После жирной свинины, которой они на скорую руку утолили голод, у всех во рту пересохло, будто песок пересыпали. Жажда мучила каждого, язык будто прилипал к нёбу. Но вся их вода осталась в пикапе. Вернее, большая ее часть – вместе с продуктами – была безжалостно превращена в месиво пулями, когда Станислав Хромов и его люди открыли огонь по провизии. Запах палёного пластика и пороха ещё стоял в воздухе, смешанный с тоской по потерянным бутылкам с водой.
Станислав Хромов посмотрел на Ярослава прищуром, в котором сквозила неуверенность, смешанная с упрямым ожиданием.
- Ну и как, Косой, мы тут источник воды найдём? – спросил он, и в его голосе слышалась сухая хрипотца, будто он сам уже говорил пересохшими губами."
В тот момент в голове у Косого прозвучал холодный, как эхо в пустом храме, голос дворца:
"Квест: Обучите остальных поиску источника воды"
- Можете попробовать поискать реку или хотя бы собрать росу с листьев, – сказал Ярослав, не утаивая ничего. – Но не советовал бы тащиться к воде. До ближайшей реки, по моим прикидкам, ещё добрый десяток километров, ноги сотрутся в кровь. Терпите. От жажды за один день вы не сдохнете. Утром соберём росу – и этого хватит.
Станислав Хромов кивнул, будто только этого и ждал:
– Спасибо.
"Благодарность, полученная от Станислава Хромова, +1!
Ярослав ждал, нахмурив брови. Внутри крутилось нетерпеливое:
"Ну а награда где?"
Дворец упорно молчал, как будто притворялся глухим. Ярослав чувствовал, что система будто не понимала, как оценить его нестандартный подход. Наконец, спустя мучительно долгую паузу, сухой голос прозвучал снова:
"Задание выполнено. Награда: +1.0 к Силе"
Ярослав дернулся от неожиданности. Награда вроде бы была, но странная. Опять Сила? Он недоумённо сжал кулак. Да что за невезение-то такое…. Почему не Ловкость? Что это за кривое распределение? У меня Ловкость всё ещё отстаёт, а Сила уже ого-го! Через пару таких квестов стану в три раза сильнее обычного мужика, аля Арнольд, что мягко говоря будет бросаться в глаза. А бегать всё так же буду, как пьяный медведь….
Мысль об этом его даже позабавила, но недолго. Реальность напоминала о себе.
В карманах куртки звякнули пластиковые горлышки – две бутылки воды, добытые ранее ценой половины рыбы. Спрятать их как следует не получалось: ткань топорщилась, словно кричала всем вокруг "вода здесь".
И вот, как назло, к нему подкатил Людвиг Булавкин. Щёки у того были серые, губы потрескались, глаза горели жадным блеском.
- Продай мне бутылку за тысячу рублей, – сипло сказал он, облизывая губы.
Ярослав посмотрел на него холодно:
- Не продаётся.
- Две тысячи! – взмолился Людвиг, делая шаг ближе. – Две тысячи рублей, слышишь? Я отдам, клянусь! Пить хочу, спасу нет как горло дерёт, будто гвоздей насыпали!
Он говорил сбивчиво, нервно. В голосе уже слышалась истерика.
Ярослав молча сжал бутылку в кармане. Пластик хрустнул под пальцами, будто напоминая: "ты хозяин – решай".
Косой сразу понял, что Булавкин говорит серьёзно. Тот смотрел так, будто готов был вцепиться зубами в бутылку, если бы получил шанс.
- Деньги тут ничего не стоят, – спокойно сказал Ярослав, встретив его взгляд. – В пустоши рубли – просто бумага. А вот еда и вода бесценны. Хочешь пить – иди сам, набери у реки.
Голос его прозвучал твёрдо, как камень.
На лице Людвига дрогнула гримаса – смесь злобы и отчаяния. Он явно хотел сорваться и наорать на Косого, но сдержался. В глубине души он понимал: те времена, когда он распоряжался и имел власть, закончились. Теперь всё зависело от Ярослава. И Станислав Хромов, этот осторожный и прагматичный человек, в случае конфликта точно выберет Косого, а не его.
Булавкин вспомнил, как ещё недавно, в крепости, он был уверен: "беженцы – это расходный материал, а люди из крепости всегда будут верхом пищевой цепочки". Но реальность разбила эту уверенность в пыль.
Ярослав же, отмахнувшись от всей этой сцены, вытер ладони о широкие влажные листья, только что сорванные с дерева. Листья пахли зеленью и слегка горчили, сок липнул к пальцам. Он направился искать раненого солдата – парень нуждался в уходе, и каждый жест заботы приносил Косому новые жетоны благодарности.
Однако вскоре стало ясно: халява закончилась. Сколько бы Ярослав ни возился с парнем – подправлял повязку, подносил кусок еды, поднимал настроение – жетоны больше не капали. Ваня Лей смотрел на него с благодарностью, но в его взгляде мелькнула тень подозрения: "А не слишком ли ты добрый, Косой?"
Пришлось признать, что добывать "очков благодарности" от него больше не выйдет. На счету у Ярослава их было уже 84, и это само по себе было неплохо, но жадность подсказывала, что хотелось бы больше.
Днём, когда солнце стало клониться, воздух раскалился и над камнями вился маревом, Станислав Хромов посмотрел в небо и сказал:
- Здесь лагерь ставить нельзя. Слишком открытое место. Любой зверь, даже самая поганая тварь, подберётся незаметно. Нужно идти дальше, пока не найдём хоть какое-то укрытие. Потерпите, придётся ещё пройтись.
Слова его были резонны. Ярослав кивнул. Накануне они разделали дикого кабана и устроили настоящий пир. Но запах жареного мяса пропитал воздух и теперь тянул за собой всё, что ползает и бродит по этим местам. Днём это было незаметно, но ночью, когда оживают ядовитые змеи, жуки с жёсткими хрустящими крыльями и агрессивные муравьи с ядовитыми укусами – лагерь рисковал превратиться в братскую могилу.
В памяти всплыла картина: дохлая крыса, которую они бросили в кусты днём раньше, за считанные часы превратилась в голый костяк, облепленный сотнями блестящих насекомых. Вот и думай после этого, безопасно ли здесь ночевать.
Хромов подошёл к носилкам, где лежал раненый, и кивнул Ярославу:
- Давай, возьмём его вместе.
Косой хмыкнул, недовольно дёрнув плечом:
- С какой радости мне его тащить?
На лице Хромова мелькнуло изумление, а рядом стоявший раненый округлил глаза. Секунда тишины повисла между ними, будто даже ветер стих, чтобы услышать, чем всё закончится.
Косой метнул взгляд на Булавкина и сказал сухо, с холодком в голосе:
- Иди бери носилки. Если не понесёшь – возьму тебя и ножом на куски порежу.
Людвига словно ударило молнией. Он отшатнулся, едва не споткнулся о камень. "Он что, рехнулся совсем?!" – пронеслось в голове.
В лагере воцарилась гнетущая тишина. Остальные замерли, уставившись на Косого: - Ты что, шизик? Ещё утром сам же орал, что порежешь любого, кто посмеет отнять у тебя право нести его! А теперь что?!
Станислав Хромов устало провёл рукой по лбу и твёрдо сказал:
- Хватит цирка. Носить будем по очереди. Женщин не трогаем – остальным придётся тянуть. Завтра любой из вас может оказаться на носилках. Если сейчас откажетесь помогать, кто вас потом потащит, когда сами рухнете?
Ярослав с удивлением отметил про себя: Хромов, несмотря на всё, оставался человеком рассудительным. Что бы ни происходило в группе – он умел направить её в нужное русло.
Но пока они двигались вперёд, напряжение только росло. Несколько солдат снова полезли к Любови Синявиной. Те делали вид, будто случайно задевают её, проходя мимо, и отпускали сальные шуточки, перемежая их мерзким смешком. Люба упрямо отстранялась, старалась держаться в стороне, будто не слышит, но напряжение в её лице выдавало страх.
Казалось бы, Людвиг Булавкин должен был вмешаться – у него с Любой ещё недавно были неплохие отношения. Но он даже не пошевелился. Как он мог рискнуть и нажить себе врагов среди солдат?
Ситуация становилась всё отвратительнее. Люди, доведённые до грани, начинали срывать человеческую оболочку и показывать звериные морды. Страх, голод, опасность – всё это вылезало наружу в самых мерзких проявлениях.
Ярослав же решил не вмешиваться. У него были свои заботы. Он вспомнил о свитке дублирования навыков, припрятанном в вещах. "Интересно, – мелькнула мысль, – смогу ли я стянуть с Ярославы Журавлёвой её боевые приёмы?"
Он поднял глаза, ища её среди людей, и тут застыл: Ярослава держала пистолет у виска одного из солдат. В её глазах полыхал холодный огонь.
Она повернула голову к Косому и спокойно бросила:
- Его пистолет теперь твой.
Солдат, к виску которого Журавлёва прижала холодное дуло пистолета, оказался тем самым, кто больше всего досаждал Синявиной. Косой сразу понял: наконец-то кто-то решил поставить мерзавца на место.
"Неужели, – мелькнула мысль, – она и правда впряглась за Любу? Не ожидал от неё. Думал, Журавлёва живёт только для себя."
Но, похоже, есть всё-таки в женской натуре эта загадочная солидарность.
Щёлкнул предохранитель, сталь о металл – резкий звук в тишине леса ударил по нервам сильнее, чем крик. Впереди идущие обернулись: кто-то с опаской, кто-то с любопытством. В воздухе повисла густая пауза. Все замерли, ожидая, не разгорится ли сейчас драка – бешеная, кровавая, на пределе.
Ярослав скосил взгляд на Хромова: тот нахмурился, морщины на лбу прорезались глубже, но вмешиваться не спешил. По всему было видно – и он считал, что солдаты заигрались и перешли грань.
Однако остальные военные, что стояли рядом, не двинулись с места. Ни один не решился встать плечом к плечу с товарищем. Всё было ясно без слов: их шайка держалась лишь видимостью, внутри же не было и намёка на сплочённость. Каждый думал только о собственной шкуре.
Ярослав, не желая тянуть время, подошёл ближе. Солдат, к которому была приставлена сталь, вонял потом и табаком – тяжёлым, въевшимся в ткань мундира. Косой резко рванул руку к поясу и выдернул пистолет из кобуры. Кожа на ремне скрипнула, металл кольнул ладонь холодом.
Солдаты когда-то бежали в спешке, бросая винтовки, слишком тяжёлые и громоздкие, оставив при себе лишь короткие стволы. Теперь один из этих пистолетов оказался в руках Косого.
Солдат с перекошенным лицом выплюнул слова:
- Ты хоть понимаешь, какое это преступление – отобрать оружие у военного?!