– Ты тот самый поэт Хафиз? – грозно спросил Тимур. – Который любит родинки на телах персидских шлюх?
Полководцы и бахадуры государя посмеивались над бедным поэтом. Что сейчас прикажет сделать с ним их господин? Отсечь голову, снять шкуру живьем? Просто высечь и отпустить?
– О да, мой повелитель! – воскликнул поэт и поклонился. – Я тот самый Хафиз Ширази! Но полное мое имя Мухаммад ибн Мухаммад ибн Мухаммад по прозванию Шамс аль-Хафиз аш-Ширази![25]
– Длинное имя, даже у меня такого нет, – заметил Тимур.
– На все воля Аллаха, государь, – ответил поэт.
– Не заговаривай мне зубы! – рявкнул Тимур. – Говори, как же ты посмел, бродяга, так отозваться о моей столице? Я вложил в Самарканд всю свою душу! Тысячи лучших ремесленников мира устремляли его мечети и дворцы к небу! А ты готов отдать мой Самарканд за родинку на теле публичной девки?!
Хафиз оглянулся по сторонам, вздохнул.
– Увы, государь! – горестно ответил он. – Но я таков! Видишь, – он показал на свой старый потрепанный наряд, – до чего довела меня моя щедрость?
Тимур оглядел его с головы до ног, подумал и неожиданно расхохотался. За ними стали смеяться и его вельможи. И вся рыночная площадь, которая до этого буквально затаила дыхание, ожидая суда государя.
– Да, теперь я вижу все! – кивнул Тимур. – Ты настоящий поэт! Дайте ему новый халат и тюрбан! И накормите и напоите поэта! Я уверен, что он, как и любой перс, любит вино!
И сказав это, завоеватель поехал дальше по улицам города.
Шираз был покорен легко и выжил. Пришлось раскошелиться, расстаться с богатствами, но куда деваться? Богатство – дело наживное, а вот жизнь – она одна!
Обойдя и завоевав весь Фарс, Тимур отдал хитрое распоряжение.
– Напишите победные донесения и разошлите их по всему Хорасану, да так напишите, чтобы Хорасан содрогнулся, – сурово подсказал государь.
И полетели письма по Хорасану, в которых секретари Тимура рассказывали о его подвигах, в том числе и о каждой резне в отдельности, и, разумеется, о страшных башнях. Перепуганные хорасанцы читали письма о несчастных исфаханцах, отдавших свои головы для построек этих башен, и дрожали в своих домах.
А полководец тем временем только выдвинулся с армией домой в Самарканд. Но едва он вышел из Шираза, как его перехватили гонцы. Это были лучшие бахадуры его сына Умаршаха. Они спрыгнули с лошадей, низко поклонились.
– Государь! – воскликнул старший. – Хан Тохтамыш вторгся в земли Мавераннахра! С ним огромное войско из Дашти Кипчака! К ним присоединились войска из Могулистана, государь! Они взяли в осаду Собран, а теперь нанесли поражение царевичу Умаршаху!
Эта новость была громом среди ясного неба. У Тимура от гнева горячая волна поднялась в груди.
– А что Умаршах, он жив? – спросил Тимур.
Судьба второго сына волновала его больше всего!
– Жив, государь, слава Аллаху, – поклонился гонец. – Но был час, когда все подумали, что его уже нет среди нас.
Верить не хотелось, но было ясно, что все это правда. Но она вновь и вновь не укладывалась в голове у правителя Мавераннахра. Потому что он придумал себе другую реальность, в которой он и Тохтамыш должны договориться, как всегда могут договориться отец и сын, что они в будущем – два хозяина мира! Но она, эта правда, менялась у него на глазах. Тимур инстинктивно оглянулся на Сайфа ад-Дина. Тот был мрачен, когда перехватил взгляд своего владыки и друга. Взгляд верного Сайфа ад-Дина словно говорил: «Я же тебя предупреждал, государь: сколько ни корми шакала – он будет смотреть в степь».
Глава втораяУдар в спину
Пока грозный хозяин был в далеких землях, на его родной край напали. Пока лев искал добычу в зеленых и благодатных оазисах Ирана, степной волк подошел к его логову. Так поступали и всегда будут поступать коварные враги – нападать со спины. А Тохтамыш оказался именно таковым, вероломным и коварным, об этом и прежде говорило всё – и его отношение к благодетелю Тимуру, и полное и беспощадное разграбление Москвы, куда он вошел хитростью, и точно такое же разграбление Табриза, в стены которого, после гигантского выкупа, он влетел как ловкий и хитрый тать. Тохтамыш не держал свое слово – он обманывал на каждом шагу, убивал и грабил, если надо – позорно бежал, потом возвращался, накапливал силы и стремительно шел дальше.
Почему владыка Тимур до сих пор не желал верить в то, что ордынский хан действует так по собственной воле? Почему винил во всем его окружение? Этим вопросом задавался не только верный Тимуру Сайф ад-Дин, но и другие влиятельные беки Мавераннахра.
В этом, несомненно, крылась некая тайна. Неужели Тимур и впрямь когда-то воспринял сироту и беглеца Тохтамыша как собственного сына? Неужели, потеряв первенца Джахангира, он прирос к степному волчонку сердцем? А почему бы и нет…
Пока Тимур был занят персами, события в Мавераннахре развивались следующим образом. Правителем Собрана был поставлен Темур Ходжа, сын Ак-Буги-бека, ближайшего из старых соратников государя. Тохтамыш осадил Собран, но тот дал отпор врагу, и тогда ордынцы пошли грабить все окрестные земли. На помощь из Андижана пришел Умаршах с войском и полководцы из Самарканда.
Битва произошла в обширной степи Чукалак, в пяти йигачах к востоку от Отрара. Ордынцы использовали свой старинный прием, на который попадались все армии, воевавшие с ними. Они намеренно провалили защиту в центре своего растянувшегося по степи войска и дали противнику устремиться вглубь своей территории. Опытный тридцатидвухлетний воин Умаршах, умевший брать среднеазиатские крепости и сражаться в горах, тоже купился на тактику степняков. В пылу битвы решив, что победа за ним, он во главе лучшего отряда погнался за ордынцами, и «живые ворота» за ним захлопнулись. Татарское войско сомкнулось, и пробиться вслед за царевичем не оказалось никакой возможности. А тут ордынцы сами набросились на чагатаев с флангов, решив взять их в кольцо. И те, потеряв своего военачальника и большинство лучших бахадуров, бросились врассыпную. У них не осталось никакой надежды! Это было поражение. Но они не знали, что мужественный и смелый Умаршах, поняв свою ошибку, решил идти до конца – он врезался в ряды татар и, потеряв огромное количество своих людей, с небольшим отрядом пробился через все вражье войско и оказался в тылу врага. Что же делать теперь?
На него смотрели его соратники. Скажет: ударить по врагу в спину – они ударят и погибнут. В его глазах блестели слезы отчаяния и гнева. Грудь под кольчугой вздымалась. Проиграть так глупо и бездарно! Забыть советы отца и Сайфа ад-Дина! Что ж, теперь можно и героически погибнуть! Во имя Аллаха, во имя отчего дома – Мавераннахра!
Всё решали минуты. Кто-то из старых бахадуров, мудрых беков, не боявшихся смерти, сказал:
– Умаршах, отец не простит себе твоей гибели.
– Что это значит? – спросил полководец.
Выехал вперед другой опытный бек:
– Ты – наследник отца, Умаршах. А жизнь принца и наследника стоит слишком дорого!
Если они решили драться, им стоило торопиться – перестроить ряды и ударить по ордынцам, рассеченным надвое и временно потерявшим уверенность в своих силах, сзади.
– Мы можем достойно погибнуть и добыть славу отважных и безрассудных смельчаков, – продолжал второй бек, – но кто вернет эмиру Тимуру и всему улусу тебя и твою жизнь? Твоя смерть поколеблет уверенность в собственных силах многих бахадуров!
Умаршах смотрел на клубящуюся по всему горизонту пыль – там сейчас перестраивались войска противника и готовились для новой атаки.
– Жить в позоре? – вопросил Умаршах.
– Не все битвы можно выиграть! – ответил ему первый бек. – Иногда Аллах требует проиграть – так он учит своих верных детей.
– А если будешь ранен и попадешь в плен? – подхватил второй бек. – Твоему отцу придется расплачиваться сторицей! Даже страшно представить, какие беды ждут твой народ! Но можно все решить иначе: мы вернемся в Андижан, соберем новое войско и вновь ударим по проклятым ордынцам. Решайся, Умаршах!
И принц решился: не стоит погибать понапрасну. И тем более попадать в плен. Умаршах устремился с остатками избранных нукеров и бахадуров назад, в сторону Андижана. Конечно, была погоня, но они отбились. И принц сохранил жизнь. Когда враг оказался позади, Умаршах понял, что едва не совершил великую глупость и не разбил отцу сердце. Лучшее, что он мог сделать в сложившейся ситуации, это остаться в живых, собрать новое войско и вновь ударить по врагу.
Коротко эта история была пересказана Тимуру. И были пересказаны душевные мучения Умаршаха, который пытался через послов оправдаться за поражение перед отцом.
Тимур был в бешенстве. Да, в молодости он сам попадал в засады, уходил от врага по пескам и степям, скрывался от убийц, он проигрывал сражения, провалил крупную схватку с Могулистаном – Грязевую битву, но ему никогда в голову не приходило пожертвовать собой ради этого нелепого слова – честь! А его сын Умаршах мучился из-за такой глупости, а сам он, Тимур, из-за этих мучений благородного сына чуть не лишился второго отпрыска! Какая беспечность! «Будь проклята честь, если она ведет к смерти! – думал Тимур. – Только живые, сто раз проиграв на поле боя и сто раз бежав с него, имеют возможность вернуться и взять реванш. Победить, уничтожить врага, стереть его с лица земли! Только живые! Жизнь и перспектива отмщения – это и есть честь и слава любого полководца!»
Глядя на гнев и отчаяние Тимура, к нему подъехал Сайф ад-Дин.
– Ты не можешь быть везде, государь, – и в Хорезме, и в Ширазе, и в Мавераннахре, и на Кавказе.
Первый раз старый друг не понял его, и слава Богу!
– Слабое утешение, мой друг, – ответил темный лицом Тимур.
– Но это так. И с этим надо смириться. – Сайф ад-Дин искренне решил, что Тимура мучает поражение сына на поле боя. – Даже пророк Мухаммед не мог оказаться сразу в десяти местах. Только Аллах способен руководить всей землей одновременно. Мы – люди. Мы – сме