцев опустился на одно колено.
– Во имя Господа, святого Михаила и святого Георгия посвящаю тебя в рыцари, – провозгласил добжинец.
Клинок плашмя ударил по плечу. Ощутимо ударил. То ли не удержался-таки Освальд от мелкой мести, то ли обычай таков.
– Будь храбр, смел и верен!
Все? Ритуал окончен… Добжиньский рыцарь, спрятав меч в ножны, добавил с легкой грустью:
– Это тебе свадебный подарок, Вацлав. Не идти же, в самом деле, дочери Лешко Белого замуж за простолюдина.
– Замуж?! – он делал вид, что не понимает, о чем речь. Изо всех сил старался, боясь поверить, боясь отпугнуть удачу.
– А то! Ты глянь, остолоп этакий, как Агделайда на тебя смотрит!
Княжна зарделась, сразу сделавшись еще более милой.
– Повезло же тебе, Вацлав, – не без зависти вздохнул добжинец. – Ладно… Вот приведем замок в порядок и сыграем вам такую свадьбу! А коли захотите – оставайтесь у меня и после свадьбы. Могу тебе даже лен выделить. Небольшой, но все-таки… Ты же вроде как мой вассал. Да не зыркай глазищами-то, права первой ночи требовать не стану.
– Че-го?! – пробасил Бурцев. – А дать бы тебе в морду, Освальд, за такие слова. Да так, чтоб с Взгужевежи своей кувырком летел.
Оба рыцаря – пан Освальд и пан Вацлав – расхохотались одновременно. Прыснула, не сдержавшись, княжна. Только Бурангул удивленно смотрел на них, моргая узкими глазками. По-польски татарский сотник понимал плохо. Но лук все-таки опустил. И стрелу с тетивы снял.
Тайный рыцарь
Это был даже не обоз. Раненых везли не на санях – на носилках из копий, плащей и щитов, закрепленных меж лошадьми. Далеко растянувшуюся и вязнущую в снегу вереницу всадников охраняли полсотни вооруженных кочевников. В глухих заснеженных лесах Куявии низкорослые мохнатые лошадки и смуглокожие всадники с раскосыми глазами смотрелись диковато.
Степные пришельцы и сами прекрасно сознавали свою чужеродность и не рассчитывали на гостеприимство польско-тевтонских земель. Знатные нукеры в прочных пластинчатых латах и легковооруженные лучники боевого охранения продвигались крайне осторожно. Молча. Почти беззвучно. Не снимая доспехов и не убирая рук с оружия. Как и подобает опытным воинам, волею судьбы заброшенным на чужую территорию. На территорию врага.
Отряд вел молодой суетливый паренек с глуповатым лицом. Этот на кочевника похож не был. И вооружение проводник имел плохонькое: звериные шкуры да неказистый лук, не идущий ни в какое сравнение с мощным метательным оружием степняков. Замыкал процессию насупленный азиат – древний, седой, сухонький, но достаточно крепкий еще старик. Бездоспешный и безоружный, если не считать обоюдоострой – с двумя широкими наконечниками – палки поперек седла.
До сих пор степные воины благополучно избегали встреч с редкими сторожевыми разъездами польских панов и дозорами тевтонских рыцарей. Звери, коих в этих краях водилось видимо-невидимо, тоже их не беспокоили. Даже самые голодные и опасные хищники предпочитали выслеживать добычу подоступнее и пока обходили вооруженных людей стороной.
А вот снег доводил до бешенства. Снег был всюду. Глубокий непролазный – под копытами. Нависающий тяжелыми белыми шапками – на еловых лапах. А еще снег без конца падал и падал сверху. Валил густыми хлопьями, забивался под одежду, таял, студил…
В северных краях морозный снежный хвост всегда тянется за уходящей зимой особенно долго. Но в этом году весна, похоже, и вовсе позабыла сюда дорогу. Конечно, слякотная распутица была бы ничуть не лучше непролазных сугробов. Да вот только сейчас об этом как-то не думалось.
Замерзшие, злые воины прятали лица под остроконечными шлемами, отороченными сопревшим мехом. Отсыревшие тетивы пришлось снять с луков, колчаны и саадаки – закрыть наглухо. А без привычного дальнобойного оружия кочевники чувствовали себя неуверенно. Впрочем, лес – не бескрайняя степь: здесь от тугих монгольских луков и длинных стрел все равно проку мало.