– Детка, и этим ртом ты целуешь свою мать? У нас тут изрядная проблема, на твои закидоны времени нет. Врубай фары и поворачивай.
Он распрямился и отошел на несколько шагов, сигналя фальшфейерами.
Несколько секунд я сидела неподвижно, нерастраченный адреналин прощально пульсировал в венах. Финч перегнулся через меня и включил фары.
– Разворачивайся, – велел он. – Давай, черт тебя дери!
Я уставилась на него.
– Что с тобой не так?
– Со мной не так?
Осознавать, что ты ведешь себя как последняя задница, было так же противно, как чувствовать себя жертвой – минус удовлетворение от жалости к себе. Я развернула машину – быстро и резко, так что колеса прокатились по траве у обочины.
– Что ты хочешь сказать? – спросила я сквозь зубы.
– Ты отлично знаешь, что я хочу сказать. Любишь пользоваться привилегиями, да?
– Я, Эллери Джан-Финч-блаблабла? Я пользуюсь привилегиями?
– Да при чем тут деньги! – взорвался он. – Ты сцепилась с копом просто потому, что ты это можешь. Это запредельная наглость. Глянь на меня! – Он указывал на нечто очевидное – на цвет своей кожи. – Как думаешь, что бы светило мне, если бы я решил орать на копа? А тебя он даже не оштрафовал!
– А тебе хотелось, чтобы оштрафовал? – огрызнулась я, игнорируя смысл его слов. – Может, мне вернуться и попросить его выписать мне штрафчик?
Он помотал головой и отвернулся к окну.
Ничто на свете так не бесит меня, как отказ мне отвечать. Мой взгляд на периферии зрения залила гудящая чернота, как будто я смотрела на дорогу сквозь туннель.
– Ну давай. Скажи мне, что я должна делать. И что не должна.
– Просто прекрати, – устало сказал Финч. – Давай искать ближайший мотель, новый маршрут проложим завтра.
Мне следовало заткнуться, но я просто не могла.
– Нет, черт возьми. Ты начал разговор – изволь его продолжать.
– Господи, да перестань уже! Тебе не следовало оскорблять копа, вот и все. Он мог вытащить меня из машины за шкирку только потому, что ты ведешь себя как идиотка. Думаешь, богатство что-нибудь значит в такой ситуации? Думаешь, коп смотрит на меня и видит богатого парня? Ты притворяешься, что не врубилась, но все ты понимаешь.
Я и правда все понимала, еще бы нет. И стыд за ужасное поведение перегорал во мне во что-то темное. Раньше, чем разум успел взять верх, я резко крутнула руль – и машина скатилась с дороги и запрыгала на кочках, петляя между деревьями.
– Алиса! – Финч оттолкнул меня, пытаясь перехватить руль, но я вцепилась намертво. Мир сузился до дубового ствола, выросшего у меня на пути. Наконец паника прорвалась сквозь пелену гнева, и я выкрутила руль влево, чтобы выкатиться обратно на дорогу. Мы переехали колесами что-то, от чего машину здорово тряхнуло. Я ударилась головой о крышу, и это окончательно выбило из меня ярость.
На ее место пришел зуд раскаяния. Я позволила себе слишком сильно приблизиться к темному континенту глубоко внутри меня, этому темному миру без законов и правил, куда я старалась никогда не входить. Какое-то время я держалась, но сейчас ощущение возврата было знакомым, как вкус лекарства.
Финч закаменел на пассажирском сиденье. Я чувствовала его взгляд на своей коже. Я увеличила скорость, как будто стараясь быстрее оставить сделанное позади.
– Какого. Черта. Ты. Это сделала?
– Извини, – выдавила я.
– Мне плевать на твои извинения. – Собственные слова так поразили его, что он повторил их еще раз. – Мне плевать. Что за чертовщина на тебя нашла – что я теперь должен думать? Как ты собираешься меня убедить, что это не повторится? Что ты еще раз не попробуешь нас прикончить?
Я стиснула руки на руле.
– Не повторится. Я не хотела. Меня… У меня мерзкий характер. Это ужасно глупо. Я была идиоткой, когда орала на копа. Меня просто бесит хамство и неуважение.
– Меня оно тоже бесит. Но иногда надо взять себя в руки и проглотить обиду.
– Подожди, – я подняла руку. – Я серьезно. Я знаю, что вела себя погано. Но я не уверена, что, если мы продолжим разговор, меня снова не понесет под откос, поэтому, может, тебе лучше сесть за руль.
Он снова отвернулся к окну, сердито скрестив руки на груди, и не ответил. Так что я продолжала вести до самой парковки перед первым на нашем пути мотелем: «Отель “Под звездами”», гласила табличка меж деревьев. Финч тревожно взглянул на деревья, но ничего не сказал.
Нам выдал ключи парень, который выглядел как образцовый дежурный на ресепшене дешевого мотеля в глуши среди ночи. Я ожидала, что он извлечет откуда-нибудь толстую гостевую книгу, куда я впишу фальшивые имена – и тогда, может быть, Финч снова удостоит меня взгляда. Но эти книги сохранились, наверное, только в старых фильмах.
Финч заплатил за один номер на двоих, и я была ему благодарна за это. К тому времени моя уверенность в том, что он меня не бросит, дала трещину. Не вернется в Нью-Йорк – или попробует это сделать, ошибется поворотом и окажется в Сопредельных землях.
Навязчивость никогда не была моим недостатком. Я гордилась тем, что не нуждаюсь в друзьях – думала, это значит, что я ни в ком не нуждаюсь. Но оказалось, это значит, что я просто слишком сильно нуждаюсь в Элле. Ужасно нуждаюсь. Она была для меня в буквальном смысле всем.
Наш номер со стенами цвета тоски украшали картины – по одной над каждой кроватью. Это были гнусные пейзажи, напоминавшие тест Роршаха на депрессию: если вы видите в пыльной синей рамке выцветшее кукурузное поле, вы в полном порядке. Но если при виде этой мазни вам представляется унылая фабрика, на которой выпускают такую дрянь, то прогноз не столь оптимистичен.
– Хватит разглядывать это дерьмо в рамочке, – сказал Финч. – Ты меня пугаешь.
Он повалился лицом вниз на кровать – и тут же перевернулся на спину.
– Запах подушки напоминает мне детство в летнем лагере… Ту ночь, когда мой сосед по двухэтажной кровати обмочился в постель. Но я сейчас слишком устал, чтобы это мне помешало.
Я присела на край второй кровати.
– Мне правда очень жаль.
Он поморщился.
– Не надо.
– Что? Почему?
Он прикрыл глаза локтем.
– Просто забудь об этом. Кстати, что ты видела на дороге – там, за копом? Ведь не ДТП?
Когда его глаза были прикрыты рукой, говорить с ним было легче. Я тоже прилегла, откинувшись на подушку.
– Не ДТП. Не могу объяснить, но ощущение было какое-то… Сопредельное. Ты понимаешь. Ты видел ту машину с открытыми дверьми?
– Я ничего не видел. Надо мной нависал коп, и я был слишком занят тем, чтобы делать невинный вид.
– Ты? У тебя вообще бывает какой-нибудь вид, кроме невинного?
– Еще как бывает. Иногда я редкостный козлина.
– Неубедительно, – мягко сказала я. – Ты слишком похож на хорошего парня.
– Значит, ты мало знаешь о хороших парнях.
В его голосе было что-то, насторожившее меня, и я помедлила с ответом. Тем временем дыхание Финча стало ровным и глубоким – этот сонный звук заразил и меня, члены мои отяжелели, как мокрый песок. Я едва смогла поднять руку, чтобы погасить свет.
И невольно улыбнулась: оказывается, потолок покрывали фосфоресцирующие звезды. Я позволила векам сомкнуться. Звук дыхания спящего Эллери Финча – это так же хорошо, как кто-то рядом, до кого можно дотянуться в темноте.
18
Финчу снился кошмар.
Я слышала, как он мечется на соседней кровати, издавая тихие стоны. Сквозь занавески проникал тусклый желтый свет уличных фонарей. Я не знала, сколько сейчас времени, а мой телефон лежал на зарядке Финча на другом конце комнаты.
– Финч? Эллери?
Он не ответил. Я зажгла прикроватную лампу, но он не проснулся, только поморщился во сне. Я тихо села и спустила ноги с кровати. И снова подождала, что сейчас он откроет глаза.
Этого не случилось. Собственное тело казалось мне грязным от мотельной кровати, как будто я купалась в выделениях тел других людей, сама того не замечая. Я наклонилась, чтобы разглядеть Финча поближе.
Он лежал, запрокинув голову, и глаза его быстро двигались под веками. Обычно, если я смотрела на человека слишком близко и слишком долго, его облик в моих глазах начинал распадаться на компоненты: хрящ носа… глазные яблоки в глазницах… Странные изгибы ушных раковин, суставы пальцев – как же их много, – и макияж, странная краска на коже, неплотно к ней прилегающая, а еще все это нагромождение органов в штанах, и коленные суставы, и ноги – как существа с подобным сложением умудряются не замечать, насколько дико они выглядят?
Но Финч в моих глазах оставался непоколебимо цельным. Отказывался распадаться на составные части. Просто юноша в постели, запрокинувший голову. Губы его чуть шевелились, шепча слова, которые я не могла расслышать, а потом он вдруг застонал – так тоскливо, что рука моя, опережая мои мысли, сама собой легла ему на плечо.
– Эгей. Тебе снится плохой сон.
Он шумно втянул воздух носом. Веки его задрожали и поднялись. Взгляд, сперва направленный в потолок, переместился на мое лицо. Я увидела, что из него уходят остатки сна и возвращается разум.
– Ох, – сказал он голосом, в котором слышались непролитые слезы, и я подумала, что, наверное, мне стоило бы отвернуться. Но он неожиданно схватил мою руку и прижал ее себе к груди.
Я не отняла руки. Ровное биение сердца, которое я ощущала сквозь футболку, напомнило мне, что сердце – это мышца. Самая важная мышца в нашем теле.
– Тебе снился кошмар.
– Прости. Извини, Алиса.
Он произнес мое имя так осторожно, как опускают нечто хрупкое и драгоценное на мягкое моховое ложе.
– За что? Это же просто сон.
– Нет, я… – он так пристально смотрел на меня, что я невольно опустила глаза и смотрела на наши соединенные руки, поднимавшиеся и опускавшиеся в такт его дыханию. – Алиса, давай вернемся.
Я вскинула голову. Ресницы Финча были мокрыми, на щеке – след от складки на подушке. Передо мной стрелой промчалось время от первой нашей встречи – он в форме Уайтчепела – до сегодняшнего дня, когда он в трусах и футболке лежал на кровати в мотеле.