– Пока я жив, не кончено ничего! А где твои люди? – кивнул он на крошечный отряд.
– Мертвы, да хранит Господь их души.
– Бог оказался не на нашей стороне. Ни твой, ни мой.
– Бог один на всех, – повторил свою фразу молодой князь.
– Я видел, как ты бился, – кивнул Тохтамыш. – Видел, как ты преградил дорогу той тысяче и зарубил Аргуншаха-бахадура! Я ошибался, что не всегда доверял тебе. Ты настоящий бахадур, князь! Как и твой отец!
Это была правда – князь со своим отрядом в несколько сотен положил много врагов. Но и сам остался ни с чем.
– Пойдешь со мной? – спросил Тохтамыш.
– Не пойду, – честно ответил Василий Дмитриевич. – Меня дома ждет молодая жена, дочь литовского князя, она мне детей родить должна. А с тобой пойду – быть ей точно вдовой! Прости, великий хан, ушла от тебя удача!
– Дерзок ты! – усмехнулся Тохтамыш. – Что ж, поступай, как знаешь! Ты свое послужил. – Он, повернув коня, усмехнулся. – Слишком вы, русичи, привязаны к вашим бабам! Взял бы пятьдесят жен, так и не жалко было бы! Прощай, великий князь!
– Прощай, великий хан! – кивнул ему Василий Дмитриевич. А потом, уже вслед Тохтамышу, но для своих, добавил: – Басурманин, что с него взять? – зло блеснули глаза молодого витязя. – Нехристь ордынский, будь ты проклят, сколько людей погубил – и прежде, и нынче!
Как Василий мог забыть сожженную Тохтамышем Москву? Десятки тысяч изрубленных единоверцев, и не только воинов, но женщин, детей, стариков. И десятки тысяч уведенных в полон, кого сразу не погубили. И как он мог забыть свой плен в Орде? И как было испросить прощения у Бога за витязей, которых сам он, русский князь, привел нынче на бессмысленную татарскую бойню и погубил ни за что? Еще одна жертва, брошенная в алчную татарскую пасть! А с Тохтамыша всё как с гуся вода!
Они разлетелись в разные стороны. Князь все время уходил влево, его отряд гнал коней что есть силы. Василий Дмитриевич надеялся, что уйдет из-под левого крыла Тимурова войска. Твердил молитвы! То и дело он видел бегущих с поля брани. Это были воины разношерстной татарской армии. Они толком и не знали, куда им бежать. Чужой край, проводников нет! На место отваги в сердце пришел тупой страх. И почти все гнали коней к Волге. Проклинали хана Тохтамыша и бежали к своей гибели.
А вот князь знал, куда уходить ему. Что есть силы он торопился к реке Самаре, ближе к ее низовьям, где его ждали лодки и татарские проводники, которые верно служили ему не первый год.
Молитва помогла великому князю. И страстное желание увидеть любимую жену, в которой он души не чаял. Его отряд ушел из-под левого Тимурова крыла, миновал татарских беглецов, подгоняемых неистовым страхом, и спустя полсуток, к рассвету, долетел до реки Самары. Еще верст пятнадцать они вели коней вдоль реки, вдоль зарослей, все оглядывались на поле. Но волна беглецов и преследователей еще не докатила сюда.
– Как у нас в народе говорят: тишком да нишком, ползком да бочком, глядишь, и выберешься, – выглядывая из лодки, молвил князь. – Нянька меня так учила, пока татары не забрали. Плохо будет, если сбежали наши проводники. Да не должны!
Русичи отыскали свой флот. Слава Богу, он был цел и невредим. Но проводники глазам своим не поверили.
– А где твои люди, хозяин? – спросили они.
– Все со мной, – ответил молодой князь. – А что, мало? – Он был очень зол. – Больше никого не будет. Проиграл хан Тохтамыш битву – начисто проиграл. Нам хватит несколько стругов – остальные пробейте да затопите, и поскорее.
Проводники сникли – весть была угнетающей. Лишние струги пробили и затопили у берега в камышах.
Василий Дмитриевич спешился, как и его ратники.
– Хороши лошадки, жаль расставаться. – Князь притянул за морду серого в яблоках жеребца, такого сильного и легкого в беге, породистого степного красавца, поцеловал его на прощание, хлопнул по шее, мол: послужил, друже!
– Ступай теперь, – бросил он, – ищи другого хозяина!
Ордынских лошадей оставили на берегу, сели в струги и осторожно двинулись вниз по реке. «Насколько же они опередили Тимурленга?» – думал Василий Дмитриевич, глядя на тихие зеленые берега чудесной летней реки, над которой тучами летали стрекозы и порхали бабочки. А от берега так и шли полусонные лягушачьи трели, и плотва рассыпалась от лодки и от весел. И птицы беззаботно пели в деревьях, что склонялись над рекой. Завтра утром эта земля задрожит, как перед концом света, знал молодой князь, завтра сюда придут орды победителя Тимурленга.
На рассвете они увидели впереди устье Самары[34], вливавшейся в Волгу, и крепость справа по берегу. Василий Дмитриевич уже знал, что крепость-порт называется, как и река, Самар. Это был перевалочный пункт Золотой Орды, таких по Волге стояло много. При впадении в Волгу всякой другой судоходной реки, далеко руслом уходящей в материк, вырастала такая вот крепостица или поменьше. Тут останавливались корабли, идущие из Булгар в Хаджи-Тархан и обратно. Великий торговый путь! Самая северная нить Великого шелкового пути! Так рассказали ему купцы.
Князь приказал остановиться у берега. Струги причалили, князь спрыгнул в песок. Тут было много татар, купцов и русских, и персидских, и все были всполошены. И вопрос был у всех один:
– Говорят, тут битва где-то рядом была? Так ли это?
– Позовите старшину, – приказал Василий Дмитриевич. – Бека вашего позовите! И соберитесь все на берегу! Говорить буду!
К нему вышел статный старшина крепости-порта, бритый налысо татарин, в халате, с широким поясом, при кривом мече. Узкоглазый, самодовольный, с лоснящимся от жира лицом.
– Хан Золотой Орды Тохтамыш, наш с вами владыка, был вчера разбит недалеко отсюда, на реке Кундузча, – молвил князь. – За нами по пятам идут тумены проклятого Тимурленга – он чистый дьявол.
– Да как такое может быть, князь? – спросил недоверчиво старшина. – Чтобы хан Тохтамыш отдал победу этому чужаку?
И даже руку положил на рукоять меча. Князь переглянулся со своими.
– Видишь латы наши посеченные, басурманин? – спросил Василий Дмитриевич. – Кровь видишь на наших платьях? – Его задел недоверчивый тон старшины-татарина. – Я пришел с тремястами воинами, осталось десять. Скоро Волга наполнится кровью, а мимо этой крепости будут плыть тысячи трупов. Сегодня вечером вашу крепость Самар сожгут дотла, слово даю вам княжеское, что так будет… Мужики! – окликнул он русских купцов, столпившихся на берегу. Широко, с поклоном, перекрестился. – Богом клянусь, слово даю великокняжеское, если тотчас же не уплывете на правый берег, сегодня к ночи мертвыми будете. По-христиански прошу – бегите без оглядки.
– Да как же так, пресветлый князь, у нас торги? – пролепетал один из купцов. – Я тут меда привез двести бочек. Как же так?
– Тьфу, – сплюнул Василий Дмитриевич. – Хоть кол на башке теши! – Он вернулся к стругу, забрался на борт. – Перебьют вас, дурачье торговое! И мед ваш выпьют. А головы ваши Хромец в бочках заквасит – он, говорят, большой любитель отрубленных голов! Дьявол за вами пришел – всё бросайте и уходите за нами. Кораблей у вас на всех хватит! – Его струг отошел от берега, бойко заработали весла. – Тимурленг на правый берег не пойдет – ему там делать нечего! Там – степи да леса! Ему бы с ханским добром разобраться! А на этом берегу ад будет! – Великий князь сокрушенно махнул рукой. – Храни вас Бог, мужики!
В то самое время, когда Василий Дмитриевич переправлялся через Волгу в районе реки Самары, великую реку пересекал и хитрый везунчик хан Тохтамыш – успел и уйти от преследователей, и найти лодки. Вот кому фортила судьба! К тому времени у него осталось только два спутника. Но на правом берегу Волги их дороги, хана и князя, уже не сошлись. Напротив – разошлись в разные стороны. Тохтамыш ушел вправо – к предгорьям Камня, в свои самые отдаленные земли, сибирские, куда бы вряд ли пошел Тимур, а Василий Дмитриевич взял курс на запад и после многих мытарств оказался у тестя в Киеве.
И уже оттуда подался в родную Москву…
Василий Дмитриевич не соврал, и русские купцы, бросившие свои товары и переплывшие на другой берег Волги, к вечеру того же дня увидели, как запылала на оставленном левом берегу крепость-порт Самар. В те дни пылали все булгарские городки-порты и по Волге, и по малым ее рекам. Угли от них только и остались и кости обожженные человеческие. Пылали все селения по всем ближайшим рекам. Основная масса бежавшего татарского войска оказалась на берегу Волги. Прижата к воде. Широта реки изумила многих. Вот подивились они перед смертью! Большинство ордынцев плавать не умели. Боялись воды. Они толком и не мылись! Салом все натирали себя – помнили заветы Колебателя мира Чингисхана: кто моется, тот доблесть с себя смывает! Так что любая река – чужая сторонка. Да и лодок у Волги не было – откуда? А сзади уже работали мечами воины беспощадного Тимурленга. Бахадуры получили приказ: никого из татар не жалеть!
Летописец зафиксировал избиение татар очень красноречиво:
«Бахадуры, сев на коней, преследуя, настигли тех злодеев. Впереди них была река Итиль, глубокая и широкая, как море, а позади – сабля размером в сапог. Им некуда было бежать и негде было стоять. Они остались между двумя бедами. И многие из них утонули в море бренности и лишь немногие уцелели. Их дети, жены и дочери стали добычей, взяли также и их имущества».
Великая армия Тохтамыша была уничтожена на берегах Волги. А как же ханский гарем – самое дорогое сокровище Тохтамыша? Ведь заботливый хан Тохтамыш, отец большого семейства, притащил на Волгу добрую сотню жен и наложниц.
Затаив дыхание, они сидели в больших лодках, в затонах безымянной малой речки, в тени пестрых тентов, под крутым берегом. Их срочно отослали сюда, когда битва стала неминуема. Все они были закутаны в шелка и газ и с ног до головы покрыты драгоценностями. Ханские жены всегда должны выглядеть как звезды и ждать своего властелина! И они покорно ждали. Несколько сотен служанок и слуг окружали их. Три сотни воинов охраняли ханских жен. В лодках были яства на любой вкус, в том числе изысканные сладости, но никто не притронулся к ним. Ханши трепетали под жарким июньским солнцем, в синей тени тентов, и то и дело поглядывали наверх. Все ждали своей судьбы. Им уже не раз доносили, что в битве пока нет победителя. У Земфиры, как у первой из любимых жен, была своя лодка, с десяток девушек и девочек в шелках и мальчиков в белоснежных тюрбанчиках, слуг из рабов, окружали ее. До них уже много часов доносился адский гул – сгорал третий день битвы. Она как будто приближалась к ним. Сердце Земфиры билось так часто, что готово было выпрыгнуть из груди. Несколько девочек-рабынь, чудных кареглазых серн, то и дело вцеплялись в руки госпожи, и она легонько похлопывала их – успокаивала.