– Ты была такой же маленькой девочкой, как я?
А я была совсем крохой. Лет шесть, не более.
– Что ты имеешь в виду?
Я попыталась облечь свои мысли в слова. Чувствовала ли мама в детстве, что внутри она больше, чем снаружи? Нормально ли жить так, как я – словно жизнь обтекает меня, как вода, не оставляя особых следов? Была ли в ее детстве злая судьба – или она прицепилась к ней только после моего рождения?
Но ничего из этого я не спросила, потому что не хотела заставлять ее плакать. Она хотела, чтоб я была счастлива. Каждая перемена мест давала новый шанс на счастье, мама выводила меня на чистую поляну, покрытую свежим снегом, по которому можно было бежать вперед. Может быть, так обычно и чувствуют себя люди, когда переезжают: все оставленное ими позади смазывается, как акварельные краски, и совсем смывается с листа.
Я смотрела на ее сосредоточенное лицо, на глаза, устремленные на полосы света наших фар, разрезающих туман.
– Книжки. Ты любила книжки?
Элла чуть дернула плечами.
– Любила. Я читала все подряд, кроме волшебных сказок. – Она выглядела одновременно древней, как мир, и слишком юной, чтобы быть матерью. – Нам еще долго ехать, солнышко. Попробуй немного поспать.
Веки мои отяжелели, как будто она положила на них камешки. Я засыпала – или просыпалась, или и то и другое сразу. Машина и мама растаяли, я была где-то еще, а мама – далеко от меня. Мой разум медленно сбрасывал оковы небытия.
– Просыпайся.
Сквозь веки светило красное солнце. Я чуть приоткрыла глаза и сморщилась – свет был слишком ярок. Рука в перчатке отвесила мне пощечину – одну, другую, третью… От третьего удара у меня зазвенело в ушах, и глаза сами собой широко раскрылись.
Я сидела на заднем сиденье автомобиля, и вокруг была ночь. Надо мной склонялась Дважды-Убитая Катерина, светя мне в глаза фонариком. Зубы ее были мелкими и молочно-голубоватыми, как у маленького ребенка.
Я могла попробовать причинить ей вред, но не стала. На моей груди камнем лежала смерть Финча. Стоило мне сморгнуть – или слишком долго не моргать, – как он снова и снова умирал у меня перед глазами. Бездумный взмах ножа, умоляющие глаза. Беспомощное падение на землю.
Катерина оценивающе смотрела на меня, изо рта у нее пахло протухшими в вазе неделю назад цветами.
– Он бы остался жив, если бы ты просто сделала, что сказано, – прошептала она мне на ухо и поползла наружу, как паук, потянув меня за собой рукой в перчатке.
Я молча повиновалась. Каждый вздох причинял мне боль, болело бедро – наверное, я ударилась обо что-то. На губах был вкус тухлого кофе, в воздухе пахло мертвечиной, а голова была тяжелая, как с похмелья. Кожу словно покалывало электричеством. Я была здесь, страдающая, но живая, в то время как Финч истек кровью где-то в Сопределье.
– Что вы сделаете с его телом? – с трудом выговорила я.
Катерина громко захлопнула дверь машины – звук был, как выстрел, и заставил меня вздрогнуть. Она вглядывалась мне в лицо, словно раздумывая, куда меня разместить. Куда вставить кусочек пазла, который никуда не подходит.
– Не трать нервы на пустяки, – сказала она. – Ты на месте.
Я в смятении огляделась, ожидая увидеть Ореховый лес, дверь, дорогу… что угодно. Но увидела только деревья, со всех сторон окружавшие полянку – такую маленькую, что на ней едва помещался автомобиль. Непонятно было, как мы сюда приехали и как собираемся отсюда выезжать.
– Где я? – спросила я срывающимся голосом. Жажда снова начала меня мучить, еще отчаяннее, чем прежде.
– Ты в Лесу-на-Полпути, – ответила Катерина. – И в нем ты останешься. Будешь блуждать, пока не захочешь смерти и сама ее не выберешь.
Она схватила меня за руку и крутнула, будто мы танцевали кадриль. Я отлетела на несколько ярдов и упала на колени. К тому времени, как я поднялась на ноги, Катерина уже сидела в машине. Я рванулась к ней и ударилась грудью о дверцу, но автомобиль тронулся, и меня отбросило назад. Машина вломилась прямо в стену деревьев, и они раздвинулись, пропуская ее, после чего сомкнулись, как занавес.
Я медленно развернулась на месте – одна-одинешенька на поляне в темном непроходимом лесу.
Так я попала в волшебную сказку.
21
Поляна, на которой я стояла, была абсолютно круглой. Теперь, когда машина уехала, это стало особенно заметно. Что-то с деревьями было не так, и через пару секунд я поняла, что именно: они шелестели не одновременно, не под порывами ветра, от которого сохли мои потрескавшиеся губы, но по отдельности, каждое само по себе. И то, как они покачивали кронами и шевелили листвой, убедило меня, что деревья ведут меж собой разговор.
Все мое тело дрожало от скорби и ярости – ярости на убийц Финча и на него самого, на его глупость.
Но Финч был мертв. Мой рассудок никак не мог убедить в этом мое тело.
Я слепо побрела прочь с поляны, протиснулась мимо низкого кизилового дерева. Его цветы, похожие на сердечки, коснулись атласными язычками моей шеи. Я содрогнулась и ускорила шаг, пытаясь убежать от мысли, которая обхватила мой мозг, как веревка – горло висельника: а что, если я проблуждаю тут одну ночь, как было с Нэсс, и на следующее утро этот мир выплюнет меня наружу – только семью годами старше?
Всякий раз, стоило мне закрыть глаза, передо мной появлялось лицо Финча. Стены моего рассудка были запятнаны его кровью. Она была у меня на руках, от нее затвердели рукава моей водолазки.
– Все хорошо, – шептала я себе самой. – Все хорошо.
Я посчитала до десяти и сделала несколько дыхательных упражнений из йоги. Весь перед рубашки Финча был красным. Я не спасла его, я не спасла его, я не спасла его я не спасла – его. Я не спасла его. С моих губ сорвался странный звук, то ли смех, то ли стон, и он так испугал меня, что я умолкла. И ударила себя по щеке – так делала Элла, когда понимала, что вот-вот отключится от усталости за рулем.
– Все кончено. Уже некого спасать. Все хорошо, все хорошо.
Слова потеряли значение. Вот так и сходят с ума? Я сейчас в самом деле была в лесу – или же просто спала на заднем сиденье в машине похитителей, которые везли меня навстречу еще худшей участи?
Какое-то дерево резко выбросило вперед ветку с зелеными почками и хлестнуло меня по щеке. Боль пробудила меня, и на какое-то время я сконцентрировалась на том, чтоб заслонять лицо от веток – и притом не спотыкаться в темноте о валежник под ногами. Воздух меж деревьями был таким влажным и насыщенным, что казалось, будто я кожей чувствую дыхание листвы.
Он бы остался жив. Если бы ты просто сделала, что сказано.
Шепот Катерины шелестел из ночной пустоты. Я отмахнулась от него, как от комара, и продолжила продираться вперед, радуясь боли в разбитом колене и ободранных ладонях, и звукам, которые издавали по сторонам ночные твари, – это помогало больше ни о чем не думать.
Наконец я выбралась из чащи на берег ручья. Привалившись к стволу огромной ивы, опускавшей длинные ветви в воду в паре ярдов от моих ног, я жадно глотала холодный влажный воздух.
Я быстро проверила свои пожитки. Рюкзачок был утрачен, оброненный где-то в пыли на автобусной остановке. На мне все еще оставались дешевые джинсы и водолазка из «Таргета»; рукава были раскатаны на две трети. В карманах штанов нашлись обертка от шоколадки «Kit Kat» и – осознала я словно бы рывком – гребень, перо и кость.
Я вытащила их и удивилась, какими холодными они кажутся. А еще они издавали смутный электрический гул, вроде звука камертона. Я по-воровски огляделась и снова спрятала свои сокровища в карман.
И тут что-то обвилось вокруг моих голых щиколоток, между краями джинсов и верхом кроссовок, и резко дернуло.
Я распласталась в холодной грязи лицом вниз, тяжело дыша. Сплюнув грязь, попавшую в рот, я извернулась, чтобы увидеть, что меня держит, и на одну ужасную секунду подумала, что это труп.
У этой твари была прозрачная светящаяся кожа, как у существ с самого дна океана. Сложения она была почти человеческого, но никто на свете ни на миг не перепутал бы ее с человеком. Крепко ухватив меня за ногу, она смотрела на добычу с тупым нетерпением, как собака, ждущая, когда ей дадут кость.
Рациональная часть меня взорвалась страхом. Я с воплями пиналась и вырывалась, пытаясь попасть ногой существу в ужасное лицо, но его хватка оставалась железной.
Когда моя нога ударила по воде, рассыпая вокруг каскады брызг, я инстинктивно отдернула ее, пытаясь отползти от ручья. Тварь улыбнулась и потянула еще сильнее. Нащупав пальцами камень, я оторвала его от земли и швырнула. Промахнулась, но тут же подобрала еще один. На этот раз снаряд попал не по самой твари, а по воде, которая только что была тихой, черной и быстрой. Однако упавший камень издал не плеск, а глухой стук. Существо обернулось на звук, не отпуская моей щиколотки.
От того места, куда я угодила ногой, по воде быстро расходилась корка зеленого льда с застывшими внутри пузырьками. Тварь снова взглянула на меня, в ее глазах появились проблески интеллекта. Отпустив мою ногу, она откатилась назад – в свежую прорубь, окруженную растущим на глазах льдом. Я выдернула ногу из ручья, сломав ледяную корку, и оглянулась в поисках того, кто спас мне жизнь. На другой стороне ручья, кажется, прошуршали кусты. Я не была уверена.
– Тебе не пройти, – голос у водяной твари был булькающий, полный взрывных согласных; этот акцент не был похож ни на один человеческий. Теперь, когда тварь уже не пыталась меня сожрать, она больше походила на женщину. Ее тинистые волосы были заплетены в косы, а губы – надменно поджаты.
– Почему?
– Потому что это моя дорога. Я могла бы тебя отправить блуждать вдоль берега до самой смерти.
Она засмеялась, обнажив множество острых рыбьих зубов.
– Я могу перейти по льду.
Тварь оглянулась – лед уже начинал подтаивать, обращаясь в талую воду. Странная магия, которая заморозила ручей, явно теряла свою силу.