Она уронила камень – и вновь оказалась в земле Смерти.
Камень был окошком в мир живых.
– Делай с ним, что хочешь, – сказал голос, – но не растрать впустую дары своей сестры.
Анья подождала, пока зеленый свет сменится мраком, отмечавшим ночь в земле Смерти. Тогда она надела зеленое платье и черные башмачки, зачесала назад свои тяжелые волосы. После чего поднесла камень к глазам.
Она увидела свой дом – таким же, как в прежние времена, когда у нее были отец, мать и сестренка Лизбет. Держа перед собой камень, как смотровой глазок, она обошла дом по периметру, заглядывая в окна.
Она увидела красивую женщину, игравшую на пианино. Своего поседевшего отца, пившего шерри. И юношу – на вид чуть старше ее самой. Он был высок и тонок, уже на пороге взросления – но еще не мужчина.
Он сидел рядом с отцом, который глядел на него с гордостью, похлопывал по плечу. Глаза юноши лениво скользили по зале – по дорогой мебели, по пианино, по своей матери за инструментом, и наконец остановились на лице Аньи.
Юноша вскочил с места и подошел к окну. Когда вслед за ним подошел отец, Анья отшатнулась. Сын указывал прямо на нее – но отец, хмурясь, смотрел куда-то мимо и качал головой. Наконец он задернул занавески.
Анья в своем платье цвета блуждающих огоньков еще подождала в саду и опустила руку с камнем. Она снова стояла среди гниющих домов и сухих костей. Стоило ей поднять камень к глазам, как под ногами оказывалась зеленая трава, в которой мерцали светлячки. Она видела, как юноша идет к ней по саду – шаги его были осторожны, но взгляд упрям.
– Ты можешь задать мне один вопрос, – сказала она. – Но вопрос должен быть правильным.
– Кто ты? – спросил он.
Анья не ответила.
– Почему они все тебя не видят? – спросил он.
Анья все так же молчала.
– Ты очень красивая, – прошептал юноша наконец и потянулся, чтобы прикоснуться к ней. – Почему ты держишь руку высоко поднятой?
Анья улыбнулась ему – этой улыбке она научилась у своей мачехи. Она позволила юноше наклониться к ее губам – ближе, еще ближе – и тут она резко опустила камень и вернулась в мертвый сад.
Юноше потребовалось много ночных встреч, чтобы наконец задать ей правильный вопрос. К тому времени его глаза были мутными от бессонницы, и любовь стояла в них, как голод.
– Что я могу сделать, чтобы ты осталась здесь? – наконец спросил он ее.
Она улыбнулась и наклонилась к его уху.
Она рассказала, что нужно сделать, чтобы они могли быть вместе. Как изменить мир – ровно настолько, чтобы вернуть ее в мир живых.
«Понадобится кровь», – сказала она.
Она научила его нужным словам, повторив их трижды, чтобы он лучше запомнил. Она вложила ему в руки костяной нож. А потом смотрела, как он проводит кровоточащим запястьем по стене дома ее отца, рисуя дверь. Едва договорив заклинание, он упал, и лицо его – зеркало отцовского лица – быстро побелело.
Кровь обратилась в дверь, края которой светились отвратительным зеленым светом. Анья уронила камень, когда дверь распахнулась.
Юноша исчез, а свет поменял цвет на теплый и золотистый – это в доме горели лампы. Анья вошла в дверь и почувствовала легчайшее касание – это ее сводный брат, минуя ее, вышел в земли Смерти.
Она стояла в отцовском доме живая, совершенно одна, и Смерть не чувствовала себя обманутой – ведь Анья отдала чужую жизнь в обмен на свою. Она подняла камень к глазам в последний раз – чтобы взглянуть на юношу, который с ужасом на лице стоял на ее месте в зеленом мертвом свете – и убрала камень в карман.
Она прошла на кухню и там ложками глотала мед, отрывала от окорока куски руками и залпом пила вино, стекавшее по ее подбородку.
Потом Анья поднялась по лестнице в спальню отца, которую он делил с женой. И почувствовала, как костяной нож, который она хранила на груди, зашевелился.
Она не стала перерезать горло отцу. Она перерезала горло его жене. И оставила в ее мертвой руке круглый камень, уверенная, что отец точно обнаружит его наутро. И поднимет к глазам, чтобы увидеть ожидающий его мир мертвых, и сына, который будет звать его вечно – и никогда не вернется назад.
17
Пока Финч рассказывал, я не отрывала взгляда от леса. Голос его звучал монотонно и усыпляюще, пересказывая все эти далекие ужасы.
Игра света показалась мне обманом зрения. Финч рассказывал, как сестры проходят сквозь кровавую дверь, а я моргала, снова моргала, но никак не могла сморгнуть то, что видела: тонкую линию белизны, как след бенгальского огня, вспыхивавшую между темными стволами. Когда Финч закончил рассказ, я приложила ладонь к стеклу.
– Ты это видишь?
Он наклонился к окну, всматриваясь туда, где двигался призрачный огонек.
– Что это? Еще один бегун с фонарем?
Когда я отодвигалась, чтобы дать Финчу посмотреть, я нечаянно нажала локтем кнопку, открывающую окно. Стекло поползло вниз и открылось на несколько дюймов, впуская воздух, пахнувший дымом и металлом.
Огнем и кровью.
Острая вспышка дежавю приморозила меня к сиденью. Чикаго. Крик Эллы. Белый свет.
– Финч, поехали. Поехали, быстро, быстро!
Он нажал на газ, и мы как пробка выскочили на дорогу.
– Что случилось? Что это было?
Чикаго. Крик Эллы. Белый свет и запах смерти. Тонкие пальцы девушки, пролезающие в дверную щель…
– Ничего! Я не знаю. Просто… Просто не останавливайся. Ладно?
Он больше не спрашивал. Через несколько миль мы встретили указатель на большую заправку и свернули на этот съезд. Я вышла из машины вслед за Финчем, постояла у колонки, пока он заправлялся, а потом пошла за ним в жирное тепло «Макдоналдса».
– Больше сказок не будет, – как бы между делом сказал Финч. – Похоже, это плохо влияет на нас обоих.
– Помолчи, – сказала я без всякого раздражения, откусывая от чизбургера. Мыслями я была далеко, в холодной чикагской зиме. Теперь воспоминания приходили быстрее.
Я ходила на цыпочках по спинке кровати, играя в канатоходца. Пока не упала – да так неудачно, что ударилась подбородком о стеклянную крышку нашего дешевого прикроватного столика.
Была кровь. Много крови. Так много, что мне кажется – мое воспоминание лжет.
А потом оно распадается на отдельные кадры. Элла прижимает одно полотенце к моему подбородку, а другим пытается вытереть кровавую лужу на полу. Внезапный свет, ужасный запах.
И крик. И шок от жестокого мороза, когда Элла вынесла меня на руках через заднюю дверь, разутую, оставляющую за собой пунктирный кровавый след.
Тогда мы бросили все свои пожитки. Мне нужно было зашивать подбородок, но мы не останавливались в поисках больницы до самого Мэдисона.
Но от чего мы бежали?
Когда мы вернулись в машину, я заняла водительское место раньше, чем это успел сделать Финч.
Он с сомнением посмотрел на меня сквозь стекло.
– Ты нормально водишь?
Я ответила мрачным взглядом, и он поднял руки, словно сдаваясь.
– Мне так только лучше, я посплю. Гугл-карты говорят, что до Берча три часа езды. Проедем его насквозь и найдем мотель?
– Звучит отлично. Поищем что-нибудь подальше от леса.
Вождение успокаивало меня, давало на чем-то сосредоточиться, но я все еще была очень напугана. Огни наших фар пожирали и снова сплевывали сгустки темноты, я пыталась разглядеть дорогу дальше их света, как будто прямо перед нами двигалось нечто, которое мы преследовали.
Около одиннадцати мы все еще были в часе езды от цели. Финч на пассажирском сиденье свернулся невероятным клубком, глаза его были закрыты. Наконец я заметила что-то новое: впереди горели сигнальные фальшфейеры.
– Эй. Просыпайся.
– Я не сплю, – сонно пробубнил он и вытянул шею, как черепаха, глядя на дорогу. – Что там? ДТП?
– Не знаю.
Мы подъехали ближе. В зоне видимости всплыла фигура полицейского с фальшфейерами в обеих руках. Я подъехала совсем близко к нему и затормозила.
Он нагнулся и заглянул в пассажирское окно. На нем были темные очки – почти точно такие же, как у меня. В сочетании с его пышными усами они выглядели как карнавальная маска.
– Разворачивайтесь. Проезда нет и в ближайшее время не будет.
– Что случилось? – спросила я, всматриваясь в темноту сквозь ветровое стекло. Я разглядела две полицейские машины и нескольких копов, сновавших между ними. Один говорил по рации, держа ее, как конферансье – микрофон. За ними виднелся белый внедорожник – частью на дороге, частью на обочине.
– Авария, – коп говорил отрывисто, чуть грубее, чем стоило.
Я выключила фары, чтобы они не мешали разглядеть происходящее. Двери внедорожника были распахнуты – все четыре. На дороге громоздилась какая-то темная куча, при виде которой у меня пересохло в горле. Нет, оно слишком маленькое для человека. Скорее всего, куртка.
– Их машина, кажется, в порядке, – сказала я. – Есть раненые?
– Красотка, я хочу, чтобы ты развернулась и быстро уехала в обратном направлении.
– Красотка?
Коп что-то жевал – то ли жвачку, то ли собственную щеку изнутри.
– Сынок, скажи, пожалуйста, своей девочке, чтобы она включила фары и развернула машину, пока я не выписал ей штраф. – Голос его звучал механически, стекла темных очков уставились теперь уже на Финча.
Прилив гнева начался с щек, как это обычно и бывало, и прокатился по всей коже холодным огнем.
– Обращайтесь ко мне, – сказала я. – Я здесь, перед вами. Или у вас создалось впечатление, что женщина неспособна выполнять простейшие указания?
– Алиса, – Финч положил мне руку на плечо, но я ее стряхнула. Слишком поздно было считать до десяти.
– То, что мы въехали на территорию сраной дыры, которая входит в вашу юрисдикцию, еще не повод обращаться со мной как с младенцем. Со своей гребаной женой так разговаривай!
С минуту коп смотрел на меня молча, на его скуле пульсировала мышца. Наконец он поднял на лоб свои очки, и глаза за стеклами оказались карими и сердитыми. Вполне человеческими.