Навширван скончался от ран. Тимуру было жалко своих друзей.
Наконец ему надоел этот нелепый диалог двух враждующих государей, он приказал соорудить катапульту и бить в то место, где, судя по рассказам, стоял дворец Юсуфа Суфи. Катапульта била с превосходной точностью, без остановки, камни подвозились регулярно, и через сутки от дворца остались только развалины. Юсуф Суфи к тому времени уже перебрался в другое место. Началась изнурительная осада, катапульты без остановки били в стены крепости. Под эти методичные удары, вздрагивая ежеминутно, Юсуф Суфи и приказал долго жить – у несчастного не выдержало сердце. Осада Ургенча длилась три месяца и шестнадцать дней, после чего в проломы устремились воины Тимура. Город был предан разграблению. Но тотальной резни в отместку за долгую осаду в этот раз не было.
Тимур еще перед решающим штурмом сказал:
– Помните, бахадуры, ни один волос не должен упасть с головы богослова, ученого мужа Ургенча или умелого ремесленника! Они нужны мне живыми.
Город был покорен, богословы, ученые мужи Ургенча и умелые мастера были отправлены в Самарканд и по большей части в Шахризаб. Тимур решил сделать из родного города, где он родился и который любил всем сердцем, второй город-сад. Если Кеш и будет уступать Самарканду, то ненамного.
После Хорезма взгляд великого государя упал на древний Герат. Он уже подчинился Тимуру, но лишь номинально. К его владыке султану Малику Гияс ад-Дину предусмотрительный Тимур и послал своего друга и полководца Хаджи Сайф ад-Дина. Тот увидел, что Герат возводит новые стены и укрепления, запасается хлебом, и все понял. После очередного пира он тайком покинул город и вернулся в Самарканд.
Тимур тяжело вздохнул:
– Почему никто из этих правителей не понимает, что рано или поздно я войду в их города? – Они говорили с Сайф ад-Дином с глазу на глаз. Тут и открылось многое для первого из полководцев Тимура, что таит в сердце его друг и государь. – Я не хочу мириться, мой верный Сайф ад-Дин, с этими куклами в золотых халатах. Кто им сказал, что мы равны? Почему у них недостает разума сразу поклониться мне и получить от меня дары? Я даже брать у них много не буду, разве что чуток пороюсь по закромам! – хитро и зло усмехнулся он. – Выкажете мне почтение, будьте при мне, когда того требуют обстоятельства. Это все! – Он отрицательно покачал головой: – «Султан – тень Аллаха», так говорят мудрецы. Мир не такое место, чтобы на него претендовали двое. Если будет так, то будет и вечная вражда, и вечное кровопролитие. Наш родной Мавераннахр погибал от междоусобий, люди бежали из него, как будто в него вошла чума, а теперь это процветающий богатый город, куда стремятся все! Как же просто это понять, Сайф ад-Дин!
– Ты знаешь, я много думал, пока странствовал, пока жил в Мекке. Пока молился днями напролет. Я принимаю тебя именно таким, – признался его полководец, – тенью Аллаха на земле.
Они возлежали друг против друга на подушках, пили вино и шербет, закусывали жареным барашком, пахлавой, фруктами и миндалем, халвой и рахат-лукумом.
– Знаю, мой друг! – отозвался Тимур. – Но ты – избранный. Все мои верные бахадуры – избранные! Но люди в большинстве своем неразумны. Они словно бараны. Даже не говорят – блеют! А владыки, сидящие по крепостям за высокими стенами, еще хуже – они похожи на индюков. Гордых и глупых! Они подчинены страстям и гордыне. Этим неразумным все приходится доказывать и брать силой. А так все просто: «Создатель мира – один Бог, и в мире должен быть один царь». И все тогда встанет на свои места, и земля – хоть и грешное место, но будет созвучна небесам! И Аллах возрадуется своим детям! Выпьем за это, мой верный Сайф ад-Дин!
Этот диалог состоялся в 1380 году. Приблизительно в это же самое время в северной части Золотой Орды происходили судьбоносные для всей Европы события. «Орда Залесская», как называли свои земли русские люди в далеких северных землях, о которых эмир Тимур и не слышал толком, на речке Непрядве, притоке Дона, нанесли поражение темнику Мамаю, который самолично взялся управлять заволжской частью улуса Джучи. Все это случилось к великому удовольствию молодого хана Тохтамыша, потому что именно Мамай оставался для него главным препятствием. В той битве погиб молодой Чингизид Мухаммад-Булак, чьим именем и прикрывался темник Мамай. Узурпатор был прогнан со своего насиженного места в степях Дикого поля, где у него раскинулась целая столица и откуда он руками подставных ханов управлял западными и северными землями Золотой Орды. Еще через несколько месяцев, осенью того же года, Тохтамыш нанес Мамаю окончательное поражение на реке Калке, хотя сделать это было несложно: вельможи и бахадуры Мамая, что не погибли от русских мечей, бежали к Тохтамышу, ведь он был настоящим ханом, законным Чингизидом, а Мамай – лишь выскочкой и временщиком. Эмир Мамай бежал дальше, в любимый Крым, где у него было еще одно насиженное место. В конце все того же 1380 года Мамая зарезали генуэзцы в Кафе и завладели его сокровищами. Когда об этом узнал Тохтамыш, он захлебнулся от восторга, как мальчишка, первый раз попавший стрелой из лука в подброшенное в воздух яблоко. Теперь он завладел еще и западной частью Золотой Орды! И теперь эти владения превосходили владения его заступника и спасителя эмира Тимура раз этак в десять.
Глава третьяГордые и непослушные индюки
Одно дело воевать на великих просторах Половецкой степи, где нет каменных и деревянных преград и стычка лоб в лоб двух армий решает все, и совсем другое – искать победу среди неприступных крепостей Средней Азии, где требуется великое упорство и наука многомесячных осад.
Тимур устремился к Герату, который твердыней стоял у него на пути. Столицей Хорасана лично командовал Малик Гияс ад-Дин, от которого предусмотрительно ушел полководец Тимура – Сайф ад-Дин. Тимур взял штурмом грозную крепость Фушандж и крепости поменьше, чтобы отрезать дороги к Герату и завладеть пространством. Малик Гияс ад-Дин накрепко заперся за стенами города и решил дать бой. Тимур лично объезжал город, оценивая его укрепления. Несколько стен, высокие башни! Тут было над чем постараться! Когда-то он с другом-разбойником Хусейном караулил на дорогах караваны из Герата, чтобы на славу пограбить их, а теперь, с великой армией за спиной, присматривался к самому городу. Вот она – фортуна полководца! Вот они – пророчества, и его доблестного отца Тарагая, и шейха Шемса Ад-Дин Кулаля.
Все сбывается!
Открылись ворота, и гурийцы вылетели на государя и его отряд. Чагатаи ждали такого выпада, к ним сразу подоспела подмога. Бахадуры Тимура нападение гурийцев отбили, и те улизнули в крепость. «Осады не будет, – сказал своим полководцам Тимур, – будет штурм. Битва выйдет кровопролитной, обещаю вам. Отступать не станем – идти только вперед. Султанская битва ждет нас!»
Это означало – царская битва, показательная, беспримерная.
И вскоре начался штурм. Лучшие беки Тимура повели свои отряды на крепостные стены. Первыми лезли наверх. Град камней и стрел сыпался на них. Но и катапульты Тимура выпускали огромные камни в стены Герата – туда, где не было атакующих. Сам Тимур, чтобы его видели, хромая ходил в отдалении и смотрел на битву. Одного взгляда назад любому его бахадуру хватало, чтобы думать только о победе. Ни мысли о поражении: за ним стоял сам государь! И смотрел на него, и укреплял, и Аллах помогал ему! Город гудел от волнения. Герат был огромен, и на одном его конце не знали, что творится на другом. Малик Гияс ад-Дин сам храбро водил отряды отбивать нападение в разных участках крепости. И видел упорство солдат Тимура, и в этом упорстве час за часом все отчетливее читал приговор себе. В какой-то момент уверенность, а правильно ли он поступил, что поднял меч войны, стала покидать его. Все обернулось хуже, когда катапульты разбили первую стену и в бреши хлынули воины Тимура. Малик Гияс ад-Дин тотчас же скрылся за второй стеной.
Пленных оказалось много – около двух тысяч. Рабы сейчас были не нужны Тимуру. Возиться с ними – только попусту тратить время. Он мог их истребить, но мог использовать и себе во благо.
– Я сохраню вам жизнь и прощу вину, если выполните мое приказание.
Не было ни одного пленного, кто бы отказался от предложения завоевателя. Тимур собрал всех, кто умел писать, и своих, и пленных, их оказались сотни, и приказал начертать на обрывках пергамента свои слова.
– Записывайте! – сказал он. – «Если каждый человек останется у себя дома и не поднимется на крепостную стену, он будет невредим. Но всякий, кто решится воевать, будет виноват сам». А теперь отправляйтесь с этими письмами обратно в Герат. Покажите народу! И помните, гурийцы, если я возьму город силой, если мне придется жертвовать своими бахадурами, не поздоровится никому из вас!
Две тысячи пленных солдат и горожан побежали к стенам родного города. За этим полчищем обезумевших от радости людей наблюдал со второй стены растревоженный до колик Малик Гияс ад-Дин. Он знал, что Тимур ничего не делает просто так. И от него, как от изобретательного полководца, наемника и разбойника с большой дороги, всегда надо ждать подвоха.
Тимур поступил мудро, что отдал письмо такому количеству людей. Далеко не всякий показал врученное ему послание, опасаясь за свою жизнь, султан мог разгневаться и казнить тех, кто распространял панику, но многие, чьи близкие жили в Герате, нашли возможность распространить эти письма. Весть облетела Герат стремительно, и скоро жители забились в своих домах и стали ждать судьбы.
Глашатаи Малика Гияса ад-Дина пошли по городу звать жителей на крепостные стены, но они не вышли. Было страшно! И тогда султан понял, что надо склонить голову перед завоевателем. Как написал хронист: «Свою мать Султан Хатун, дочь Тагай и старшего сына Пир Мухаммада вместе с Искандаром Шайхи, потомком Бижана, он послал к государю Сахибкирану».
Малик Гияс ад-Дин знал о слабости Тимура к Чингизидам и решил, что его матери, дочери великого хана, ничего не грозит, как и его благородному сыну. И султан угадал. Тимур принял семейство с почтением, подарил юному Пиру Мухаммаду парчовый халат и золотой пояс. Но отпуская их, предупредил: