имал голову и смотрел на желтый диск в небесах, с одного края съеденный ночью. Что от него хотел Бог? Все ли он, Тимур, раб его, понимал? Все ли услышал? Зачем Аллах отнимал у него самое дорогое?
В утренней дымке он увидел вдалеке над песками белый город Кеш, который рос ввысь минаретами и дворцами буквально на глазах. И как же иначе, он полнился послушными строителями со многих уголков Азии!
– Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему мы возвращаемся, – мрачно проговорил Тимур вечером в Шахризабе, у каменного саркофага, когда остался наедине со старшей сестрой Кутлук Туркан-агой, которая по большей части жила в родном Кеше. – Но как мне смириться с этим? Кто объяснит мне это?
Принцессу только что похоронили в родовой усыпальнице. Только что сотни плакальщиц пролили потоки слез. И всюду муллы читали священные тексты по спасению души Ака Беги. Сестра Тимура, закутанная в черное покрывало, плакала о любимой племяннице, к воспитанию которой тоже приложила немало усилий.
И вновь он продолжал размышлять. Отсеченные пальцы, изувеченное колено, это он еще мог понять – ущерб его бешеной гордыне. Но дети? Что дурного сделала она, общая любимица, милая Ака Беги, что Он отнял ее у него? Лишил отца счастья. А сына, еще кроху, матери. Была ли тут связь с тем, что сам он, Тимур, отнимал жизни у других – отцов и матерей, сыновей и дочерей? Или это злой рок, который тащит подобно быстрому речному потоку всех и вся лишь в одном направлении? И мы можем только смириться с этим потоком, не более того?
– Я пытаюсь найти ответы, – хрипло проговорил он. – Связана ли ее смерть с моей жизнью? Жизнью государя и воина?
– Мы не знаем Его путей, дорогой брат, – тихо молвила Кутлук Туркан-ага. – Пытаться человеку проникнуть в замысел Божий – нет большей глупости. Остается терпеть и молиться. И терпеливо принимать все, что дается нам. Что до твоей жизни, Тимур… – Она сжала пальцы его исковерканной руки; сестра и лечила когда-то эту руку, когда он вернулся едва живым в родной дом. – Где ты видел таких государей и полководцев, которые бы не распоряжались жизнью людей и не проливали кровь? Аллах поставил тебя на это место. Без его воли ты бы не стал государем и не сделал бы всего того, что сделал.
Ее поддержка была великой силой для него в этом мире.
День за днем, живя в Шахризабе у сестры, Тимур всем сердцем предавался горю и размышлениям о жизни и смерти. Но пока он размышлял о воле Божьей, отовсюду стали поступать дурные вести: там бунтовали завоеванные туркмены, которых ненавидел Тимур, и они отвечали ему тем же; тут строили козни коварные и заносчивые хорезмийцы; мятежный эмир Вали-бек, правитель Мазандарана, науськанный другим мятежным эмиром Али-беком Джаникурбани, осадил Сабзавар. Но Тимур и слышать ничего не хотел.
Пока Кутлун Туркан-ага не сказала ему:
– Случившуюся ошибку даже Аллаху не исправить. Смерть всегда рядом с нами. С тех пор, как есть мир, так обстоит дело, и печалиться бесполезно. Но если ты будешь день за днем пребывать в горе, государство и твой народ – все станут бедствовать. Почему банда мерзавцев выступает в Мазандаране и причиняет бедствия мусульманам, а ты молчишь? Здесь только один путь: ты пойдешь для сражения и так их накажешь, чтобы никто больше не смел мечтать о подобном бесчинстве.
Она была очень мудрой женщиной! Ее слова привели в чувство Тимура, и он, собрав все силы души, стал готовиться к походу в Хорасан и Мазандаран.
Армия вышла из Бухары в начале 1382 года. Правой рукой Тимура был Хаджи Сайф ад-Дин, левой – второй сын, царевич Умаршах. Также с ним были третий сын, царевич Мираншах, и племянник Тимура Амирзаде Али. У каждого было свое войско. Они остановились в Гаране. Узнав о походе, мятежный Али-бек Джаникурбани заперся в Калате – неприступной крепости на каменистом плато.
– Каким хитрым должен быть дьявол, что он толкнул Али-бека Джаникурбани на эту войну? – спрашивал по дороге Тимур, когда ехал в окружении ближайших полководцев. – И каким глупым и безрассудным должен быть сам Али-бек Джаникурбани?
Все дело в том, что дочь Али-бека, юная красавица Ханд-Султан, была сосватана за внука Тимура – Мухаммада Султана, сына покойного Джахангира. Это было непонятно Тимуру – просто не укладывалось в его голове. Они вот-вот с Али-беком Джаникурбани должны были стать родственниками!
И вместо этого – война.
Тимур, как он уже привык это делать, отправил к Али-беку посла. Если можно решить дело миром, зачем проливать кровь? Дайте нам то, что мы просим – невесту и свадебные дары, поклонитесь нам, мы наденем на вас «халат мира» и подпояшем вас «поясом дружбы», выказав монаршую милость, и пойдем дальше. Зачем обрекать тысячи людей на разорение и смерть?
Посол прибыл в Калат, там перед мятежным шахом развернул пергамент и сказал:
– Мой государь пишет: «Почему, боясь меня, ты заперся в крепости? Теперь не церемонься и иди к нам и исправь свою ошибку. Если не придешь, то все, что произойдет, будет по твоей вине».
– Ответа не будет – уходи, – зло бросил послу Али-бек.
Но посол медлил, и Али-бек Джаникурбани гневно махнул рукой в перстнях:
– Во имя Аллаха, что тебе неясно? Свадьбы не будет! Не дождется эмир Тимур! – Он весь кипел. – Велика честь! Джаникурбани – древний шахский род! – Али-бек даже гневно рассмеялся. – Зачем мне тесть-разбойник? Душегуб с большой дороги? Моя деточка Ханд-Султан выйдет за равного! Я все сказал! Убирайся!
Посол удалился. Тимур ожидал упрямства. Они были все упрямы поначалу, чванливые индюки и тупые бараны, думал он, и ничего не поделать с ними. Пока их за лапы и копыта не приволокут на кухню, где по ним уже точат длинный нож. Только тогда они начинают соображать! Кудахтать и блеять!
– Если бы у них был здравый рассудок и поменьше спеси, – сказал он ближнему кругу на военном совете, – а еще лучше, если бы они милостью Аллаха смогли бы заглянуть на месяц-два вперед и увидеть горы трупов и развалины своих городов, насколько они были бы сговорчивее!
Тут эмир Тимур был абсолютно прав. Если бы у жителей Калата было право голоса, они бы хором сказали своему гордому и спесивому владыке: «Отдай свою дочь за внука людоеда, и дело с концом!» Но у них такого права не было, и оставалось им уповать лишь на крепкие стены города и милость Аллаха.
Тимур кивнул своему окружению:
– Приказываю распустить слух, что мы поворачиваем и не медля идем в Мазандаран, пусть беспечные глупцы вздохнут спокойно, а сами двинемся основными силами на Калат.
Так они и поступили. Хорошие слухи разнеслись мгновенно! В Калате негде было шагу ступить – все население с округи сбежалось в крепость, весь скот согнали за крепостные стены. А тут открыли ворота и выпустили лошадей и верблюдов, коров и овец пастись на тучные луга благословенного края. В это самое время у крепости и появились первые отряды Тимура. Отрезали от крепости все стада, перебили охрану и пастухов, кто не успел убежать, и взяли всю скотину себе. Это был ловкий ход! Мятежный Али-бек Джаникурбани локти кусал от ярости и бессилия, что его так просто обманули. Обобрали! По-разбойничьи легко! Как же он проклинал Тимура, этого подлого хитреца, опытного татя, но был бессилен что-либо предпринять.
А тут уже и вся армия подошла к его крепости. Грозно поднималась она с обширного каменистого плато. Подобраться к ее стенам уже был великий труд, не говоря о штурме. В районе Калата к Тимуру присоединилось войско Малика Гияса ад-Дина, который после долгих мытарств и разорения своего края заслужил-таки благосклонность и прощение государя. Конечно, он находился под строгим присмотром, люди Тимура с него глаз не спускали, тут будешь кроток, как овца! Они окружили Калат со всех сторон, и каждый из полководцев Тимура разбил лагерь внизу, напротив ворот крепости. Всего этих ворот было четырнадцать, за что крепость получила название «Четырнадцать сторон». Мираншах разбил свой шатер напротив ворот Дахча, Сайф ад-Дин – напротив ворот Дарбанди. Свой шатер Тимур поставил недалеко от главных ворот, которые как раз смотрели в сторону Мавераннахра.
Мятежный Али-бек Джаникурбани с тревогой обошел всю крепостную стену, наблюдая за тьмой войска Тимура, обложившей Калат со всех сторон. У него в животе стыло и сердце замирало от вида этого войска. Впрочем, не он был первый, кого разом одолевал недуг страха, и совсем не был последним!
И наконец он продиктовал письмо:
– «Раскаиваюсь в своих дурных поступках и стыжусь своих дел. Пусть государь сделает милость и подойдет близко к воротам. Я выйду, поцелую ему ноги и оботру глаза».
Письмо доставили в лагерь Тимура. Было это пятнадцатого мая 1382 года. Тот прочел послание и с пятью воинами двинулся к главным воротам Калата. Али-бек Джаникурбани не вышел, зато устроил засаду, но никто из лучников, спрятавшихся в скалистых подъемах, не выстрелил – не хватило духу.
Тимур вернулся злым и дал приказ горцам – мекритам и бадахшанцам:
– Лезьте в гору!
Те взбирались по скалам лучше коз и тотчас стали карабкаться на каменистое плато – укреплять лестницы и канаты. Их поддерживали лучники. Под гром и вой барабанов, литавр и труб за ними к горе двинулись остальные воины Тимура.
Так начался штурм Калата. Уже к вечеру бахадуры Тимура дрались на стенах города. Его лучники не давали высунуться врагу в бойницы – выбивали их десятками. Али-бек вдруг понял, что Тимур не повернет, не изменит своего решения взять Калат, он положит здесь столько людей, сколько будет нужно для победы, а потом расправится с ним и его людьми. В иные участки крепости, полной переходов и дворов, уже проникли бахадуры завоевателя и, приняв оборону, не собирались оттуда уходить.
Во время передышки Али-бек решил повторно запросить пощады и отправил посла к Тимуру.
В письме было: «Пусть государь окажет милость и вернет тех людей на горе. Я его раб, утром приду служить». С письмом были отправлены именитые беки и дочь Али-бека – красавица Ханд-Султан. Беки пришли, жалкие видом, долго извинялись за своего хозяина, представили до смерти перепуганную дочку в золотых одеждах. Совсем недавно она слышала тысячи голосов лезущих на стены бахадуров своего будущего свекра. Да и сам свекор смотрел на нее сейчас ой как строго! Глаза девушки, лицо которой было закутано, смягчили сердце завоевателя. Наконец, он же не зверь? Вот она, невестка, стоит рядом, залог будущей дружбы с неразумным Али-беком Джаникурбани, готова идти под венец.