После возвращения в сельцо близ Липны Неле не спала уже которую ночь. Все ей чудился топот коней, все ей слышались шаги, все ей виделся он, юный и горячий ее княжич. Ей грезилось, что он подхватывает на руки и целует ее, ей грезились его любящие глаза, и она порой просыпалась оттого, что чувствовала, будто бы он касается ее кожи своими красивыми длинными перстами. Но это были только грезы. За эти дни ожидания она исхудала пуще прежнего. И под ее большими очаровательными голубыми глазами появились сине-фиолетовые тени. Не было ей покоя уже с той поры, как знакомый княжеский гридь сообщил, что князь ищет ее и ждет на Городище под Новгородом. После приезда в сельцо под Липной она стала молчалива, замкнута, мало ела, редко общалась даже с сестрой.
За эти последние годы они с Анхен пережили многое. После того, как переславские князья ушли из Новгорода, и Неле получила письмо от Феодора, они с тиуном и его двором бежали в далекую глухомань и поселились в лесной деревушке. С этого времени Яким и его семья стали хуже относиться к девушкам. Заставляли часто делать грязную работу по дому. Дворовые, кто жалел их, а кто и зло насмехался над ними. Сестры терпели все, хотя держали головы высоко и унижать себя не давали. Еще там под Великими Луками Неле заметила на себе сальный взгляд зелено-желтых кошачьих глаз здоровенного рыжего детины — племянника тиуна Якима. Тот несколько раз пытался один на один распускать руки, брал ее за талию и грудь, но она первоначально отбилась от него сама. В другой раз позвала на помощь Анхен, и та, защищая сестру и придя в ярость, пообещала пожаловаться тиуну. Рыжий отстал. Но отстал ненадолго. Вскоре он посватал Неле. Тиунова жена и ее сродница приходили к ним в горницу и вели разговор о том, что Неле пора выдавать замуж, и что есть хороший жених. Но Неле твердо отвечала отказом. И Анхен напомнила, что она хоть и старшая сестра, а сама еще не замужем. Неле же совсем молода, и ее время не пришло. Свахи ушли ни с чем. И сестры поняли, что нажили себе врагов.
Слухи о том, что творилось в Новгороде, приходили самые разные и страшные. Весь тиунов двор жил впроголодь. Но сестры пережили и это. Лишь после того, как в мае прискакали два княжеских гридя, отношение Якима и его семьи к полонянкам изменилось и стало почтительным. Им более не поручали черную работу, стали лучше кормить, и тиун даже подарил им кое-какие ткани и деньги, что бы они сшили себе новое платье. После возвращения под Липну Неле и Анхен жили на тиуновом подворье в небольшой отдельной избе с небольшой горницей и русской печью в кухне.
Той ночью Анхен крепко и тихо спала на своей деревянной кровати. Но ее младшей сестре не спалось. Где-то недалеко посвистывал соловей, и уже начинало светать. Она не слышала никаких шагов. Вдруг слабый стук в дверь пробудил ее сознанье, полное грез. Неле сама не заметила, как оказалась на ногах. Прильнув к двери, она спросила, кто это. Знакомый голос княжьего гридя негромко назвал ее имя. Босая, в одной рубахе, она отворила дверь и увидела озаренное луной знакомое ей бородатое лицо Судимира. Тот тихо проскользнул в дверь и прошептал ей, чтобы она оделась и вышла с подворья через маленькую калитку, спрятанную в кустах за амбаром. Затем ей надо было пройти задворками к знакомой бане на окраине села. Сказав это, гридь вышел из дому и растаял в предрассветных сумерках. Сердце девушки застучало в невероятном, бешеном ритме. Но она быстро оделась и, разбудив Анхен, сообщила, что уходит, возможно, на целые сутки. Старшая сестра, проснувшаяся от стука в дверь, знавшая и понявшая все, резко поднялась с постели, прижала к себе Неле, затем поцеловала ее и перекрестила всей дланью слева направо латинским крестным знамением. Они договорились, что если кто-то будет справляться о Неле, то Анхен скажет, что сестра больна и не выходит из дому. На этом сестры распрощались.
Исполнив все, как велел Судимир, Неле легко бежала по знакомой, но забытой, заросшей тропочке к бане, что стояла на краю села у маленького озерца близ леса. Сердце ее, не переставая, бешено колотилось. Через десять минут она добралась до баньки. Из-за угла неожиданно показался Судимир, испугавший ее. Она чуть было не вскрикнула, но сдержала чувства. Гридь приложил перст к устам и тихо растворил дверь бани. Неле вошла внутрь. В углу, торча из поставца, тускло горела лучина. На поставце был небольшой образ Святой Девы с Младенцем. Спиной к ней и лицом к образу стоял высокий, молодой, широкоплечий муж со светло-русой, давно не стриженной гривой волос в богатом кафтане и с мечом на поясе. Он тихо молился. Она сразу даже не поняла, кто это, и стала искать глазами своего юного княжича. Высокий муж с благородным, красивым лицом, легкой светлой бородкой и усами развернулся к ней и заговорил. Неле, еще не понимая, кто пред ней, все искала глазами и даже заглянула за банную перегородку. Но потом ее взгляд вновь скользнул по его лицу, и она словно что-то вспомнила. Кровь прилила к ее ланитам, вискам, и она обомлела…
Они лежали, обнявшись, на полу той самой бани, как и два с лишним года назад. Лежали, постелив все то, что было на них самих. Был уже день. Но никто кроме мух не беспокоил их. Он нежно ласкал ее. А она все никак не могла привыкнуть к тому, что это он, но совсем другой. Он — такой возмужавший, чужой и в то же время родной. Она долго рассказывала ему о своей трудной жизни за эти годы. Рассказывала о том, как к ней приставал и сватался тиунов племянник, как она отвергла его. Он же слушал и молчал. Потом наступил черед рассказывать ему. И он рассказал ей все о себе. Рассказал настолько сдержанно, насколько это может рассказать только мужчина, признающийся любимой женщине в измене. Она долго и безутешно плакала. А он целовал ее глаза и уста, вытирал ее слезы и просил прощения. Перед тем же, как им расстаться, он сотворил крестное знамение и обещал ей, что не останется с другой никогда более на этой грешной земле.
Стояла июльская жара. Ближе к полуночи страшные красные сполохи огромного огня взметнулись над Великим Новгородом. На всех звонницах города ударили в била и колокола. Зловещие сполохи пожара видны были за много верст. На Городище почти сразу услышали набатный гул и увидели, что творится в городе. Молодые князья, разбуженные дворовыми, в одних рубахах выбежали на гульбище, с которого было хорошо видно пламя и зарево. Первое, что было у всех на уме — в Новгороде опять начался мятеж и погромы. Феодор и Александр немедля велели воям своего полка седлать коней и вздевать брони. По велению князей в ту ночь в седло всели четыреста вооруженных воев. Князья в бронях и шеломах вместе с дядькой Феодором Даниловичем возглавили полк и направились к Новгороду. Через полтора часа после того, как поднялся сполох, конный княжеский полк уже входил в город на рысях через раскрытые врата в конце Знаменской улицы. Еще на подходе к дредгороднему острогу переславские вои стали встречать людей, бежавших из города. От них узнавали, что в городе никаких вооруженных столкновений нет. Но люди говорили, что горит Словенский конец. Первым же загорелся двор Матвея Вышковича. Эти известия немного успокоили князей. Но уже в городе они поняли, что стихия пожара слишком сильна, и если не предпринять каких-то мер, то погорит весь Новгород. Головни размером с бревно выстреливало из пожара. Пламя, раздуваемое ветром, металось над Волховом. Огонь словно стремился пройти по водам реки и перебраться на Софийскую сторону.
По совету дядьки князья велели воям спешиться и собирать метавшийся, обезумевший народ, чтобы дать отпор огню. Людей выстраивали в цепочки от колодцев и реки к местам, где огонь пытался перекинуться на еще не сгоревшие дома, клети, мосты. Городские мужи, ремесленный и торговый люд, простые женки и отроки, священники приходских храмов, их клир, княжеские вои во главе своими князьями передавали ведра с водой, растаскивали баграми и заливали огромные головни, подсекали и обрушивали загоревшиеся постройки. Люди боролись за каждую сажень города, отстаивали от огня каменные храмы, свои дома, улицы. А пламя все бушевало. Наступило яркое летнее утро, но пожар еще не был побежден. Лишь к полудню, когда изможденные жаром, невероятным напряжением физических и моральных сил, почерневшие от сажи и гари люди стали обессилевать, ослабело и пламя.
Там на пожаре молодой князь Александр, уже познакомившийся со многими новгородскими мужами, еще раз сумел убедиться в том, что его теперь хорошо знают и ценят в Новгороде. Когда он, наравне с простыми воями, смело тушил свирепое пламя, находясь в самых опасных местах, его узнавали, ему кланялись, его благодарили. Феодора узнавали реже. Среди сполохов пламени неоднократно видел Александр подъезжавшего к нему тысяцкого Вячеслава, просившего, чтобы князь поберег себя и не лез в полымя. Не раз подбегал к Александру угодливый Яким Влунъкович, испрашивавший, не желает ли чего молодой князь. Не единожды встречались Александру обеспокоенные глаза владычного стольника Андрея, видевшего молодых князей у самого пекла и укоризненно раскачивающего головой. Не раз Александр слышал ободряющие голоса и взгляды молодых новгородских мужей — Гаврилы Алексича, Збыслава Якуновича. Там же, в огне пожара Александр сдружился с юным и смелым новгородским воином Ратмиром. Ратмир был по возрасту немного моложе князя Феодора. Уже под утро чуть не случилась беда, когда крыша горевшей клети готова была обрушиться и задеть Александра, но Ратмир, подставив спину, принял на себя удар падающего, горящего бревна и загородил молодого князя. Удар был сильный. Ратмир потерял сознание. Но его и князя вовремя выхватили из-под пылавшего обвала. Ратмира отлили водой, и он постепенно пришел в себя.
К вечеру пламя почти везде угасло. Над городом висело марево чада, с трудом разгоняемое ветром. Тлели багровые угли. Весь Словенский конец представлял из себя сплошное тлеющее, чадящее пепелище. Правда, Бог явил милость свою, и люди смогли отстоять от огня все храмы. Теперь их закопченные гарью и огнем стены сиротливо возвышались среди остовов несгоревших печей и обугленных развалин. Весь Словенский конец сгорел до конца Холма. Люди считали жертвы. Несколько десятков человек видимо погибли в пламени. Другие, спасаясь от огня в воде, утонули в Волхове. Но очередная стихия была побеждена.