Даругу увели. Негодование душило государя. Он под знаменем джихада идет по миру и устанавливает власть Аллаха, убивает неверных на месте, потому что они не заслуживают жить, а эти мелкие анатолийские начальники разрушают все его дело на корню! Его разрушает сам султан Баязид, если допускает такое!
Тимур позвал своих командиров. Те вошли в шатер и стали ждать приказа владыки.
И государь сказал:
– Давно я не слышал такого богохульства. Слушайте мой приказ. Мусульман Сиваса пощадить, но взять самый строгий налог пощады, а христиан, армян и греков, схватить.
– Что с ними сделать? – спросил его старший командир.
– Сколько их?
– Четыре тысячи.
– Они ведь кавказцы?
– Только армяне, государь.
– Сколько раз я им делал газават, уничтожал их по горам и долинам, шел за ними по ущельям, и вот они тут – распространяют ересь. «Люди Книги»! Есть только одна книга, и эта книга – Коран!
– Что же нам делать? – переспросил командир.
– Газават. Отдать их моему войску – по тысяче на десять тысяч. Пусть эти несчастные выроют за городом ямы.
– Ямы?
– Именно так. И поглубже. Идите, отдайте мой приказ.
Командиры ушли. Через несколько часов тот же старший командир вошел к Тимуру.
– Пленные армяне и греки вырыли ямы. Что дальше?
– Что дальше? – усмехнулся Тимур. – Я обещал даруге Мустафе, что не пролью крови защитников его крепости. Пусть мои бахадуры бросят христиан – армян и греков – в эти ямы и зароют их живыми.
– Живыми? – переспросил бек.
– Именно так. Хочу посмотреть, как их Бог позаботится о них. Спасет или нет. Ведь они пророка Ису считают за Бога? Пусть взывают к нему из своих могил, пока земля будет сыпаться на их головы. Пусть, и да свершится правосудие.
В этот скорбный день за стенами города Сиваса были похоронены живьем четыре тысячи христиан – армян в первую очередь. Они выбирались из могил, но бахадуры Сахибкирана черенками копий сбивали их вниз, ведь государь обещал не пролить и капли крови, а горожане Сиваса, ставшие землекопами, рыдая, бросали на них, недавних защитников, свежевырытую землю. Тут были и жены этих солдат. Работать заставили всех. И вот – последние открытые рты, жаждущие глотка воздуха, последние распахнутые глаза. Крик и вой. Последние лопаты земли. К вечеру все стихло. Даругу Мустафу покачивало от того, что он увидел. А потом его пригласили в шатер к государю.
– Ну так что, я выполнил свое обещание? – спросил Тимур. – Я не пролил крови твоих горожан?
– Ты выполнил обещание, – опустил глаза даруга. – И не пролил их крови.
– Скажи спасибо, что ты мусульманин, Мустафа, – бросил ему Тимур. – И помни: я буду идти по миру и уничтожать всех неверных, пока все они не захлебнутся кровью или пока все их рты не забьет земля, как твоих армян и греков. А теперь иди, Мустафа, я найду для тебя занятие.
– Какое, мой господин?
– Моего верного слуги. Как ты знаешь, предателей мусульман я тоже не жалую, и судьба их не многим отличается от неверных. Я слышал, в Малатии даругой твой сын?
– Это так, государь.
– Он хотя бы мусульманин?
– Да, государь.
– Слава Аллаху! Вот и напиши ему письмо. И опиши все, что видел. И скажи ему: «Есть один Бог на небе и один султан на земле. И этот султан – Тимур Гурган. Второму султану уже не бывать». Так и напиши, Мустафа. Ступай.
– А как же город? Сивас? И все горожане? Все мусульмане?
– Как твой город Сивас, ставший прибежищем неверных, где стоят церкви христиан? Да мне неприятно уже одно то, что мой взгляд который день натыкается на твой город. Был бы я Аллахом, положил бы на одну ладонь, а другой бы прихлопнул. Убирайся, даруга, с глаз моих!
Летописец оставил свидетельство о том, что уже описано и что было дальше:
«Воины султана Баязида большей частью были армянами. Четыре тысячи армян (Тимур. – Авт.) разделил войску. Для политики всех их живыми бросили в ямы и закопали. Еще приказал: “Крепость Сивас разрушить!” Вмиг такую крепость сровняли с землей».
От Сиваса не осталось и следа. Это было красноречивое послание султану Баязиду. Не какое-нибудь письмо с чередой оскорблений, а «письмо живое», в котором выли и задыхались умирающие под землей, заживо погребенные люди. Тысячи людей! И плакали другие – десятки тысяч, у которых разрушили их дома, а самих, обчистив, обесчестив, убив их родных, выгнали под открытое небо.
Даруга Малатии, сын Мустафы, не внял мольбам отца и решил отстаивать свою провинцию. Разумеется, Малатия была покорена, мусульман обложили налогом пощады, а тамошних христиан, армян и грузин, перебили.
Но эти живые послания – Сивас и Малатия – предназначались не только Баязиду, но и молодому египетскому султану – Фараджу, сыну Баркука, до которого хотел достучаться Тимур.
На этот раз в Египет отправился еще один опытный дипломат Тимура – шейх Гардун Гулама. Его охранной грамотой были уничтоженный Сивас, разграбленная Малатия и тысячи перебитых христиан.
Его задержали в Халебе (Алеппо), затем почти пленником доставили в Каир. Гардун Гулама прибыл под охраной во дворец юного мамлюкского султана в Каире, с поклоном отдал ему письмо Тимура.
– Ниже кланяйся мне, – приказал юноша в богатом халате, усыпанном бриллиантами, и такой огромной чалме, что та казалась роскошным белоснежным бутоном на тонком золотисто-серебристом стебле.
На этот раз Гардун Гулама поклонился ниже: хоть он и представлял великого Тимура, судьба предыдущего посла к воинственным мамлюкам страшила его.
А секретарь дивана (правительства) уже читал султану Фараджу письмо от азиатского владыки. Там было:
«От твоего отца исходило много плохих дел. Одно из них то, что он убил нашего посла, никогда ни один царь этого не делал, и убивать посла не полагается. Аталмыша Кавчина, одного из наших нукеров, он связал. Его дело (Баркука. – Авт.) будет теперь рассматриваться в день Страшного суда. Теперь надобно, чтобы ты пожалел себя и свою страну и вернул нам Аталмыша Кавчина. И ты счастливо будешь царствовать в Египте и Сирии. Но если вопреки этому будешь действовать как отец, то все, что будет, – это по твоей вине. Ты будешь в ответе за кровь мусульман».
Что мог ответить четырнадцатилетний Фарадж на такое письмо? Как мог поступить? Только так, как поступал его отец в подобных случаях. Но не столь жестоко. Глядя на своего нового юного хозяина, который пока что не умел почти ничего, и зная о той страшной опасности, что таилась на границах Сирии, придворные Фараджа уговорили его быть с послом помягче. Гардуна Гуламу просто сделали пленником Египта. Но и этого хватило Тимуру, когда он узнал о пленении посла, чтобы забрать войска с границ Анатолии и двинуть их в Сирию. Тем более что Баязид Молниеносный никак не отреагировал на избиение жителей Сиваса и Малатии. Ни молниеносно, ни долго.
Султан Баязид просто затаился.
Был дан приказ собираться в поход. Цель: Сирия и Египет. И тут случилось невероятное! Первый бунт против своего владыки. Умеренный бунт, на уровне плача и стона. Бунт безжалостных беков и бахадуров, вырезавших целые народы, не щадивших ни женщин, ни детей. Они пришли к нему всей толпой. Чтобы не было того одного несчастного, на кого бы упал весь гнев их государя, который последнее время, начиная с Индии, лютовал уже по-черному, без видимых на то причин. Он мог бы сказать: я убиваю, потому что убиваю, и всё. Они разве что не посыпали голову пеплом.
Так вот, вожди-бахадуры заплакали.
– Войска столько времени под твоей властью ходили в страну Хиндустан, та страна была завоевана, государь, – сказал первый бек. – Вернувшись оттуда, нисколько не отдохнули и опять, сев на коней, отправились в Иран и в страну Гурджистан и ее завоевали.
– В той стране ни одного дня нигде не отдыхали, государь, – заплакал второй бек. – Из Гурджистана направились в Рум (так летописец зовет Турцию. – Авт.), приграничные земли Рума и Египта тоже были завоеваны. Войска и здесь не отдыхали. А теперь ты направляешь нас в Египет и Сирию!
– Этот поход весьма тяжелый! – заплакал третий бек. – Доблесть и вооружение той страны в мире хорошо известны. Если Сахибкиран окажет милость и разрешит войску, то на несколько дней мы вернулись бы по домам и отдохнули. А потом со свежими силами ударили бы по врагу. Это было бы угодно судьбе!
Все закивали в подтверждение слов самых отважных бахадуров, решившихся высказать государю свои истинные мысли. Оказывается, они хотели по домам! А где их дом? В Самарканде! Как это – попроситься домой на несколько дней? Месяц пути туда, месяц обратно. Им просто хотелось в родную Среднюю Азию, в город-сад, который построил Сахибкиран. Для кого он его строил, как не для них? У чагатаев были жены и наложницы, дома, золото и табуны коней, но не было покоя. А так хотелось!.. Вот что было в этом плаче, в слезном бунте против великого завоевателя, их господина.
Тимур долго смотрел на них, своих храбрецов-бунтарей, а потом сказал:
– Хватит лить слезы, бахадуры! Во имя Аллаха, в кого вы превратились? В жалких женщин, к которым вы запросились, как сопливые дети? У нас одна победа следует за другой, неужели вы не видите сами? Это истинный подарок, посланный Господом всевышним! В величии и славе продвигается наше войско год за годом, и нет ему преград! Новые земли открываются нам, как лона прекрасных наложниц, а вы хотите все испортить? Именно теперь старание и усердие нужно приумножать и свои души посвятить Богу, дабы Господь всевышний во всех делах вспомоществовал нам, борцам за веру. Нужно ковать железо, пока оно горячо. Слышите, мои верные бахадуры? Никакого дома, никакого отдыха, никакого уюта! Мы идем в Сирию и Египет. Я так сказал, ваш государь, великий эмир Тимур Гурган.
Сказал и летописец, чем закончились эти прения: «Все беки произнесли благодарственные молитвы и в вопросе похода в Египет и Сирию были единодушны. Государь Сахибкиран взор милости и щедрости обратил в сторону воинов и всем раздал подарки. Царевичи и беки по отдельности и распределению вышли в путь».