Первыми пали шиитские города-крепости по Каспию – Амуль, Сари и Махану. Пророк и потомок Мухаммеда Сейид Барак, истинный суннит, лично указал пальцем на еретиков, и Тимур с удовольствием разорил города неверных. Была и тьма пленников. Об этом коротко сказал летописец, цитируя великого эмира: «Всех тех, кто является сейидами, отделить от войска и подданных, всех остальных воинов и подданных, кроме сейидов, уничтожить! После этого приказа от того народа было убито много». Реки крови текли по улицам захваченных городов. После захвата Мазандарана, северной прикаспийской области Ирана, эмир Тимур послал за женами, детьми и внуками – он решил отдохнуть в кругу семьи. Для правоверных Тимур не скупился. «Бедным и нищим дарили столько добра, – заметил летописец, – что те сравнялись с господами».
Это было только начало пятилетнего похода – Тимур так разогревался.
Пообщавшись с прибывшими «гаремными», как именовались его жены, Тимур отправил назад «высокую колыбель» Сарай Мульк Ханум и Туман-агу, а с собой в дорогу взял самых молодых – Чолпан-Мульк-агу, веселую степную наездницу и лучницу, его спутницу по героическому походу на Волгу, и совсем новых жен – Дур Султан-агу и Нигар-агу. Чолпан-Мульк, которая за полгода пути на север почувствовала себя едва ли не царицей мира, пришлось потесниться. Против воли, против сердца. Кто в гареме кого любит и кто кого ненавидит, это не касалось завоевателя и господина. Жены должны были появляться по первому его повелению, нежно и страстно ублажать и по щелчку пальца оставлять в покое, это все. Одним словом, знать свое место. Ну и рожать детей, конечно, как можно больше. Чолпан-Мульк поплакала первое время, даже побунтовала, но потом привыкла. Тысячелетняя патриархальная культура каменной плитой придавила веселую наездницу, как и других юных жен государя. Как тут не смириться?
Поход продолжался. Целью были Ирак и Фарс. На пути лежали Курдистан, Луристан, Хузистан. Каждую область Ирана постигла своя судьба, более или менее грозная, но все они так или иначе были взяты. Среди бунтарей Музаффаридов появился новый вождь – Шах Мансур, султан Шираза и Исфахана. Именно он решил поднять знамя борьбы против эмира Тимура, завоевательные аппетиты которого могли напугать любого. Шах Мансур, из арабо-персидской династии Музаффаридов, ослепил одного из своих родственников, претендующих на престол, и захватил власть в Ширазе. Он слышать ничего не хотел о том, чтобы поклониться азиатскому правителю Тимуру. Несмотря на то, что династия Музаффаридов внесла большую раздробленность в государственность Ирана, что многим было не по душе, стоит отдать им должное – они оказывали сопротивление «кровожадному Тимурленгу», не желая отдавать ему свои земли. Но Тимур, как лев, поймавший свою жертву, душил ее – захватывал одну крепость противника за другой, приближаясь к Ширазу. И всякий раз расспрашивал о своем враге: «Кто видел Шаха Мансура?»
Летописец красноречиво и льстиво давал ответ:
«Государю отвечали: “Он, взяв ноги в руки, каждый раз, как только услышит о Вас, бежит”. Да и как быть иначе? Разве может капля тягаться с морем за равенство и перепелка сражаться с кречетом?»
С такой издевкой отозвался летописец о персидском противнике государя. Но было ли так на самом деле?
Шел апрель 1393 года. Генеральное сражение неминуемо приближалось. Тимур взял для битвы обоих своих внуков – сыновей первенца Джахангира, покинувшего его в расцвете лет. Тимур не просто очень любил этих юношей – он души в них не чаял, видел в них потерянного сына; во все походы брал их с собой, препоручая им большие подразделения и опытных наставников. Так он давал им практику больших сражений, чтобы они учились у него великому искусству – побеждать. Сам Тимур взял центральный кул, внука – царевича Мухаммада Султана – поставил на левый фланг, другого внука, Пира Мухаммада – на правый. Младшего сына, царевича Шахруха, как цветисто сказал летописец, «подобно победе, оставил при себе». Были еще и большие вспомогательные отряды. Именно так и подошли чагатаи к предместьям Шираза. В местности Патила, в виду самого города, и произошла эта кровавая битва. Шах Мансур оказался вовсе не трусливым беглецом, скорее наоборот – большим смельчаком. И благородным самоубийцей. Когда два войска столкнулись, Шах Мансур разрезал со своим отрядом передовой кул Тимура, оказался у него в тылу, перебил многих захватчиков и даже оказался лицом к лицу со своим врагом. Они даже скрестили клинки, беку из ближнего круга Тимура – Адилу Афтабачи – пришлось прикрывать щитом голову своего повелителя в этой схватке. Давно ни один враг не оказывался так близко к Тимуру и не угрожал его жизни. Но перевес сил оказался на стороне чагатаев. Недаром Тимур поставил рядом с собой семнадцатилетнего принца Шахруха! Его отряд вовремя ударил по персам, оттеснил их, сам царевич Шахрух схватился с Шахом Мансуром, оказавшимся совсем не «перепелкой» и «каплей», а тоже отважным львом, защищающим свое логово. Но в этой схватке он был много раз ранен – и мечами, и чагатайскими стрелами, потом сбит с коня и затоптан. Принц Шахрух спрыгнул с коня первым, схватил умирающего Шаха Мансура за волосы и отсек мечом ему голову, потом бросил ее в мешок и поспешил к отцу.
Очень скоро он спешился перед Тимуром и, взяв окровавленный мешок за дно, вытряхнул на песок и камни срезанную голову врага.
– Еще одна гордая голова, – сидя на коне, глядя на подарок, молвил Тимур. – Гордая, но бестолковая голова. – Он был и сам забрызган кровью, как в молодые времена, и кровью врагов, и своих нукеров, защищавших его. – А без плеч уже и не гордая, – неожиданно добавил он. – Еще одна тыква. И чего же ты добился, Шах Мансур? Сколько должно быть еще отрубленных голов? Ваших глупых тыкв? Но «гордым индюком» Тимур не осмелился назвать Шаха Мансура – это был истинный витязь!
Возбужденный своим подвигом, Шахрух с удовольствием смотрел и на отца, и на доставленный трофей. И улыбался шутливому тону государя. Но Тимур сказал еще не все! Он медлил.
– Надо с ними кончать, – наконец вымолвил победитель.
– С кем, отец?
– С ними, – кивнул Тимур на голову. – С Музаффаридами. Я им доверил власть, но они презрели мое доверие и стали грызть друг друга. Они не понимают и никогда не поймут, что султан на земле может быть только один. Шах Мансур – лучший тому пример. А он был неглуп. И отважен, – признался Тимур. – Убедить их нельзя. – Он отрицательно покачал головой. – Никак нельзя.
После этой битвы сторонники Шаха Мансура, потерявшие сильного вождя, разбежались кто куда. А Шираз был в очередной раз ограблен. Но без резни. Тимур питал слабость к этой «персидской жемчужине» – одному из самых прекрасных городов на свете, вскормившему и архитекторов, и торговцев, и поэтов. Негоже было разрушать такой город, к тому же далеко не все жители Шираза отдавали предпочтение Музаффаридам, многие были на стороне их вечных противников – Джалаиридов, другой династии, рвавшейся в Иране к власти.
После битвы Тимур послал царевича Мухаммада Султана в Исфахан, чтобы он собрал там налог пощады. Жители Исфахана уже поплатились башнями из семидесяти тысяч голов – хватит с них, решил Тимур. Пусть просто заплатят. Снимут последнее, но живыми останутся.
Музаффариды, рассевшиеся по городам и крепостям южного Ирана, печенками поняли, что надо сдаваться и вновь присягать Тимурленгу, страшному кровавому Хромцу. И потянулись к нему с богатейшими подарками. Сидя в Багги Майдане, дворце-саду на окраине Шираза, государь принимал их, брал подарки и отпускал обратно.
И думал непростую думу полководца и завоевателя. Как ему быть дальше? Тянуть кота за хвост, надеясь на человеческую благоразумность, толочь воду в ступе, уповая на мудрость тех, кто ее лишен, или плюнуть и все решить сразу, мечом? Как написано в том хадисе, который он цитировал своему другу и полководцу Сайфу ад-Дину на просторах Дешт-и-Кипчака: «Сад счастья и власть подпитываются влагой сабли!»
– «Тот царь достигнет величия и счастья, который не пренебрегает трудом, страданиями и несчастьями!» – слушая журчание фонтана и глядя на воду, шептал он слова хадиса. – «Миродержавие и царство достойны того человека, великая воля которого не страшится трудностей войн». Все так, все так…
Отсеченная голова Шаха Мансура – идеальный выход! Нет человека, нет и проблемы, которую он доставляет.
Десятого мая Тимур покинул Шираз и направился в Исфахан, чтобы местные жители увидели его воочию, вспомнили о башнях из голов. Интересно, сохранились ли они, эти башни? Конечно, нет! Отпав от его империи, они сразу вычистили свой город, и вот – он возвращается. А не спросить ли их, где они, плоды его походной архитектуры?
По дороге в Исфахан он «много охотился и предавался удовольствиям», как свидетельствует летописец. Тимур не торопился! Пусть мятежные исфаханцы, которые уже отдали последнее его сыну Мухаммаду Султану, подождут! Он растянет для них это удовольствие – ожидание господина, ожидание своей судьбы, фатума, рока. Когда он въедет в Исфахан, они все будут подобны полевым мышам, затаившимся в своих норках при появлении хищного и голодного хорька.
Но все та же дума, очень важная, не отпускала его. По поводу сада счастья и власти меча. Вспоминал он и отважного Шаха Мансура, который вылетел на него в пылу битвы и заставил сражаться. До сих пор в ушах стоял звон от удара клинка по щиту, которым Адил Афтабачи закрыл голову своего государя. А ведь Шах Мансур мог и зарубить его. Но Аллах распорядился иначе. Великому эмиру Тимуру Гургану – жить, его врагу – нет. Но кто скажет, что не появится новый Шах Мансур из мятежной династии?
И только в Кумисе, в зеленом городке в десяти фарсахах южнее Исфахана, Тимур дал себе ответ на мучивший его вопрос.
– Хочешь жить – убей своего врага, – глядя на лица покорных слуг, что прислуживали ему, сказал он.
И тотчас приказал издать знаменитый и страшный фирман, который гласил: «Истребить под корень весь род Музаффаридов». Это касалось всех мужчин – больших и малых, вплоть до младенцев. Фирман был разослан по всему Ирану, и открылась охота на род Музаффаридов, началась кровавая бойня. Избиение! Особенно постарались Джалаириды. Даруги крепостей хватали недавних своих повелителей и отсекали им головы. У женщин отнимали мальчиков и младенцев мужского пола – и убивали у них на глазах, и убивали женщин, если те не отдавали своих детей. Охранительного фирмана на женщин рода Музаффаридов не поступало.