И вскоре он все узнал. Мираншах, Сайф ад-Дин и Ак-Буга-бек подавили восстание в Герате, залили его кровью, затем отрубили погибшим бунтовщикам головы и сложили из них башню на рыночной площади Герата. Народ воистину устрашился этой каре. После нее все рассыпались по домам и носа не казали на улицу. Сотни обезглавленных тел лежали тут же. Так два полководца вернулись в Самарканд, а Мираншах остался следить за вверенными ему отцом землями. Одновременно с этим в столице Мавераннахра были зарезаны те, под чьей жизнью Тимур своим волевым словом подвел последнюю черту.
И вдруг все бунтовщики успокоились. Словно реки пролившейся крови потушили пожар мятежных душ. И Тимур понял, что был прав. Жестокость государя оказалась оправданна. Если бы не его воля, стихийная резня продолжалась бы до бесконечности. Это как нарыв, на который вместо бальзама просыпать соль. Быстрая смерть бунтующих вождей, гордых индюков, и башня из голов гурийцев сделали свое дело – жестокость и смерть врага в очередной раз излечили оставшихся в живых.
Глава четвертаяВопящая стена и башни из голов
Почти одновременно ушли из жизни старшая сестра Тимура – Кутлук Туркан-ага и его жена – Дильшад-ага. Они были ему верными помощницами и друзьями, воспитателями его детей. Особенно смерть сестры, в которой он с детства более других видел духовную опору и поддержку, которая понимала его с полуслова, с которой он мог поделиться всегда и всем, отняла у Тимура большую часть его жизненной силы. Сестру он похоронил в усыпальнице Шахи-Зинда (переводится как «Вечно живой царь»), где семьсот лет назад был похоронен двоюродный брат пророка Мухаммеда – Кусам ибн ал-Аббас, «скромный воин ислама», как говорили о нем. Он был одним из тех, кто штурмовал Самарканд; камень, брошенный защитником крепости, попал ему в голову и сразил наповал. На том самом месте, где погиб родственник Мухаммеда, и был воздвигнут храм. Тимур же превратил его в роскошный архитектурно-религиозный ансамбль.
– Святые должны лежать рядом со святыми, – сказал Тимур.
Что ж, его сестра это заслужила. На деньги, которые в походах доставал ее младший брат, она строила медресе, ханаки – обители скромных суфиев – и мечети, щедро раздавала милостыню нищим.
В память о сестре и ее щедрости Тимур приказал раздать нищим много денег, одежды и еды. Но больше не было рядом человека, которого бы он мог спросить, почему Всевышний вновь отнял у него самое дорогое. Он мог бы задать этот вопрос верному другу Хаджи Сайфу ад-Дину, да что толку спрашивать у человека, который, как и он сам, Тимур, все вопросы решает мечом? Государь заперся у себя. Он много пил в эти дни. Иногда он предавался этому пороку, был грешен. Но одно дело, когда пьешь на пиру веселья ради, и совсем другое, когда запиваешь безысходное горе. Это уже дьявольское питие.
Он прогнал всех и долго плакал у надгробия сестры. Давился рыданиями. И шептал: «Милая Кутлук, добрая сестра, зачем ты оставила меня? Без тебя я так одинок!» Он бы убил любого, кто увидел бы его в эти минуты таким – жалким, слабым и ничтожным.
Простым смертным.
Тоска, навалившаяся на государя, в этот раз оказалась такой силы, что Тимура понадобилось вытаскивать из нее буквально волоком. Понадобился приход трех ученых-мудрецов, шейхов и сейидов, чтобы помочь ему. К государю явились Сайид Барак, когда-то препоручивший его заботам от лица шерифов Мекки весь исламский мир, а также Ходжа Абдулмалик и Шайхзаде Сагирчи. Он пустил их. Три мудреца низко поклонились и сели вокруг его ложа. Еще по дороге во дворец три мудреца долго совещались, что и как сказать государю, чем помочь ему.
Первым заговорил Сайид Барак:
– Государь, – начал он, – большие печали – как море, порой они до горизонта. Но что ищет в море любой мореплаватель? Спасительную землю.
Два других мудреца оживленно и многозначительно закивали.
– Нельзя позволить себе утонуть в море печали и горя, – добавил Ходжа Абдулмалик. – Надо ступить на берег, государь.
Его поддержал Шайхзаде Сагирчи:
– Пора заботиться о неимущих и бедных, о своем народе. Он ждет справедливого правления, государь. От долгой печали ничего доброго не получится. Ты – основание своего государства. Что дом без основания? Рухнет в два счета. Пора оставить горе позади и ступить на спасительный берег, государь.
Справедливая речь всегда найдет путь к здравому уму. Пусть и поверженному горем. Тимур внял трем мудрецам и ступил на спасительный берег. Это было сложно, но он сумел.
И конечно, выручила его новая война.
Правитель Могулистана Камар ад-Дин, давний враг Тимура, внезапно совершил грабительский набег на Андижан, окраинную область Мавераннахра. Как охарактеризовал этого правителя летописец: «Камар ад-Дин из рода Бахрин, он был акулой в море заговоров и смут». К тому же многие подданные Камар ад-Дина, могулы-кочевники, числились кяфирами. Они лишь формально исповедовали ислам, но на самом деле не признавали многие его доктрины, и правоверные мусульмане Мавераннахра были убеждены, что этих отступников ждет геенна огненная и потому жизнь их гроша ломаного не стоит. И впрямь, зачем кому-то жизнь, это великое благо, если ты не можешь услышать истинное слово Бога? Если ты глух к Его речам? Не легче ли тебе умереть и не мучить землю своим присутствием? А Тимур все чаще искал спасение для своего сердца в священной войне за веру.
Он выбрал две опоры для своих устремлений, два закона: первый – «один Аллах на небе и один султан на земле», и второй – «джихад всем неверным». На этом он решил строить свой мир, эти две доктрины оправдывали его войны и заслуживали, по его мнению, всех человеческих страданий. А если он забирался в чей-то кошелек, и поглубже, а то и выворачивал его наизнанку, так что ж? Он не считал этот кошелек чужим. Почему? Смотри на закон номер один: твоя жизнь и твое состояние принадлежат султану, единственному правителю в подлунном мире.
В ненавистный Могулистан, страну воинственных кочевников, и направил свои войска Тимур. Он проходил чужие земли, брал одно кочевье за другим, но ловкий Камар ад-Дин, словно почувствовав, что восточный сосед устроил за ним персональную охоту, уходил от Тимура с проворством и хитростью бывалого лиса. Перебив много неприятелей, опустошив их территории, дойдя до Иссык-Куля, чагатаи вернулись домой без вождя могулов.
Камар ад-Дин буквально испарился.
Тимур не был удовлетворен походом. Но это было еще не все. Вынырнув из моря несчастья, он не просто увидел спасительный берег, как его учили три мудреца. Три смерти – любимой жены и дочери и бесценной сестры – не просто разбили ему сердце. Разбили в очередной раз! Недавняя утрата ожесточила его. Ему хотелось отомстить судьбе. Сделать то, что потрясло бы весь окружающий мир.
Хотелось, чтобы от поступи его, Тимура Гургана, дрожала земля.
И такой шанс появился. Феодалу Шайху Давуду Сабзавари Тимур формально доверил в правление его же Сабзавар, но реальная власть принадлежала ставленнику Тимура – даруге Табану Бахадуру. Шайх Давуд терпел недолго, взбунтовался и убил даругу. На Сабзавар тотчас были брошены два лучших полководца Тимура – Хаджи Сайф ад-Дин и Ак-Буга-бек. Они взяли штурмом Сабзавар, перебили всех людей мятежного феодала, утопили город в крови, но сам Шайх Давуд бежал и спрятался в горной крепости Бадрабад.
Тимур устал доверять местным феодалам, которые после долгих осад и боев сдавались ему, приползали и целовали сапоги, отправляли ему на заклание своих вельмож и дочерей, но стоило ему поверить им и уйти домой, убивали в городах его бахадуров и вновь объявляли войну. И все начиналось сызнова! Поход, письма мятежникам, уговоры, осада, первый штурм, второй, третий. И вновь – поклоны, обещания, целование сапог, и вновь – предательство. Это была какая-то напасть! Заколдованный круг! «Что могло разорвать его? – думал Тимур. – Рассечь? Да так, чтобы концов уже не соединить! Что должен я сделать для этого?» Позавчера Вали-бек воевал с ним, затем принял дружбу, но стоило ему, Тимуру, уйти из Мазандарана, как тот вновь бросился на его людей. В Мазандаране и Сеистане, которые недавно поклонились ему, опять начались волнения. А жители Герата взяли и сговорились с ними!
– Что, малой оказалась башня из голов гурийцев на рыночной площади Герата? – в гневе спрашивал Тимур у своих полководцев-беков. – Надо было построить больше и выше? Ну так я, клянусь Аллахом, построю из их неразумных голов десять башен, сто! – Яростью и жаждой отмщения наполнилось его сердце. – И все будут до небес!
Он пришел в Герат, вновь усмирил их, потребовав налог пощады. Герат поклонился и заплатил. Головы остались на плечах. Бунтари разбежались. Но что будет завтра?
И вот теперь в скалистом Сабзаваре его войско подошло к горе, на вершине которой в крепости прятался мятежный Шайх Давуд. Тяжелым взором смотрел Тимур наверх, на вершину скалы. Таким взором смотрит палач на свою жертву. В этот раз он не диктовал писем, не посылал к своему врагу послов. Хватит, решил он. Человек сам выбирает свою судьбу, подчас самую злую, а в этот раз, как Шайх Давуд, он выбирает ее снова и снова, и никакие увещевания не останавливают его! Так вот, он, эмир Тимур, Тимурленг, Железный Хромец, как они все, самовлюбленные индюки, называют его, пришел к недальновидному Шайху Давуду в одеждах судьбы. В черных ее одеждах. Роковых.
Ведь для судьбы, как известно, нет преград!
– Шайх Йахья Хурасани, ты сделаешь подкопы под крепость, – на совещании приказал он одному из своих эмиров. – Сгони людей, сколько надо. Головой отвечаешь за исполнение приказа!
Как всегда, согнанные с окрестностей люди, управляемые его мастерами-строителями, бросились выполнять приказание. Чтобы их не перебили сразу, впереди они тащили деревянные щиты. Легкая пехота из ловких горцев взбиралась за ними. Камни и стрелы полетели с крепости. Щиты обрастали стрелами, камни влетали в них, кого-то переворачивали и ломали строй. Но все упрямо шли вверх. Лучники Тимура, самые умелые, тоже карабкались вверх и, как могли, прикрывали штурм крепости меткой стрельбой. Строители ложились сотнями, потом тысячами, корчась и умирая от летящих вниз камней и пролитой смолы и кипятка, но копали. Бахадуры государя тоже погибали большим числом. Но в этот раз ни один мускул не дрогнул на его лице от вида страдания своих воинов.