-Так и будет брат, — Омургаг поднял кубок, но тут Неда, уже не в силах сдерживаться, разразилась оглушительным хохотом, раскачиваясь на месте и сверкая заточенными зубами. По столам послышалось недоуменное перешептывание, а хан, нахмурив брови, уже хотел было потребовать вывести шаманку, когда в дверях послышались крики.
— Князь Первослав! Дорогу князю Первославу!
— Пусть войдет! — крикнул владыка болгар и в зал вошло несколько сербов из дружины Просигоя. В руках они держали большое блюдо, накрытое серебряной крышкой. Омуртаг вновь нахмурился, тогда как Просигой, усмехнувшись, дал знак — и его дружинник сдернул крышку с блюда. Хан отшатнулся, помянув всех богов и духов — с блюда, остекленевшими глазами, на него взирала отрезанная голова Первослава.
— Что...Что это? — хан не успел договорить, когда снаружи вдруг послышался громкий топот и крики:
— Измена! Подлая измена!
В зал ворвался болгарин, из тех, что прибыли вместе с Омуртагом. Смуглое лицо посерело, по лбу стекали капли пота, лицо искажала гримаса жуткой боли.
— Измена, моя хан, — повторил он, — еда, что дали нам люди Просигоя, оказалась отравлена! Сейчас они...оооохххх!
Он рухнул наземь со стрелой в спине — и в следующий миг в зал ввалились авары и сербы, с окровавленными клинками наголо. Омуртаг бросил гневный взгляд на Просигоя — как раз, чтобы увидеть, как князь-предатель, выхватив меч, вонзает клинок в горло хана. Вокруг уже слышались воинственные крики и предсмертные вопли — болгары и союзные им славяне, что прошли на пир без оружия не ждали такого вероломства от давнего союзника — и сейчас авары и сербы, что с ведома Просигоя пронесли с собой мечи, устроили дикую резню. Болгар истребляли и снаружи — отравленные зельем Неды, воины Омуртага не могли противостоять вооруженным до зубов аварам. Но и в самом зале кровь лилась ручьем, смешиваясь с вином из опрокинутых кубков, заливая стол и все вокруг. Эрнак, оскалившись в кровожадной ухмылке, резал и колол, охваченный кровавым безумием, как и его воины, как и Просигой, чьи люди убивали жупанов, державших сторону Первослава. И над всем этим звенел безумный хохот черной шаманки Неды, уже обрекшей всех убитых сегодня в жертву Хар-Мекле.
Архангел против мукаррабуна
— Стреляй! — рявкнул во всю мощь легких Асмунд и очередная катапульта, распрямившись, взметнула в воздух пылающий снаряд. В следующий миг ближайший корабль врага покачнулся от попадания, над ним взвился черный дым, а на парусах заплясали языки пламени. Ветер донес крики и проклятия сарацинов отчаянно пытавшихся потушить пожар на судне.
— Отличный выстрел, Конрад! — руг хлопнул по плечу молодого воина с бритой головой и пшеничного цвета усами, — а ты ловко приучился управляться с этой штуковиной! Клянусь Святым Георгием, еще пара таких боев и нам уже не придется...
Говоря это Асмунд перевел взгляд на море и довольная усмешка сразу же увяла на его лице. Большие суда, шедшим тем же курсом, что и подбитый корабль, вместо того, чтобы прийти на помощь гибнущему собрату, неуклонно продолжали движение к выбранной цели. Два ряда весел с обоих бортов равномерно опускались, приближая корабли к дромону над которым реяло знамя с черным орлом.
— Вот ведь нечестивые отродья троллей, — выругался Асмунд и, обернувшись, зашагал по палубе, на ходу напяливая шлем и поправляя на поясе спату.
— Поднимайте свои задницы, бездельники, и готовьтесь к настоящему веселью, — гремел по палубе голос Асмунда, — довольно вам перекидываться камешками с лодки на лодку. За Господа Нашего и басилевса накормим сегодня рыб сарацинским мясом.
Смех, словно рык волчьей стаи, разнесся над палубой, пока гребцы, налегая на весла, вели дромон на сближение с вражескими судами.
Грандиозное морское сражение, в котором решалась судьба империи и халифата произошло во многом случайно. Покинув Марсель, Яхья ибн Йакуб направился в Бальхарм, ставший точкой сбора для всех его кораблей — от Карфагена до Танжера и Валенсии. Несмотря на противодействие Абассидских халифов, что, опираясь на авторитет всех улемов и имамов, уже охрипли, доказывая, что Яхья — никакой не халиф и вообще не мусульманин, а еретик, хуже самого закоренелого язычника, недостатка в сторонниках у самозваного «Бога на земле» никогда не имелось. Многие сравнивали положение во владениях Яхьи — с его многочисленной, отлично вооруженной арабской и берберской конницей, железным порядком установленным от Мессины до Гибралтара, казной, лопающейся от золота захваченной ранее Ганы, — с Абассидским халифатом, сотрясавшимся от многочисленных мятежей и противоречий между арабской военной верхушкой и персидской придворной бюрократией. Свою роль играло и понесенное Абассидами тяжелое поражение при Кесарии, смотревшееся особенно проигрышно рядом с Яхьей, вернувшим себе некоторые земли Кордовского халифата, ранее захваченные лангобардами и астурийцами. Богатство и успех Яхьи привлекали к нему множество талантливого люда — в том числе и корабельных дел мастеров из Александрии, Латакии, Антиохии, даже Адена и Бахрейна. В кратчайшие сроки был создан мощный флот, включивший и огромные корабли, — халия сафин, — по персидскому образцу, оснащенными мощными метательными машинами с зажигательными снарядами. Помимо этих плавучих башен имелись тут и более легкие корабли — харакки, также оснащенные множеством катапульт и иных смертоносных приспособлений. Собрав огромный флот из более чем ста кораблей, взяв на борт почти двадцать тысяч солдат, флот Яхьи двинулся вдоль северного побережья Сицилии, чтобы позже направиться к Риму, который должен был осадить герцог Ульфар.Чего Яхья не мог предвидеть — это внезапной смерти своего союзника. Исчезновение угрозы с севера позволило Михаилу перебросить все свои войска в Калабрию, где собирались корабли сразу от трех фем — Лонгобардии, Эллады и Крита. Собрав тридцать пять больших дромонов и столько же средних памфилий, с пятнадцатью тысячами гребцов и пятью тысячами морской пехоты, ядром которой стала германская этерия, Михаил выдвинул флот в Мессинский пролив. На выходе из пролива имперский флот и столкнулся с арабским. Ромейские корабли едва успели построиться в оборонительную линию в форме полумесяца, — с императорским кораблем по центру и с более тяжелыми кораблями на «рогах»-флангах, — когда Яхья, сразу сообразивший, с кем имеет дело, приказал готовиться к атаке.
— Во имя Господа Миров, Милосердного, Всеблагодетельного, Сострадательного — отправьте этих неверных псов к их отцу Иблису!!!
Халиф, стоя на палубе флагмана, увенчанного четырехкрылым стягом, махнул рукой — и по всем судам понеслись сигналы флагами и гудение труб и рожков. Множество катапульт взметнули снаряды — огненные и обычные, — с оглушительным грохотом обрушившиеся на ромейский флот. В ответ и имперские метательные устройства разом выплюнули на палубы врага смерть во множестве обличий. Огромные камни пробивали доски, убивая и калеча людей, триболы и дротики рвали в клочья паруса, в то время как пламя от разбившихся сосудов с зажигательной смесью весело плясало на палубе — и с дикими воплями бросались за борт люди, превратившиеся в слепо мечущиеся живые факелы. Жидкий огонь растекался по воде лужами горящего масла и душный смрад жареного мяса разносился над морем.
— Стреляй!!! — Михаил стоя под стягом с черным орлом, кровожадно оскалился выкрикивая очередную команду и стоявшие на носу катапульты вновь разрядились, выбрасывая на приближающегося врага глиняные кувшины с запаянным верхом. Ударяясь о мачты, они разбивались, выпуская белые облака обжигающей извести, окутавшей разом гребцов и солдат. Один из кораблей даже, временно потеряв управление, прошелся слишком близко с соседом, ломая весла и давя отчаянно вопивших людей. В ответ на палубы ромейских кораблей посыпались глиняные горшки, что, разбиваясь, выпускали наружу полчища ядовитых змей и скорпионов, жестоко жаливших всех, кто окажется поблизости
— Вперед! Убейте мальчишку! — крикнул Яхья и капитан, послушно выкрикнул команду, тут же разнесенную по всему судну. Словно чудовищный Левиафан, корабль-башня устремился на куда как меньший дромон осененный имперским орлом. За ним последовали и остальные корабли, словно и не замечая, что идут прямо в ловушку между двумя «рогами полумесяца». Со всех сторон на них обрушился дождь снарядов, несущих смерть во множестве обличий, однако халиф, положившись на свое численное превосходство, не счел это опасным. И, на первый взгляд, это преимущество себя оправдывало — как бы не старались ромеи нарушить боевой порядок арабского флота, тот неуклонно продолжал идти вперед. Сам Яхья, презрев всякую опасность, стоял на носу своего корабля — настолько огромного, что даже неоднократные попадания вражеских снарядов, сотрясавшие судно от носа до кормы, не могли замедлить его хода. Место погибших гребцов тут же занимали другие, также как и убитые стрелки тут же сменялись своими товарищами, не прекращавшими стрелять по врагу. Надменно взирал халиф на свои и вражеские корабли — охваченные пламенем, окутанные черным дымом и белыми облаками извести. Сине-золотое одеяние потомка Пророка развевалось на ветру, словно огромные крылья, тогда как сам халиф уже видел распахивавшиеся в небесной синеве иные крыла — застившие весь горизонт, усеянные множеством глаз, ртов и зубов, пережевывающих тела грешников. Замерев от восторга, Яхья созерцал возносящуюся над ним колоссальную фигуру, казалось, закрывающую все небо, и сердце его преисполнялось дерзкой гордыни. Кто смеет отныне усомниться в его божественном достоинстве, коль один из мукаррабунов снизошел на поле битвы дабы служить ему, как Пророку и Аллаху? Халиф уже наяву слышал сквозь шум боя, как звучит огромный рог, приветствующий Карающего и Умерщвляющего.*
* Два из так называемых «99 имен Аллаха»
— Открой загон! — не оборачиваясь, крикнул Яхья и сразу несколько человек, сломя голову, кинулись к уродливому сооружению посреди корабля, напоминавшему клетку или большой сарай, накрытый сверху попоной. Оттуда уже доносился трубный рев — и халиф сойдя с носа, довольно улыбнулся, когда распахнулись грубые, но крепко сработанные ворота и из большой камеры, размещенной под верхней палубой, вышел белый слон. Даже разверзшийся вокруг них огненный ад так не пугал арабов, как ярко-красные глаза огромного зверя. Халиф же спокойно подошел к слону и тот послушно опустился на колени, давая Яхье взобраться на него. После этого зверь вновь поднялся на ноги и халиф, вскинув над головой меч, в экстазе выкрикнул: