Журавлёва даже не дрогнула. Она смотрела прямо, её голос звучал ровно, будто сталь режет по стеклу:
- Если ты ещё раз посмеешь мне угрожать – считай, ты уже труп.
Вокруг стало тихо, настолько, что слышно было, как где-то в тени шуршит сухая хвоя под лапами белки. Запах хвойной смолы ударил в ноздри – свежий, колючий, как сам воздух Урала. Ветер тронул листву, и напряжение вокруг натянулось ещё сильнее – словно тонкая струна, готовая в любую секунду лопнуть.
Ярослав едва удержался, чтобы не хлопнуть в ладоши. В его глазах Журавлёва выглядела по-настоящему решительной – её слова звенели, будто выстрел, и никакой дрожи в голосе.
Когда он потянулся за пистолетом, солдат резко прижал оружие к боку, пытаясь скрытно удержать. Сухожилия у того натянулись, пальцы сжались, словно корни дерева в сухой земле. Но Ярослав был сильнее – его хватка походила на железные клещи. Один за другим он силой разжал чужие пальцы, костяшки хрустели, кожа покрывалась белыми полосками от натуги. Солдат, побледнев, понял, что если продолжит упираться, то останется без пальцев. И отпустил.
Металл пистолета оказался тяжёлым, холодным, приятно оттягивал руку. Ярослав ощутил запах машинного масла, смешанный с потом и гарью, пропитавшей кобуру. Сердце его ударило быстрее – теперь он держал оружие открыто, по праву. С того момента, как в нём проснулся навык обращения с огнестрелом, он мечтал испытать его в деле. И вот, наконец, момент настал.
Солдат, лишившийся оружия, глянул на Ярослава зло и сквозь зубы процедил:
- Разве ты уже не забрал мой пистолет? Почему продолжаешь лапать меня?
- Где обойма? – холодно спросил Ярослав, сжимая рукоять.
У того пересохло в горле, он сглотнул, растерянно заморгал.
- В… в левой части формы.
Ярослав бесцеремонно обыскал его, ощутил жёсткую ткань шинели, запах пыли и старого пота, и вытащил обойму. Металл приятно щёлкнул в его руках. Солдат, стараясь сохранить лицо, повернул голову к Журавлёвой и ухмыльнулся:
- Ну и что? Даже если ты дала ему пистолет, думаешь, он знает, как пользоваться? Он же обычный беженец.
Несколько человек из отряда кивнули: мол, правда говорит. В их глазах Ярослав выглядел простым парнем, не более. Но Ярослава прищурилась. Она смотрела на то, как он держит оружие, и её уверенность пошатнулась.
Она разбиралась в оружии лучше любого здесь – не зря во дворце её мастерство признали безупречным. И то, что она видела, не оставляло сомнений: Ярослав не просто знал, как держать пистолет – он делал это правильно, естественно, так, как делает человек, у которого оружие продолжение руки. Даже когда его ладонь опустилась, угол кисти оставался идеальным, чтобы вскинуть ствол и нажать на спуск в долю секунды.
Это было умение, которому не научишься случайно. Не беженец – воин. Пусть другие ничего не поняли, но она узнала.
Не желая раскрывать свои мысли, она только бросила солдату коротко:
- Потеряйся.
Тот побледнел ещё больше. Быть лишённым оружия – хуже любого оскорбления для военного. В его глазах мелькнуло чувство, похожее на стыд и ненависть одновременно. Он попятился и отошёл в сторону, сжав кулаки так, что костяшки побелели.
Станислав Хромов шагнул вперёд и, заметив, что напряжение спало, проговорил деловым тоном, словно ставя точку:
- Двигаемся дальше. Нужно успеть найти место для лагеря, пока солнце не ушло за горы.
Его голос прозвучал жёстко, но в нём не было ни капли участия в распрях. Всё, что волновало Хромова – как добраться до Урала. Остальное он считал лишь пустыми ссорами на обочине пути.
Ветер шевельнул сухую траву под ногами, запах сырой земли и хвои донёсся откуда-то впереди. День клонится к закату, и дорога обещает быть ещё тяжелее.
По мере того как отряд двигался вперед, в их походе наметилась тонкая, но ощутимая черта: солдаты держались особняком, словно выстроив невидимую стену между собой и Любовью Синявиной, Ярославой Журавлёвой и Ярославом Косым. Никто не говорил об этом вслух, но напряжение витало в воздухе, как запах сырости и старой хвои в уральском лесу.
Ярослав шагал молча, слушая хруст мха под сапогами и скрип ветвей над головой. В голове его вертелась тревожная мысль: а что если Журавлёва вдруг решит всерьёз поддержать Синявину? Что если вздумает вытащить её отсюда, в обход всего отряда? Тогда выбора у него не останется – придётся рвать и этот зыбкий союз.
В этот момент сама Любовь нарушила тишину:
- Спасибо, что помогла мне, – тихо сказала она Ярославе, слабо улыбнувшись. – Я надеюсь, мы вместе выберемся из Урала в ближайшие дни.
Косой уловил, как едва заметно замялась Журавлёва, прежде чем ответить. В её глазах мелькнуло нечто холодное, отстранённое.
- Я помогаю не бесплатно. Верни мне деньги, что я тебе платила вначале.
Любовь даже рот приоткрыла от неожиданности. Потом, после секунды колебаний, полезла в сумку и достала тугой свёрток – десять тысяч рублей бумажными сторублёвыми купюрами. Бумага зашуршала, пахнувшая чернилами и сырой кожей старого кошелька.
- Вначале я дала тебе пять, – сказала она с натянутой улыбкой. – Но верну десять. Считай это благодарностью.
Журавлёва спокойно взяла деньги, даже не посмотрела толком, как будто это были просто сухие листья, и убрала в карман куртки.
- Потеряйся, – холодно бросила она, и Синявина почувствовала, как земля уходит из-под ног.
- Значит… ты будешь помогать мне в пути? – с надеждой уточнила Любовь.
- Ты не так поняла, – голос Ярославы прозвучал тихо, но жестко, как щелчок предохранителя. – Я не собираюсь выводить тебя отсюда. Могу лишь гарантировать, что ты сохранишь человеческое достоинство, даже если умрёшь.
Любовь замерла, не находя слов. В её глазах плескалось отчаяние – она понимала: никто из окружавших её больше не был союзником. Даже те, кто ещё утром улыбался ей, теперь смотрели с безразличием или презрением.
Косой же, слушая разговор, всё понял предельно ясно. Журавлёва не врала. Она просто на всякий случай пообещала не дать звереющим солдатам опозорить женщину. Но за её жизнь брать ответственность она и не думала.
Синявина выглядела особенно жалко: волосы растрепались, в глазах туман, походка неуверенная. А ведь именно она первой предложила им всем отправиться в путь, именно её голос ещё вчера звучал звонко и решительно в крепости. Теперь же от той уверенности не осталось и следа.
Тропа внезапно раздвоилась. Перед ними стояли два пути – оба узкие, заросшие, ведущие в разные стороны. Ветки старых елей нависали так густо, что небо почти исчезло, и невозможно было понять, где солнце и куда вообще держать путь.
Станислав Хромов нахмурился, осмотрел оба направления, потом повернулся к Косому:
- Ну и куда теперь?
И в этот миг Ярослав отчётливо услышал холодный, чужой голос у себя в голове – тот самый, что не раз звучал из дворца:
"Квест: Укажите дорогу"
Косой задумался на секунду. Прислушался к себе, к лёгкому покалыванию в мышцах, к странной тяге налево. Затем уверенно сказал:
- Пойдём налево.
"Задание выполнено. Награда: +1.0 Ловкость"
Он ощутил, как тело словно налилось новой силой. Мышцы стали плотнее, движения точнее. Даже дыхание изменилось – лёгкие теперь работали, как отлаженный механизм.
"Вот оно, – подумал Косой, сжав пальцы в кулак. – Настоящая сила рождается не только из грубой мощи или одной ловкости. Настоящая плотность – это союз обоих качеств".
***
Солдат, у которого Ярослав Косой только что выдернул из кобуры пистолет, холодно прищурился, и в его голосе зазвенела сталь:
- Разве ты сам не говорил, что раньше дальше не заходил? Я помню твои слова: будто несколько дней прятался в каньоне, прежде чем выбраться. Так с чего это вдруг ты теперь знаешь, куда идти?
Ярослав ответил с той же спокойной невозмутимостью, словно речь шла не о жизни и смерти, а о какой-то мелочи:
- Ниоткуда.
Эти два простых слова упали на землю тяжёлым камнем. Станислав Хромов нахмурился, Ярослава Журавлёва дернула уголком губ – и оба остались без слов. Воздух словно сгустился, и над всей группой повисло молчание.
- Если ты сам дороги не знаешь, – не выдержал солдат, – зачем сказал идти налево?
Ярослав лишь чуть пожал плечами. Он не ощущал ни капли смущения. В задании, что пришло ему голосом из дворца, было сказано только одно: "Укажи дорогу". Там не говорилось – укажи правильный путь. Справедливо: задача есть задача, условия выполнены. А уж куда выведет эта тропа – на свободу или в петлю – на то воля судьбы.
Станислав Хромов всё ещё колебался, разглядывая Косого, будто пытался прочесть на его лице тайное знание. Наконец он спросил:
- И всё же, почему именно налево?
- Потому что не знаю дороги, – ответил Ярослав, чуть усмехнувшись, – но знаю одно: горы Урала лежат слева от нас.
Хромов коротко кивнул, будто принимая внутреннее решение:
- Хорошо. Тогда пойдём налево. А ты скажи, как только увидишь подходящее место для привала.
С тех пор, как они блуждали по пустоши, Хромов уже привык прислушиваться к мнению Ярослава. И, как показала практика, тот редко ошибался.
Дальше путь тянулся через густые заросли и бесконечные хвойные склоны. Воздух стоял насыщенный терпким ароматом хвои, смолы и влажной земли. Ноги тонули в подстилке из опавших иголок, под сапогами пружинил мягкий мох, а где-то в кронах шелестели белки, сыпавшие вниз шелуху от шишек.
Косой то и дело взбирался на сосны, будто лесной зверь, хватаясь за шершавую кору и утыкаясь лицом в пахучие ветки. Срывал крепкие шишки, отламывал веточки с упругими тёмно-зелёными иглами. Шишки, понятно – можно было поджарить семена и хоть как-то насытиться. Но вот иголки? Остальные переглядывались, не понимая, что он задумал.
Ярослав ловко разминал пальцами пучки сосновых иголок, и из них выступал светло-зелёный, прозрачный сок, пахнущий свежестью и смолой. Он втягивал его губами и слизывал с ладоней, оставляя на языке терпкую, чуть кислую прохладу. Потом обернулся к остальным: