— Командир, меня и мою когорту тоже не стоит списывать со счетов.
Трибун смерил юношу взглядом:
— Надеюсь, Катон, надеюсь… Но на данный момент это только гипотетические прикидки. Верика жив, и, пока он жив, мы должны прилагать все усилия к тому, чтобы отношения между Римом и атребатами оставались такими, какими и были.
— Да, командир, — кивнул Катон. — В том числе нам не мешало бы позаботиться и о сохранении мира среди самих атребатов.
— Это само собой, центурион, — снисходительно улыбнулся трибун Квинтилл.
— Подонок! — ворчал Катон, возвращаясь с Макроном на базу.
Восходящее солнце еще не выглянуло из-за крыш обступавших кривую улочку хижин, воздух был сырым и промозглым, но даже в свете раннего утра юноша наконец мог оглядеть себя и воочию убедиться, насколько он грязен и как нуждается в смене одежды и в хорошем мытье. Но куда пуще грязи его бесил оскорбительный выпад трибуна. Эту обиду ничем нельзя было смыть.
— Да не переживай ты так, — рассмеялся Макрон. — Разнюнился, понимаешь, как брошенная невеста.
— Ты же сам слышал, что он говорил. Командование — удел настоящих мужчин! — повторил Катон, передразнивая Квинтилла. — Подонок! Самодовольный патрицианский выродок! Ничего, я ему еще покажу!
— Ну конечно, покажешь, а он посмотрит, — хмыкнул Макрон, но был удостоен такого испепеляющего взгляда, что тут же поднял вверх обе руки. — Прости, приятель! Это я просто сболтнул. Подумай лучше о чем-либо хорошем.
— Хотелось бы знать, где ты это хорошее видел?
Макрон никак не отреагировал на подковырку.
— А вот послушай, может, что-то поймешь. Верика пока с нами, а если он и протянет ноги, его есть кем заменить. Пусть я и не в восторге от твоего Тинкоммия, но он, по крайней мере, нас не предаст, как Артакс. Все могло обернуться хуже.
— Если могло, значит, еще обернется.
Для Макрона это было уже чересчур. Как бы ни нравился ему Катон, но постоянная мрачноватость этого малого действовала угнетающе на его жизнерадостную натуру. Он ускорил шаг и, преградив юнцу дорогу, сказал:
— Может, ты бросишь наконец свое пораженческое слюнтяйство? Мне оно начинает надоедать.
— Виноват, командир. Должно быть, нервы.
Макрон на мгновение напрягся и сжал свои волосатые лапищи в кулаки: его так и подмывало привести дурня в разум парой увесистых тумаков. Верное средство от нервов и от хандры. Но тут ему в голову пришла новая мысль. Центурион разжал кулаки, подбоченился и нарочито отчетливо произнес с неприкрытой издевкой:
— Знаешь, возможно, в конце концов, трибун прав. Если ты так переживаешь из-за пары грубых словечек, может, тебе и впрямь рановато командовать взрослыми мужчинами?
Прежде чем Катон успел что-то сообразить, его кулак сам собой врезался Макрону в челюсть. Ветеран покачнулся, но на ногах удержался и, восстановив равновесие, потрогал подбородок, а потом поднял брови, увидев на руке кровь, сочившуюся из разбитой губы. В глазах его полыхнул холодный огонь.
— Ты хорошенько подумал, на что нарываешься, парень?
— Я… извини, Макрон. Не знаю, как это получилось. Что меня дернуло, не понимаю, но я совсем не хотел…
— Но ведь полегчало? — криво улыбнулся Макрон.
— Что?
— Ну, чувствуешь себя теперь лучше?
— Лучше? Да я ужасно себя чувствую. Просто отвратительно. А с тобой все в порядке?
— Со мной все прекрасно. Болит, правда, хрен знает как, но бывало и хуже. Зато мы хоть на минутку забыли о нашем славном трибуне. Я прав?
— Ну, наверное, — пробормотал Катон, все еще пребывая в смятении. — Э-э… еще раз прости.
— Ладно, чего там, — отмахнулся Макрон. — Давай лучше вернемся на базу. Забудем трибуна, забудем все козни дикарского племени и найдем что-нибудь подходящее, чтобы поднять себе дух.
— Да-да…
Катон так и стоял столбом на дороге, но смотрел он сейчас не на Макрона, а куда-то вдаль, и вид у него был озабоченный.
— Расслабься, — хмыкнул Макрон. — Когда-нибудь, может, я тоже… Эй, что с тобой?
— Смотри!
Катон указал на восточную часть небосклона, сплошь позолоченную солнечными лучами.
Макрон повернулся, чтобы понять, куда смотрит юнец, и увидел на расстоянии нескольких миль пятнающие рассветное небо клубы черного дыма.
ГЛАВА 26
— Никак, обоз, — пробормотал Катон.
— Похоже на то.
— Что-то я не припомню его в расписании.
— Я тоже.
Макрон схватил его за руку.
— Давай. Быстрее!
Оба центуриона побежали на базу. Едва оказавшись за воротами лагеря, Макрон послал одного из караульных оповестить трибуна и Тинкоммия, а когда тот умчался по улочке, ведущей к царской усадьбе, повернулся к Катону:
— Собирай Волков, пусть строятся у главных ворот. Я подниму Вепрей и сразу же присоединюсь к вам.
— Есть, командир.
Припустив со всех ног к штабному корпусу лагеря, Катон влетел внутрь и, увидев набор сигнальных труб гарнизона, крикнул дежурному трубачу, чтобы тот, прихватив одну из них, бежал за ним к главным воротам атребатской столицы. Малый взбежал на вал, запыхавшись, изнемогая под весом тяжеленной изогнутой медной трубы, и ему поначалу пришлось отдышаться, отплеваться и продуть мундштук инструмента, после чего над городом разнесся резкий сигнал сбора, а бойцы когорты Волков тут же поспешили на звук.
Над базой прозвучал еще один сигнал, и, взглянув в сторону лагеря, Катон увидел, как воины когорты Вепрей выбегают из палаток и строятся на плацу. Перед зданием штаба появилась коренастая фигура Макрона: шлем, увенчанный алым поперечным гребнем, сверкал на его голове в лучах восходящего солнца. Бравый вояка был в полном вооружении, хоть сейчас в бой, и юноша ощутил укол недовольства собой: его доспехи остались на базе. Пришлось подозвать ближайшего бойца и отправить его за ними.
Ворота под караульным настилом со стоном распахнулись, и за городские пределы выступил первый солдат. Катон перегнулся через ограду, чтобы крикнуть Фигулу:
— Строй когорту снаружи.
Пока римские инструкторы расталкивали людей по местам и формировали маршевую колонну, Катон смотрел на столбы дыма, поднимавшиеся к уже совсем светлому небу милях в четырех-пяти от него. Над округой царило безветрие, и оно позволяло определить число источников возгорания. Судя по всему, решил юноша, горели подводы.
Когда последний из Волков занял свое место в строю, на валу, задыхаясь, появился бритт, которого Катон послал за своим снаряжением. Молодой центурион нахмурился, увидав, что ему не принесли на замену тунику, но тут уж ничего было поделать нельзя. Он надел через голову стеганый подкольчужник и потянулся за тяжелой кольчугой.
— Будет драка, центурион? — спросил боец, застегивая пряжку пояса.
— Если мы их перехватим, — ответил по-кельтски Катон. — Надеюсь, что будет.
Он заметил, что, услышав его слова, атребат улыбнулся, и подумал, что этому малому, видно, не терпится сразиться с врагом. Впрочем, центурион и сам вполне разделял его желание сокрушить сейчас хоть кого-то, однако после недолгого размышления нашел свои помыслы эгоистичными, продиктованными всего лишь стремлением доказать что-то щеголеватому и вконец допекшему его трибуну.
Как только была застегнута последняя пряжка, Катон нахлобучил на макушку войлочный подшлемник и надел поверх него центурионский шлем, поспешно затягивая ремешки щитков, прикрывавших щеки.
— Отлично! Дуй вниз! — бросил он воину. — Беги к своим.
Бросив быстрый взгляд в сторону ворот базы, он с удовлетворением увидел вытекавшую из ее ворот колонну, возглавляемую Макроном, после чего спустился по лестнице с вала, выскочил за городские ворота и побежал вдоль строя Волков.
— Фигул! Фигул! Ко мне!
Молодой галл подбежал к нему с пылающим от возбуждения лицом.
— Пусть пошевеливаются, — велел Катон, указывая на отдаленные столбы дыма, уже понемногу рассеивавшиеся по мере того, как спадала ярость огня. — Веди всех туда и готовь к быстрому маршу. Я вас догоню, как только переговорю с центурионом Макроном и трибуном Квинтиллом.
— Есть, командир!
Фигул отсалютовал и побежал к голове колонны, призывая людей к вниманию, а затем прокричал:
— Шагом марш!
Бритты уже привыкли к латинским командам, перевода им не потребовалось, а потому они разом тронулись с места и размеренно зашагали туда, где вдали что-то дымилось. Катон какое-то время смотрел, как они идут мимо, а потом устремился обратно к воротам. Послышался стук копыт: со стороны царской усадьбы галопом примчались Квинтилл и Тинкоммий. Оба в полном боевом вооружении. Они выскочили за ворота и осадили коней.
— Что происходит? — рявкнул трибун. — Докладывай!
— Дым, командир! — сообщил Катон, указывая на восток. — Похоже на захват одного из наших обозов.
Трибун бросил взгляд на уходящую по дороге когорту.
— А где Макрон?
— Выводит свою когорту из лагеря, командир.
— Хорошо. — Квинтилл потер руки. — Мы можем захватить разбойников со всей их добычей. Надо поторопиться.
— Командир, а не лучше ли сначала выслать разведчиков?
— Мы потеряем время! — взволнованно крикнул Тинкоммий. — Надо ударить по ним без заминок!
Квинтилл кивнул.
— Какая разведка, центурион, когда нам все ясно. Время дорого!
— Но… как быть с Каллевой? Мы ведь не можем оставить город без охраны, командир, да еще в нынешних обстоятельствах.
— Ну… а зачем нам тогда гарнизон? На базе есть люди. Пусть подежурят возле ворот. Пошли за ними. А нам пора двигаться!
Отмахнувшись от пытавшегося сказать ему что-то юнца, трибун картинно ударил пятками в конские бока и поскакал по дороге. За ним, не отставая, несся Тинкоммий.
Катон приказал ближайшему караульному бежать на базу и направить всех боеспособных гарнизонных служак на охрану главных городских ворот, а сам бегом полетел вдоль колонны и притормозил только возле штандарта, вздымавшегося впереди когорты Волков. Квинтилл и Тинкоммий уже ускакали к рассветному горизонту, их маленькие фигурки почти сливались со струями дальнего дыма.