Тишина стала оглушительной. Даже огонь в костре будто потрескивал осторожнее. Люди смотрели на него, не веря своим ушам.
- Доброе дело, говоришь? – хмыкнул кто-то. – А угрожаешь, как будто грабишь.
- Совсем башкой тронулся, – пробормотал другой.
Через полчаса, когда лагерь успокоился, носилки всё же подняли. Деревянные жерди давили на плечо, верёвки впивались в ладони. Но Ярослав шёл рядом с Хромовым, крепко держа свой конец. Он чувствовал тяжесть, но в его мускулах была странная лёгкость. Для других это был бы непосильный груз, но Косой ныне обладал силой, что превосходила обычную человеческую. И такую реально надо поддерживать, а не валяться на диване.
И он шагал, не сбиваясь с ритма, с холодным блеском в глазах, будто сам себе что-то доказывал. Когда же использовал лекарство на раненом, тот, морщась от боли, но искренне улыбнувшись, поблагодарил меня.
"Жетон благодарности +1"
Вот, пошла жара! Потом, когда мы несли его на носилках, он снова выдавил из себя:
- Спасибо тебе, брат…
И опять жетон. Прямо что бабушка прописала!
Естественно специально спрашивал его:
- Ты не проголодался? Может воды хочешь?
Раненый, тронутый моей заботой, снова пробормотал благодарность, и в голове у меня вспыхнул знакомый знак.
"Жетон благодарности +1"
И тут до меня дошло: ведь нашёл самый, что ни на есть, настоящий "божественный способ"! Короче, жизнь удалась! Можно буквально фармить благодарность, как будто это какой-то бесконечный ресурс! Стоило только чуть-чуть внимания уделить раненому, и жетоны сыпались сами собой.
За каких-то полчаса их накопилось уже восемьдесят два.
Станислав Хромов, конечно, заметил, что веду себя слишком уж нехарактерно. Он шагал впереди, но взгляд его время от времени косился на меня подозрительно. В его глазах всегда был человеком, который думает исключительно о своей шкуре. И вот теперь вдруг – заботливый, добрый, услужливый. Он хмурился, словно не верил собственным глазам.
Наверняка он перебирал в уме: какой может быть мотив? Что хочу от раненого? Что задумал? Но, как ни ломал голову, разгадки не находил. Не на того напал….
А тем временем шёл и сам удивлялся. Лес вокруг словно сгустился. Год назад был здесь, но теперь казалось, что прошла целая вечность. Густые кроны почти не пропускали света, под ногами – влажная гниль, сырой мох, корни, тянущиеся наружу, как кривые пальцы. Воздух был тяжёлый, тягучий, пах гниющими листьями и чем-то кисловатым.
То и дело болтал с раненым, чтобы подбодрить его, но глаза мои всё время скользили по сторонам. Особенно следил за тем местом, куда вчера кинул крысу. Кости остались голые, обглоданные подчистую. Значит, тут кишат падальщики. Муравьи, жуки – мелочь, но для живого человека их полчища могут оказаться смертельными.
Шли мы цепочкой. Любовь Синявина держалась рядом со Станиславом, словно тень, почти прижималась к нему плечом, бедром, будто искала защиты в его фигуре. Он же сохранял холодную сдержанность, не позволяя ей приблизиться слишком сильно.
Часто видел таких женщин в крепости: как только становилось опасно, они начинали искать "опору" – мужчину, который должен их защитить. Повадки те же самые.
А вот Журавлёва вела себя прямо противоположно. Сжимала в руках два пистолета и ни на секунду не выпускала их из прицела, будто весь мир вокруг был потенциальной угрозой. На её лице – ни намёка на желание прильнуть к чужому плечу. А жаль. Ну, да ладно. Две крайности: Любовь и Ярослава.
К полудню Станислав вдруг обернулся ко мне, глаза прищуренные, голос строгий:
- Косой, сможешь ли ты добыть еды для всех в этом лесу?
Вопрос прозвучал так, будто от моего ответа зависело не только настроение отряда, но и сама их вера в то, что мы дойдём до крепости живыми.
- Да не бог я, – буркнул Косой, отмахнувшись. – Ты серьёзно думаешь, что могу вот так взять и наколдовать еду? Ну скажу: "кабан врежется в дерево" – и что, он прямо сейчас врежется?
Не успел договорить, как в чаще, метрах в четырёхстах впереди, раздался грохот – словно молот обрушился на стволы. Секунду спустя лес огласил треск ломаемых ветвей, хриплое хрюканье и отчаянный визг.
- Да ну к чёрту…, – пробормотал кто-то из отряда.
И тут они все услышали оглушительный удар – будто туша налетела на дубовый ствол.
Все одновременно повернулись к Косому. Даже Хромов, обычно невозмутимый, покосился так, словно впервые задумался: а кто вообще этот Ярослав?
- Проверю, – коротко бросил Станислав и первым двинулся вперёд, осторожно раздвигая сучья ружейным стволом.
Когда добрались до места, перед глазами предстала нелепая картина: огромный кабан, весь серый от грязи и пыли, лежал на боку у поваленного дерева. Туша его содрогалась, ноги дёргались, но подняться он никак не мог. Рыло в крови, из ноздрей хрип. Зверюга, казалось, сама себе врагом стала.
И тут откуда-то сбоку, почти из воздуха, вынырнула тёмно-серая тень. Она прыгнула так высоко, что даже воздух завибрировал, а когда приземлилась – с гулким ударом врезала кабану по черепу. Тот только всхрапнул и затих, повалившись без движения.
Но никто даже не посмотрел на тень – все глаза были прикованы к Косому.
- Ха-ха! – первым разрядил тишину Людвиг Булавкин. – Ну ты даёшь, Ярослав! Слово в слово! Видать, пророческий дар у тебя, братец. А главное – теперь у нас будет обед. Свежая дичина, да ещё какая!
Смех и довольное оживление пронеслись по отряду. Улыбки, шутки – даже самый мрачный сейчас радовался предстоящей трапезе. Лес стоял сырым, гулким, в нём не было ничего праздничного, но мысль о жареном кабаньем мясе вмиг скрасила тяжёлую дорогу.
Только Косой не разделял этого веселья. Он, нахмурившись, обернулся в сторону города. Где-то там, далеко, должен быть Проныра. И Ярослав знал: это всё его рук дело. Лёха снова загадал желание, снова вмешался в то, что не стоило трогать. И наверняка сейчас корчится от боли – от той страшной расплаты, которая всегда шла следом. Удача, конечно страшная штука, но сам Ярослав не хотел бы сейчас быть на его месте.
"Упрямец, – подумал Косой, сжимая кулаки. – Когда ж ты поймёшь, что за каждую мелочь тебе приходится платить втройне?"
Он молча выдохнул, сдерживая раздражение и страх. Решил про себя: впредь лучше держать язык за зубами. Чем удачливее становились его невольные предсказания, тем опаснее это было для Проныры. Так ведь и убить этого дебила можно.
В груди скребло неприятное чувство – тоска и злость вперемешку. Всё, чего ему хотелось в этот момент, – вернуться в город и убедиться, что этот придурок жив.
Ночью в самую гущу леса никто так и не решился сунуться: слишком уж давящая была там тьма, слишком густо шептались в ней чужие, чуждые звуки. Лес казался живым и враждебным. Но вот уже целое утро прошло, и отряд так и не наткнулся ни на зверя, ни на западню.
Единственное, что успело напугать – кабан, да и тот с грохотом сам впечатался в дерево, словно дурень.
Ярослав Косой всё это время шёл настороже: внимательно вглядывался в землю, искал хоть какие-то следы крупного зверья – помёт, тропу, ободранную кору. Но всё было подозрительно чисто. Ни костей, ни рыбьих скелетов, что раньше валялись у воды – словно лес проглатывал всё живое, не оставляя ни крошки.
От этой мысли Ярославу становилось неспокойно: в природе так не бывает.
Наконец они вышли на крошечную поляну, где солнечные пятна робко пробивались сквозь верхушки сосен. Здесь решили остановиться и развести костёр. Все были измотаны: прошлую ночь глаз не сомкнули, а сегодня сил не осталось вовсе. Хотелось хоть на пару часов завалиться спать.
Хромов, не раздумывая, достал штык и принялся разделывать кабана. Мясо было жирным, мясистым, и, стоило вонзиться стали, как в воздух хлынул тяжёлый, сладковатый запах крови. Он будто мгновенно пропитал всё вокруг, смешавшись с влажным духом леса.
- Станислав, – негромко сказал Косой, – не рассчитывай оставить мясо на завтра. Здесь пустошь. И если запах крови потянется ночью – не мы найдём еду, а еда найдёт нас первой.
Он ткнул сапогом в землю у самого костра. Там уже копошилось целое войско чёрных муравьёв. Сотни блестящих телец, каждый размером с подушечку пальца. Толстые жвалы с хрустом перерезали траву, и всё их движение было страшно упорным, целеустремлённым.
- Днём они лишь идут по следу, – продолжил Ярослав. – Но, если к ночи останется хоть намёк на кровь, вы сами станете их добычей. И поверьте, муравьиная кислота жжёт так, что смерть покажется медленным облегчением.
Хромов резко втянул носом воздух, огляделся и коротко кивнул. В его взгляде мелькнуло понимание – и тревога.
- Понял, спасибо за напоминание.
"Жетон благодарности +1"
Лес снова словно прислушивался к ним. Где-то вдали капнула вода, словно бы напомнить о том, что они здесь не хозяева.
Полянка наполнилась запахом копчёного сала и дыма, резала нос жирная струя жарящейся свинины. Народ навалился на мясо так, будто неделями не видел горячей еды: трескались косточки, хрустела поджаренная корочка, пальцы скользили от сала, а губы блестели жиром. Наконец, все, кто ещё держался на ногах, привалились ближе к костру, обессиленные, но сытые.
Ярослав Косой сидел чуть поодаль, лениво обгладывая ребро кабана, и думал о своём. Вдруг к нему опустилась лёгкая тень: Любовь Синявина тихо присела рядом, подогнув под себя ноги.
Она посмотрела в огонь, будто во сне, и сказала тем голосом, в котором слышалась какая-то детская наивность:
- Знаешь, Ярослав…. Мне кажется, в пустоши можно было бы жить интересно. Даже… романтично.
Косой едва не поперхнулся куском. Он откинул кость в сторону и покачал головой:
- Романтично? Здесь? Знаешь, это не прогулка у озера. Тут речь идёт только о том, как дожить до утра. Всё остальное – пустые слова.
Он сказал это резче, чем хотел, но и правда – в его ушах слово "романтика" звучало чуждо. В пустошах романтикой было только то, что тебя не сожрали во сне.