– Скажите Малику: пусть выйдет из города и увидит нас. Если мы возьмем город битвой, погибнет много людей, будут разорены имущества мусульман, пострадают люди и женщины. И вина всего этого будет у него на шее.
А вот родственника их Искандара Шайхи оставил при себе. У Тимура было много вопросов, например: каковы настроения в городе? Что говорят о нем, Тимуре? Больше боятся или ненавидят? И что говорят о Малике Гиясе ад-Дине, верят ли в него – как в султана и как в полководца? Отвечая Тимуру на эти вопросы, Искандер Шайхи сидел как на иголках и то и дело боялся захлебнуться шербетом или подавиться рахат-лукумом.
На следующий день Малик Гияс ад-Дин предстал пред очами Тимура.
– Прости меня, государь, – сказал султан, – что выказал враждебность по отношению к тебе. Прости во имя Аллаха!
– Во имя Аллаха прощаю, – очень просто ответил Тимур. – Раздели со мной трапезу.
Они вместе поели. Малику Гиясу ад-Дину тоже кусок в горло не лез, но он старался не показать этого. Затем и он получил парчовый халат и золотой пояс и отправился в крепость.
Утром следующего дня к Тимуру вышло большое посольство избранных горожан Герата. Это были сеиды, потомки пророка Мухаммеда через его дочь Фатиму и внука Хусейна, это были кази, грозные шариатские судьи, это были шейхи, священники Герата, а также старцы-мудрецы и первые вельможи города. Вся эта толпа в темных одеждах поклонилась государю, а он пригласил их тоже к столу и угостил на славу. Во время большого пира две стороны договорились, что мир между ними угоден Аллаху, потому что, как записал хронист: «Увидев государя и хорошую встречу, они обрадовались и развеселились».
Но не все было так гладко. Герат поначалу сопротивлялся, погибли многие бахадуры правителя Мавераннахра, за это надо было заплатить. В Герат пришел фирман от полководца: нужно было вынести из города все богатства, драгоценности и казну, все сокровища, накопленные султанами. Когда это было сделано, Тимур приказал разрушить и вторую крепостную стену.
Да, Тимур мягко стелил для гурийцев, щедро угощая старейшин города, да спать было жестко. Когда и вторая стена оказалась разрушена, завоеватель наложил на горожан-гурийцев «налог пощады», они тоже должны были заплатить за свою жизнь. Гурийцы поскребли по сусекам и вслед за правителем вынесли свои сбережения и положили перед Тимуром. Они оказались раздеты до нитки! Но живым все лучше, чем быть обезглавленным и выброшенным в арык.
После жестоких поборов пришло время платить и людьми – жителями Герата. Двести самых ученых мужей, имамов и шейхов, было приказано отправить на вечное место жительства в Шахризаб, где они должны были всячески способствовать процветанию города детства Тимура. У него понемногу складывалась в голове концепция двух столиц нового государства. Самарканд он решил сделать богатейшей в мире светской столицей своей империи, а Кеш, его дорогой Шахризаб, духовной столицей, где взмывали бы в синее небо башни мечетей, где тысячи муэдзинов по утрам пели бы хвалу Всевышнему, а мудрецы в зеленых мечетных садиках толковали бы слова Аллаха и учили бы людей со всего мира уму-разуму. Тимур очень редко улыбался, особенно после того, как получил незаживающие увечья, но все же улыбка предательски трогала его губы, когда он вспоминал своего учителя-мудреца Шемса Ад-Дин Кулаля. Иногда ему, Тимуру, казалось, что именно в те долгие часы душевных бесед он жил всем своим существом, всей душой, потому что чувствовал истинное блаженство. Он даже мечтал, что тот зеленый мечетный садик в Шахризабе на самом деле располагался где-то на самом краешке рая, в его цветущих буйных кущах, куда ему, суровому и жестокому воину, но верному Создателю, так милостиво позволял ступить Аллах.
А еще Тимуру понравились кованые железные ворота Герата, могучие, узорчатые, каких не было ни в Самарканде, ни в Шахризабе. Он долго смотрел на них, любовался, а потом сказал:
– Снять и отправить в Кеш.
И ворота отправились вслед за мудрецами. Так Герат остался и без ворот, и без стен, и без мудрецов. Только с раздетыми донага жителями. Но была еще пара крепостей, в одной из которых, в Ашкалче, засел старший сын Малика – Амир Гури.
Тимуру эта новость не понравилась. Он уже пришел к мысли, что на этом участке земли его война закончилась. Амир Гури славился своей отвагой и непримиримостью к врагу.
Когда Малик Гияс ад-Дин опечаленно наблюдал за разграблением великого города, Тимур позвал его к себе.
– Поди скажи сыну, чтобы вышел и поклонился мне, – строго повелел завоеватель. – Сам скажи. И все будет хорошо.
Султан поехал и сказал. Разговор был долгим, резким, жарким. «Стисни зубы и спрячь гнев! – слышали вельможи и слуги хриплые слова Малика, близкого к истерике. – Если хочешь остаться живым и сохранить жизнь своим подданным! Я видел его глаза! Он – чудовище и не остановится ни перед чем!» «Я буду драться! – гневно отвечал сын. – И за тебя, отец, и за себя!» «Нет! – протестовал старший Малик. – Горе нам, но такова наша судьба, мой сын! И такова воля Аллаха! – Тимур был бы доволен этим диалогом – недавний правитель Герата отрабатывал свою свободу честно. – Поезжай и скажи ему: я твой слуга. Слышишь? Иначе мы все умрем!»
Через сутки Амир Гури предстал перед завоевателем и склонил перед ним голову.
– Посмотри на меня, – потребовал Тимур.
Тот поднял глаза.
– Еще прямее смотри.
– Я смотрю, – процедил тот.
– Будешь бунтовать?
«Смирись, иначе мы все умрем!» – звучал в ушах Амира Гури отчаянный крик его отца.
– Не буду, государь.
– Вот и хорошо, слава Аллаху, – цепко глядя в глаза молодому воину, словно пытая того, что у него на душе, заметил Тимур. – Все бы так, как ты: день раздумий – и единственно верный ответ. Не стоило бы проливать море крови.
И Амиру Гури достался парчовый халат и золотой пояс.
Хорасан был покорен. После этого Тимур решил вернуться в Самарканд. Он шел обратными дорогами, и быстрый гнев его, как плеть погонщика, настигал те племена, которые когда-то причиняли вред ему, его родне или его бахадурам, и кто из врагов не успевал спрятаться или уйти, погибал.
Вернулся Тимур с большой добычей и, как записал хронист:
«С величием и торжеством он вошел в Самарканд. Лица всех от мала до велика в этой стране засветились при виде его. Государь оказал большое внимание этому народу, не осталось человека, которому не досталась бы какая-либо милость».
И впрямь, почему не быть щедрым со своим народом, когда десять других народов обобраны и раздеты, если еще остались живы? Но своя рубашка ближе к телу – так было и так будет. А свой народ Тимур, хоть и диктатор, но строгий и справедливый владыка, по-своему любил. Другого народа у него не было. Этот народ вместе с ним испытал все муки адовы во время междоусобья, из этого народа в черные дни мелкие эгоистичные властители сделали убийц и воров, как и сделали из него, Тимур-бека, так не его ли задача помочь своему народу забыть этот ужас? Не дать наконец-то вздохнуть ему свободно и счастливо? Конечно, полной свободы у этого народа, поделенного, как один военный лагерь, на тумены, не было и быть не могло, но была свобода ходить на богатые рынки и есть от пуза, слушать учителей в медресе, если ты умен и желаешь приумножить знания, конечно, мирно спать с женой или десятью женами, если можешь себе это позволить, а то и заниматься любовью с прекрасными гуриями, если золотишко весело звенит в кошельке. Это ли не радость для простого человека? Еще какая радость! А совершать великие деяния предоставьте великим людям и их мужественным сподвижникам. И принимайте с благодарностью те дары, которыми они наградят вас после таких вот триумфальных походов. Аллах всех поставил на свои места, и глупо думать, что он, держатель небес, в чем-то ошибся!
И народ, встречая своего отца и полководца радостными криками, с благодарностью принимал все, что давал ему великий эмир Тимур Гурган. А за государем ехали его слуги и разбрасывали, как зерна пшеницы, мелкие серебряные и медные монеты, и народ жадно собирал их, и эти зерна прорастали чудесным урожаем – поклонением, обожанием, легендами и обожествлением! Чем больше монет, тем чудеснее урожай, а уж дома, в родном Самарканде, Тимур не скупился.
Мир Тимура еще раз пошатнулся, как это всегда бывает, когда теряешь самых близких людей. Вслед за любимым старшим сыном Джахангиром, который должен был унаследовать его трон, умерла красавица-дочь Тимура – Тагай-шах, которую все домашние ласково называли Ака Беги. Она была дочерью рано ушедшей из жизни первой жены Тимура – Турмуш-аги. Тимур всегда чувствовал ответственность за раннюю смерть первой жены, которую взял в жены еще девочкой, ей досталось так мало любви от мужа и так много отчаяния. Но сколько любви и заботы он отдал первой дочери – Ака Беги! И вот ее не стало. Как написал хронист: «Та прекрасноликая, подобной которой в то время не было, которую государь очень любил». Она была женой его вельможи Мухаммад-бека. «В цветнике ее царства появилась порча, обнаружилась ее болезнь, – продолжал хронист. – Сколько бы ни старались лекари, пользы это не принесло, и отдала душу».
Тимур был безутешен. От всех мирских дел умыл руки, ни о чем не мог думать, приказал раздать бедным и нищим много еды и одежды. Тысячи людей во дворце и его округе посыпали голову пеплом, переживая утрату. Единственное, что утешало отца, это то, что от дочери у него остался малолетний внук – Султан Хусейн.
Покойницу облачили в черный траурный саван, и процессия из Самарканда двинулась в Кеш. С Тимуром ехал неутешный муж-вдовец и его, Тимура, внук. Заплаканный мальчуган.
Караван шел и ночью. Сотни верблюдов и лошадей тянулись в сторону родного города. Долгой была дорога! Селения бедноты тут и там вставали по пути. Черные сады и лимонные пески под луной, с ультрамариновыми тенями. Опасными, грозными! В таких тенях он лежал, когда ждал в засаде с другом и соратником эмиром Хусейном чужие караваны! Тимур, сидя в седле, то и дело мрачно подн