– Элла пропала, – сказала я. – Они увезли ее куда-то – может быть, в какое-то место в Нью-Йорке, я не знаю. И книга, твоя книга. Она преследовала меня. Дважды-Убитая Катерина… заставила меня прийти сюда. – Я обнаружила, что не могу сказать ей ни слова о Финче. Ему бы это разбило сердце – видеть Алтею такой.
– Конечно, она тебя отыскала. Ты ведь ходячий и говорящий мост в Сопредельные земли. Куда бы ты ни шла, там истончается стена между мирами. Они проходят сквозь. И причиняют ущерб.
– Она пыталась меня убить. Заставить меня вскрыть себе вены в лесу. Зачем ей это?
– А! – глаза Алтеи ярко вспыхнули. – Катерина умна. Убей они тебя сами, цена была бы слишком высока для них. Но если бы ты пролила свою кровь собственной рукой? Ты, Трижды-Алиса? Это могло бы прожечь между мирами не затворяющуюся дверь. И их нечестивым каникулам в нашем мире не было бы конца.
Трижды-Алиса. Это имя прожгло мне кожу, отметилось рубцом.
Старуха смотрела на меня с чувством, напоминающим уважение.
– Значит, ты смогла пройти сквозь лес без проводника. Надо же. Жизнь в нашем мире не сделала тебя совершенно беспомощной. Наверное, ты в чем-то похожа на Эллу.
– Да, похожа, – отрезала я.
Алтея затянулась сигаретой, о которой я уже было забыла.
– Элла не могла спокойно пройти мимо потерявшейся овечки. Особенно мимо тебя в плетеной кроватке, тебя с этими ужасными черными глазами. Я собственноручно пыталась отнести тебя назад, пока они не убили ее в попытке тебя вернуть. – Глаза ее потемнели. – Но Элла меня за это возненавидела и убежала вместе с тобой. Подальше от них, а заодно и от меня. Как будто я тоже – сказочное чудовище.
– Но они не черные. Мои глаза, они карие, – с глупой надеждой сказала я. Как будто в подобную замочную скважину можно было проскользнуть и убежать обратно в реальную жизнь.
– Они изменили цвет, когда ты покинула Ореховый лес. И этого было достаточно, чтобы Элла уверилась в своей правоте. Она написала мне – в то время сюда еще регулярно приходили письма, – рассказала, что Сопределье постепенно выходит из тебя. Это стало целью ее жизни – спасти тебя, дать тебе настоящую жизнь. У нее получилось? Твоя жизнь была настоящей? – ее голос постепенно переходил от отчаяния к надежде – чахлой и печальной, но, тем не менее, – надежде.
Я вспомнила нашу жизнь без корней, все время на колесах, в дороге, и проклятые несчастья, которые преследовали нас от дома к дому. Я чувствовала пружины каждого продавленного дивана, на котором я спала, впечатавшиеся мне в ребра, и тяжелые взгляды хозяев, когда мы превышали лимит их гостеприимства, и боль в спине, когда по нескольку дней приходилось ночевать на сиденьях в машине, притворяясь, что я не понимаю, что мы бездомные.
Я увидела Эллу. Ее руки, стискивающие мои запястья, когда мы с ней хором считали до ста, чтобы загнать обратно мой безграничный гнев. Крепости из одеял, которые она строила для меня в гостевых комнатах, ее привычку спать без подушки, чтобы я могла позабыть, что мы здесь – только обуза на одну ночь. Тонкие морщинки, лучами разбегавшиеся от уголков ее глаз и такие неуместные на лице женщины, которая толком так и не стала взрослой. Женщины, которая предпочла спасти меня, убежать вместе со мной, тому, чтобы строить свою собственную нормальную жизнь.
– Да, – ответила я. – У нее получилось. У меня была замечательная жизнь. Нет, она и есть замечательная.
Алтея вскинула голову, разглядывая меня сквозь опущенные ресницы.
– А она – Элла – говорила когда-нибудь обо мне?
Первым моим побуждением было причинить ей боль. Но я смотрела на тугие узлы ее суставов, на морщинистый мешочек рта, сомкнувшийся вокруг сигареты, и понимала, что не могу.
– Очень часто.
– Лгунья, – мягко сказала она, выпуская изо рта облачко дыма. – Я не ищу оправданий своей жизни, но могу тебе сказать, что не выбирала потерять свою дочь. Она думала – впрочем, не знаю, что она думала. Может, считала меня прислужницей Сопределья.
– А разве не так? То письмо – разве оно не было ловушкой?
– Хм… – старуха загасила сигарету о спинку кровати и бросила окурок на пол. – Если и ловушкой, то не слишком действенной.
– Она думала, что все закончилось. С твоей смертью – с письмом о твоей смерти. Она думала, что теперь мы в безопасности.
Алтея безучастно смотрела на меня.
– Она знала, что я – мост. Но не знала, что и ты тоже – мост.
Во мне пробудилась знакомая боль. Да, причина всегда была во мне. Моя черная энергия сочилась в воздух, как кровь из пореза, и Сопредельные чуяли ее, как акулы. Все эти годы, которые мы провели в бегах, мы на самом деле пытались убежать от меня.
– Значит, они всегда меня отыщут? – прошептала я. – Где бы я ни была?
– Они и есть ты. Вы сделаны из одной и той же материи, – голос ее звучал почти ласково. – Тяжело это, верно? Узнать, что ты – совсем не то, чем ты себя считала. – Она указала на себя, и слова ее сочились ядом. – Бесстрашная искательница приключений. – А потом – на меня: – Настоящая живая девочка.
Я хотела спорить, возражать, но не могла заставить себя поверить в мир за стенами комнаты.
– И что же ждет такое существо, как я? – отстраненно спросила я. – Если бы письмо сработало, и Элла привезла бы меня обратно. Что бы ты сделала со мной?
– Но оно ведь в итоге сработало, разве не так? Просто работа шла медленно. Оно замедлило тебя, приковало к одному месту и позволило чудовищам в конце концов заманить тебя в Лес-на-Полпути. Но ты смогла там выжить. И пришла сюда, ко мне, по собственной воле. Разве не так?
Взгляд ее глаз стал острым и пугал меня.
– Я… не знаю. Я хотела сюда попасть. Но… не так.
– Это обычное дело, верно? Так всегда бывает, когда мы получаем, что хотели.
Она стянула перчатки и схватила меня за руки. Ее кожа пылала огнем – хуже, чем у Катерины, и я ахнула от боли, пытаясь вырваться из ее хватки.
– Вот что ждет такое существо, как ты, – слова ее звучали сразу и проклятьем, и мольбой. – Она так долго пыталась вернуть тебя на место, Трижды-Алиса. И пока ты находишься не с той стороны бытия, она не позволит мне умереть.
– Кто – она? – боль была так сильна, что я почти не слышала своего голоса. – Кто не позволит тебе умереть?
Алтея не ответила, глядя на потолок, как на небо, откуда на нее взирал разгневанный бог.
– Я возвращаю ее тебе! – крикнула она. – Теперь ты дашь мне уйти?
Огонь распространился по моим рукам, захлестнул грудь и стискивал, пока в глазах у меня не вспыхнули звезды. Я чувствовала дрожь пальцев Алтеи, видела желтоватые белки ее вытаращенных глаз и рот, произносящий какие-то последние слова, которых я не могла расслышать. Молитву, просьбу о прощении… Обещание, ложь.
А потом я долго падала, как Алиса в сказке Кэрролла, летя сквозь пространства – или воду – или облака – или атомы. Боль оставила меня, и я чувствовала себя живой – моя грудь дышала, по венам бежала кровь, ничего не болело. Комната исчезла. Исчезла и Алтея, а я летела откуда-то с высоты, рассекая воздух. Когда же я приземлилась, сильно ударившись о землю, вокруг было Сопределье.
24
Я снова оказалась в лесу. Но, по сравнению с этой чащей, Лес-на-Полпути казался некачественной фотографией. А земные леса – карандашными набросками, сделанными слепцом, который знал о деревьях только по книгам.
В Лесу-на-Полпути мне казалось, что деревья могут меня слышать, а может, и разговаривать. Здешние деревья в прямом смысле слова дышали. Я приземлилась у древесного ствола шириной с автомобиль; кора его была покрыта объемными разводами, складывавшимися в безжалостное лицо. Дерево шумно окатило мои колени дождем семян. Семена были в форме полумесяца, блестящие, с ноготь величиной и цвета полной луны в ночь равноденствия.
Я подняла голову и посмотрела на небо, как будто ожидала увидеть лицо Алтеи, смотрящее сквозь прорехи в синеве. Потом поднялась на ноги и пошла. Что еще мне оставалось делать? Я чувствовала себя ледяной, окоченевшей. На три градуса холоднее, чем в мире, в котором я выросла – и который даже не был моим.
Финч здесь. Я вспомнила об этом, словно возвращаясь из полусна. Лес-на-Полпути пытался стереть мою память. Сундук со старым барахлом, служивший Алтее домом, да и она сама, охваченная безумием в желтой комнате… Но Финч был здесь. Он был еще жив – и истек кровью в лесу между мирами – а теперь его труп остывал в земле мира, куда он так мечтал попасть.
Его закопали? Или, может быть, сожгли? Что в подобном месте делают с мертвыми? От мыслей о нем мои пальцы непроизвольно сжимались в кулаки и болели. Я сунула руки в карманы и так шла через лес, где все – до последней ветки, до последнего камешка – казалось живым.
Огромное солнце низко висело над горизонтом и было не настолько ярким, чтобы я не могла на него смотреть. Так что я невольно пыталась разглядеть, что происходит на его огненной поверхности, прочесть следы записанной на нем истории, безумно далекой от меня. Цветы на моем пути закрывали венчики или начинали испускать странные запахи – кардамон, ледяной чай, шампунь Эллы… Новый мир был слишком чуждым, слишком ярким, от него мой разум разлетался на части, как семена одуванчика от ветра. Все здесь было обостренно-ясным, обнаженным, как новый день в глазах человека, не спавшего ночь напролет и взбодрившего себя крепким кофе. Я начала перебирать воспоминания, чтобы за что-то зацепиться разумом и сохранить его целостность. Вспоминала последовательность песен в своих любимых альбомах. Потом названия книг про Гарри Поттера по порядку. Потом – названия городов, где мы жили с Эллой, один за другим. Чикаго. Мэдисон. Месфис. Накодочес. Таос.
Это помогало мне нанизывать мысли на тонкую голубую ось вменяемости и отрицания. Но ось ускользала. Теперь я знала, что Элла осталась в мире, из которого меня выдернули. А я была в чужой реальности, среди деревьев, чей бдительный интерес ко мне варьировался от дружелюбного внимания до острого раздражения. Они словно принюхивались ко мне, как собаки, чувствующие запах другого пса на одежде. Я вся пропахла Землей. Но под этой тонкой пленкой я, если верить Алтее, была из Сопредельных.