ерстой пропасти. Столкновение двух таких держав, как Мавераннахр и Золотая Орда, да еще на полях Ирана, стало бы великой катастрофой для всей Азии, опустошительным смерчем пронеслась бы она по земле и Чагатайского улуса, и самой Золотой Орды. Хотел такого Тимур? Нет! Ни в коем случае! Он не желал ни пяди земли улуса Джучи, это была чужая территория! Ему хватало того, что Тохтамыш однажды назвался его сыном и попросил Тимура быть ему отцом. Этого условного старшинства в их отношениях было достаточно! А вот Иран, брошенный Хулагуидами, ему был нужен, и отдавать его Золотой Орде он не желал. В нее, Орду, и так входили великие земли!
Надо было договориться, прийти к разумному соглашению.
Глядя на пленных, Тимур думал. Что и когда он проглядел? Назвав Тохтамыша своим сыном, он не кривил душой! Он, Тимур, и хотел именно этого: он сидит на юге, Тохтамыш на севере. Если что, они могут всегда помочь друг другу. Им может покориться весь мир!
Пленники все еще ждали худшего. Они слышали, что эмир Тимур великий хитрец! Сейчас государь расспросит их, все узнает, а потом прикажет казнить.
Но Тимур сказал:
– Между мной и вашим господином отношения отцовские и сыновние. Так было, и так должно быть. Мне неясно, почему он стал вдруг творить такие дурные поступки. Ведь из-за этого уже пострадало столько мусульман! Пусть отныне он прекратит такие дела и пусть держится прежних клятв и договоренностей. – Послы просветлели лицами: кажется, на горизонте забрезжило спасение! – Мы отпускаем вас с миром, – молвил Тимур. – Пойдите и передайте хану Тохтамышу эти наши слова.
Пленные встали на колени и уткнулись головами в пол. Они бормотали молитвы. Им подарили жизнь! Когда они подняли головы, старший вымолвил:
– Мы тебя слушаемся, государь! Все исполним!
– Идите, – доброжелательно махнул рукой Тимур. – Вам подарят халаты, дадут свежих коней и еды в дорогу. Езжайте к своему господину!
Отправив пленников назад, Тимур собрал войско и двинулся в сторону Кокча Тенгиза (озеро Севан). На берегу самого прекрасного озера Кавказа, окружив себя кольцами охраны, Тимур разбил походные шатры и устроил пир. Напоив коней и отдохнув, чагатаи двинулись на восток, в азербайджанский город Шемахи, недалеко отстоявший от Табриза. Сюда к нему из Самарканда и прибыла Сарай Мульк Ханум, «высокая колыбель», таков был титул первой жены государя, а с ней и царевичи Шахрух и Халиль. Как написал хронист об этой встрече: «В местности Маранд Шемахи они удостоились увидеть друг друга и сделали столько подношений и пожертвований, что небо удивлялось этому».
Но вскоре, оставив жену, Тимур вновь устремился в битву. Взял неприступную горную крепость Аланчук – взял хитростью, найдя источник воды и перекрыв его. Потом спустился с гор и пошел на подавление туркмен, которых очень не любил, и на то была причина. Тимур был тюрком и гордился этим, а туркмены были совсем другого рода и племени, иной крови[24]. После подавления туркмен двинулся на города Ирана, ему надо было успеть прежде, чем окружение Тохтамыша заставит хана ворваться сюда же, надо было напугать и покарать, а после этого вторгся на территорию Западного Ирана, звавшегося иракским, и Фарса.
В Исфахане, на берегу полноводной реки Заянде, в середине ноября 1387 года случилась настоящая трагедия. Войска Тимура подошли к иранскому городу, старейшины, уже зная, каков норов завоевателя, вышли к нему и поклонились. Тимур принял их очень хорошо, подарил халаты и потребовал дань. А как же без дани? Исфахан был очень богатым и процветающим городом, и, чтобы правильно обобрать его, город условно разбили на квадраты и для каждого участка назначили сборщика подати с отрядом солдат. В первую же ночь в предместьях Исфахана вспыхнул заговор, его возглавил некий кузнец из Тегерана по имени Али Кочапа. Во-первых, ему было жалко своего добра, во-вторых, он ничего не слышал про то, что «Аллах на небе один – и султан на земле тоже должен быть один». И что этим султаном должен быть именно головорез Тимурленг. Ему хотелось быть свободным в свободной по его меркам стране и не зависеть от прихотей и аппетитов людоедов-завоевателей. Которые даже после выплаты «налога пощады» ходили по домам, грабили, насиловали, а могли и убить, если кому-то их поведение не нравится. Кузнеца поддержали сотни, а потом тысячи горожан, которые никак не желали расставаться со своим имуществом, быть униженными и оскорбленными. Но самое ужасное то, что Али Кочапа не понимал судьбы и не хотел ее принимать в том виде, в каком ее послал Бог. Как испытание, как наказание! Увы, а судьбой всей Азии была воля ненавистного Тимурленга! И кузнец-бунтарь не думал, что последует за его восстанием. Возбужденные праведным гневом иранцы ворвались в город и устроили захватчикам-тюркам резню. Они убивали и сборщиков податей, и солдат, и они вырезали те отряды, которые постепенно входили в город. Всего убили три тысячи людей Тимура. Это была колоссальная потеря! Не всякая битва уносила у Тимура столько людей! Старейшины хоть и злорадствовали в глубине души, но ужаснулись народному гневу и тому, что последует за этим.
Когда утром Тимур узнал о восстании и резне, он сказал: «Возьмите этот город!» Напившись крови непрошеного захватчика и удовлетворив жажду мести, горожане заперлись в Исфахане, но разве они были воинами? Они могли напасть на сборщика податей в своем доме и зарезать его, но как сдержать великую силу Тимурова войска? Такая задача была им не по плечу. И сдавая одну башню за другой, оставляя крепостные стены, многие пожалели, что не захотели отдать последнее добро завоевателю. В городе началась ответная резня. И охота за исфаханцами, а вернее, за их головами. Некоторые не хотели убивать сборщиков податей и спрятали их у себя, вот они только и выжили. А других ловили на улицах, врывались к ним в дома и первым делом, повалив жертву, порой даже не убив, отрезали ей голову. Все равно, кому: мужчинам, женщинам, детям. Не все воины Тимура были одинаково кровожадными, не всем хотелось резать головы другим людям, тем более беззащитным горожанам, к тому же несчастным женщинам и детям, и очень быстро за голову человека была назначена цена. Как написал хронист: «В начале дела одна голова стоила двадцать динаров коппеки, а к концу, когда каждый стал приносить свою долю голов, одна голова в это время стоила пол-динара и никто не покупал».
Одетый в пластинчатый доспех, в черном плаще, Тимур в окружении свиты въехал в город как ангел смерти. Кровью были залиты улицы и дома. Кровью были забрызганы выбеленные ограды, у которых проходила казнь. Десятки тысяч обезглавленных тел лежали повсюду. Кровь стекала со ступеней домов. Исфахан пропитался человеческой кровью. Проезжая по улицам, Тимур заставал своих солдат, еще держащих за волосы эти отрезанные головы. Чагатаи, с головы до ног залитые кровью, сбрасывали эти головы в горки. У каждого должна была быть такая горка!
– Постройте на площадях города Исфахана башни из этих голов! – приказал Тимур. – Чтобы они были выше домов!
В этот день на улицах иранского города Исфахан выросли страшные башни. Головы окунали в густую глину, чтобы башня была крепкой и простояла долго. Всего было отрезано семьдесят тысяч голов. К закату в опустевшем городе стояли эти башни. К великому счастью, они были немы. В криках застыли рты на искаженных, обляпанных глиной лицах.
Тимур не торопясь объезжал мертвый город. Черные всадники, люди свиты, в лунном свете двигались за ним. Копыта лошадей утопали в сыром и черном от крови песке.
– Они могли бы заплатить, но выбрали такой путь, – проговорил Тимур. – Воистину: «Если Аллах пожелает чего-либо, то он готовит причины этого». Не я так решил – так решил Бог.
Уже на следующий день Тимур двинулся на богатейший персидский город Шираз, известный не только своими золотыми украшениями и коврами, но и древней школой поэтов. В Ширазе только что произошла смена власти – приближение завоевателя подталкивало правителей и их окружение к необдуманным шагам и авантюрам. Интриги и заговоры охватили древний город. Шираз лихорадило. А от вестей, прилетевших из Исфахана, и совсем становилось плохо.
Тимур остановился по всем правилам недалеко от города, в местности Тахти Карача, разбил шатры и стал поджидать послов – лучших людей города. И они не заставили себя ждать. Пришли к нему толпой и поклонились, принесли богатые подарки. Но, конечно, самым дорогим подарком был сам Шираз. Глядя на их подобострастные поклоны, Тимур думал: а были ли бы старейшины города так учтивы с ним, если бы не десятки башен из голов в Исфахане? И давал ответ самому себе: нет! Шираз ощетинился бы катапультами и копьями воинов, и ему пришлось бы пролить много крови – и своих солдат, и персов, прежде чем он бы вошел в этот город. И вновь была бы резня, и стоны, и плач, и кровь лилась бы по улицам прекрасного и богатейшего Шираза, воспетого персидскими поэтами, о котором он, Тимур, слышал столько прекрасных легенд! Вот она, воля Аллаха: Исфахан спас Шираз! Да будет так.
Тут ему кто-то и сказал:
– Государь, у нас в Ширазе есть бродячий поэт Хафиз! Нищий гений! – Это было произнесено с едкой насмешкой. – А у него есть стих про Самарканд, и весьма оскорбительный!
– Что такое? – нахмурился Тимур. – Прочитайте!
И ему с величайшим почтением прочитали:
– «Когда красавицу Шираза своим кумиром изберу, за родинку ее отдам я и Самарканд, и Бухару!»
– Каков негодяй, – покачал головой Тимур. – Завтра я въеду в город и хочу видеть этого подлеца.
Он подарил халаты и пояса лучшим людям города и пояса и отпустил их домой. На следующий день Тимур въехал в главные ворота Шираза. Его встречали как покорителя, хозяина, встречали по-рабски. Низко кланяясь. Прием завоевателю понравился. Но слова поэта не выходили у Тимура из головы.
И когда он въехал на главную рыночную площадь города, то приказал:
– Привести ко мне бродячего поэта Хафиза!
И скоро к нему притащили уже немолодого стихотворца в мятом халате и тюрбане. Глаза его были печальны и веселы одновременно. А сейчас еще и напуганы. Козлиная борода с проседью торчала вперед, и поэт то и дело нервно теребил ее.