— Не вы убили их, а Аллах убил их! Не ты бросил горсть песку, а Аллах бросил, дабы подвергнуть верующих испытанию! Воистину, Аллах — Слышащий, Знающий!
— Иншалла!!! — раздался отовсюду многоголосый крик, тут же подхваченный на других кораблях и огромный слон затрубил, направляясь к носу судна. Имперский и халифатский флагманы отделяла лишь узкая полоска воды, стремительно сокращавшаяся и Яхья уже готовился верхом на слоне ворваться на палубу вражеского корабля, растоптав в кровавый блин всех, кто осмелится стать против него. Перед этим броском он бросил взгляд вверх, чтобы еще раз увидеть своего духовного прародителя. Однако огромные крылья, усеянные ртами и зубами, уже не трепетали в небе — вместо них Яхья, с неожиданной робостью увидел над сходившимся флотами величественного воина, с белоснежными крыльями и огненным мечом. Видение продолжалось всего миг и тут же исчезло, уступив место палящему солнцу, на миг ослепившему халифа.
— Давай!- крикнул Михаил, глядя как приближается чудо-корабль, на носу которого стоял огромный зверь. В следующий миг громоздкое сооружение на носу, стоявшее меж двух катапульт и прикрытое большими железными щитами, вдруг раскрылось, обнажив причудливую металлическую скульптуру, похожую на золотого льва. Оглушительный рев вырвался из его пасти, и скрытые в ней множество трубок плюнули огненной смесью, сразу объявшей нос корабля и огромного зверя, уже готового шагнуть на палубу. С жалобным ревом, вставший на дыбы, слон рухнул в море, подняв тучу брызг, в то время как арабское судно, охваченное греческим огнем, с треском врезалось в ромейский корабль, ломая снасти и рассыпая множество искр. В тот же миг взорвались еще две мины с греческим огнем, заложенные на нижней палубе, прямо под носом дромона.
— Покинуть судно!- крикнул Михаил и заранее подготовленные шлюпки, переполненные людьми, быстро отчалили от гибнущего судна. Последним его покинул басилевс, быстро перебравшись на соседний корабль, где тут же взвилось знамя с черным орлом. В следующий миг множество огненных снарядов, обрушившихся на сцепившиеся флагманы обеих флотов, превратили их в один огромный костер.
Солнце упавшее в море средь бела дня не вызвало бы такого потрясения у сарацин, как падение Воплощенного Бога — и жалобные вопли, раздавшиеся отовсюду, не могли заглушить воинственные крики ромеев, когда они поняли, что их-то император остался жив. Имперские дромоны, продолжая осыпать врага множеством снарядов, неуклонно шли вперед — и многие суда оказались уже настолько близко, что ромеи начали перепрыгивать на палубу противника, схлестываясь с сарацинами в жестокой схватке. Первым на вражескую палубе спрыгнул Асмунд, облачившийся в черный клибанион и высокий шлем с султаном из конского волоса, выкрашенного алым. На скользкой от крови палубе, руг рубился одновременно мечом и топором, осыпая врагов проклятиями, смешивая при этом христианских бесов и языческих злых духов.
— Блевота Сатаны, женовидное отродье Локи, смердящие ублюдки Вельзевула! Да пожрет вас Ад, да поглотит ваши души Хель, вы, нечестивое отребье Антихриста! Смерть вам, отребье бесов и троллей, смерть, смерть!!! За Господа Христа и архангела Михаила!
— За Христа и Михаила!!! — вопили сражавшиеся рядом с ним варвары, сами сейчас толком не способные объяснить, кого сейчас поминают — басилевса или архангела. Другие же и вовсе в горячке битвы взывали к Перуну и Тору, Одину и Свентовиту — и каждое имя сопровождалось взмахом меча или топора, сносившего головы, выпускавшего кишки, разрубая тела от плеча до поясницы. Следом за воинами этерии в рукопашную устремлялись и ромеи — один за другим вражеские корабли превращались в арену жесточайшей резни. Арабы тоже свирепо сопротивлялись — и кое-где им даже удалось сбросить в море абордажные команды и самим ворваться на вражеские корабли, вмиг забурливших в кровавой круговерти взаимного уничтожения. Однако с арабами сыграла злую шутку уверенность их предводителя в собственной непобедимости — из-за чего сарацинский флот и оказался в окружении, позволившей ромеям обстреливать их со всех сторон. Арабы стреляли в ответ, но, после того как корабли сблизились, их катапульты теряли в эффективности, тогда как сифоны с греческим огнем, — новое оружие, пока еще не знакомое арабам, — могли жечь вражеские суда и с близкого расстояния. Арабы пытались отвечать тем, что некоторые из них, вроде как в панике бросавшиеся за борт, подплывали к вражеским кораблям, швыряя на палубы горшки с зажигательной смесью. Однако и ромеи, после того как потеряли пару кораблей, все же наловчились отслеживать и убивать таких водолазов. К тому же в море стали появляться акулы, атаковавшие арабских боевых пловцов, прежде чем они успевали приблизиться к ромейскому судну на расстояние броска. Крики несчастных, терзаемых на части свирепыми хищниками, стали последней каплей — и многие сарацины, не выдержав этого уже поворачивали корабли, стремясь скрыться в недалекой Мессине. Однако мало кому это удалось — и к вечеру ромеи уже могли праздновать победу над самым грозным флотом, когда-либо собиравшимся в этой части моря.
— Архангел Михаил, Водитель Воинств даровал нам победу, — с носа дромона, ставшего новым флагманом ромейского флота, громко говорил басилевс, пытаясь перекричать вопли торжества, — а Бог отныне и навсегда вернул нам Италию!
Немногие же сарацины, сумевшие добраться до Мессины, смогли утешиться новым чудом: когда они подплывали к берегу, то увидели как в воде к ним приближается нечто огромное и белое. Вскоре пораженные арабы признали в неведомом существе плывущего в воде слона. На выступавшей из воды спине восседал халиф в мокром и рваном одеянии. Впрочем Яхья, все же выглядел не так плачевно, как его слон: тело зверя покрывали ожоги и кровоточащие шрамы, уши повисли кровавой бахромой, а несколько акул кружили вокруг животного, стараясь атаковать. Одна из акул даже выпрыгнула, чтобы стащить в воду халифа, но тот ударил морскую хищницу открытой ладонью — и рыба, корчась в предсмертных судорогах, пошла ко дну. На нее тут же кинулись ее собратья, дав слону доплыть до ближайшего корабля. Множество рук протянулось и на палубу взошел Яхья ибн Йакуб, несмотря ни на что, не утративший горделивого вида.
— Аллах не дал нам победы, — сходу заявил он, — но Он же не дал и мне сгореть — и тем самым подтвердил, что суть Его все еще пребывает во мне. Мы потерпели поражение когда начали войну с неверными, оставляя правоверных в том заблуждении, что может быть иной халиф кроме Яхьи ибн Йакуба. Мы еще продолжим свой джихад — но не раньше, чем весь Дар-аль-Ислам сплотится вокруг потомка Пророка!
Лесные княжны
С глухим стуком ударили топоры, разрубая туго натянутые веревки и верхушки деревьев, словно радуясь обретенной свободе, взметнулись ввысь. В уши ударил короткий крик, тут же замолкший, когда выпрямившиеся осины разрывали надвое пленников, привязанных за ноги к деревьям. Изуродованные половинки тел, с висящими внутренностями, текли ручьями крови, окропляя большую могилу, вырытую посреди лесной поляны, пока косматые волхвы, в черных рубахах расписанных зелеными узорами, гремя свисавшими с костюма амулетами, вскинули руки, затянув монотонную песню-призыв.
— Покажися Темнооче во Ночи-Мороке! Поступися Темноче по долу- дороге.
Ярополк, стоявший неподалеку от могилы, украдкой утер с лица капли крови, разлетевшиеся во все стороны во время жестокой казни. Оглянулся на стоявшую рядом с ним Саломею, но та лишь загадочно улыбнулась, и вновь перевела взгляд на то что происходило посреди священной древлянской поляны.
Несколько дней прошло с тех пор, как славяне и мадьяры вернулись из победоносного похода в причерноморские степи. От Днепра и до самого Дуная беспощадно вырезались болгарские кочевья, угонялся скот, обращались в рабство женщины и дети — новые союзники аваров, наконец-то, начали выполнять обещания, данные посольству Ярополка. Грабежи и разорения в северных владениях переполнили чашу терпения Омуртага и хан послал своего сына Крума покарать неблагодарных мятежников. Сам же Омуртаг отправился на примирительный пир с каганом Эрнаком — где его, вместе с приближенными, убили сговорившиеся между собой авары и сербы князя Просигоя. После этого вероломного убийства, Эрнак сразу же двинул свои орды на восток, ударив с такой силой, что за считанные дни вышел к берегу моря и устью Дуная. Разорив и спалив Плиску-Преславу, столицу Болгарии, каган аваров повернул на север, где, вместе с Ярополком, окружил и уничтожил почти всю орду Крума. Самого Крума, впрочем, поймать не удалось — он укрылся в ромейской Черной Крепости. Авары и угры тут же осадили ее и вскоре взяли, однако Крум снова сумел ускользнуть, бежав в Херсонес на ромейском дромоне.
Другой потерей этого похода стала гибель Немала — древлянский князь погиб при штурме Черной Крепости, сраженный ромейским копьем. В отместку древляне устроили в крепости жестокую резню, после чего объявили, что возвращаются в родные леса, чтобы похоронить князя. Ярополк же, сочтя свое посольство выполненным, уже хотел соединиться с Эрнаком, однако Саломея, весьма сблизившаяся с юношей, настояла, чтобы он отправился вместе с древлянами на север и проводил Немала к его богам.
— У Немала из наследников — только сын, еще младше тебя, — говорила она, — он не удержит славян. Поляне и волыняне давно хотят отложиться от Искоростеня, дрегва тоже смотрит волками. Распадется княжение древлян — и угры потеряют надежного союзника.
— Ну, а я что тут могу сделать? — пожал плечами Ярополк, — я ведь чужак.
— Тебя уже уважают, — напомнила Саломея, — после побед над хазарами и болгарами. Ты посланник кагана аваров и брат короля-императора Тюрингии, твой меч заклят именем Чернобога, которого чтят и в древлянских землях. Твое слово поможет молодому Ниско удержать завоевания отца — если ты поддержишь его от имени мадьяр.
Ярополк задумался — с одной стороны Эрнаку не понравится, если его посол самовольно отправится в далекие леса, помогать тамошнему князьку. С другой — ему все больше льстило тот почет и уважение, что ему оказывали его союзники. Все чаще его именовали молодым князем — и не только славяне, но и угры, так и не избравшие нового кенде. Саломея все чаще намекала, что этим кенде может стать он — тем более, что он уже завладел частью наследия Альмоша: его вдова, забирая все большую власть над уграми, после победы над хазарами пустила Ярополка и на свое ложе. Юноша, до этого знавший лишь бесхитростные ласки славянок был потрясен изощренностью зрелой женщины в любовных утехах. Каждая ночь в шатре кенде оставляла Ярополка словно выжатым, высосанным досуха, в изнеможении развалившимся на звериных шкурах, вновь и вновь переживая казавшиеся бесконечными сладостные мгновения, подаренные Саломеей. Та же, склонившись над юношей вытворяла губами и языком такое, что Ярополк, казалось бы полностью истощивший мужскую силу, вновь восставал своей жаждущей плотью, готовый к новым боям на ристалище страсти. В ночь, последовавшую после откровенного разговора, Саломея превзошла саму себя — и наутро Ярополк велел поворачивать на север, во владения древлянского князя.