Охранник бормочет в рацию какой-то код, и я остаюсь ждать в углу, пока он впускает в галерею новую партию посетителей. Вижу рядом табличку с надписью «Сегодня проверка сумок не проводится». Они что, не проверяют сумки в те дни, когда террористы уходят на выходные? Другой охранник, предположительно старший по званию, подходит к нам и что-то бормочет первому охраннику. Оба смотрят на меня. Еще одна волна туристов врывается внутрь, загораживая девушку, и она исчезает в их толпе.
– Простите, сэр, нужно было проверить, не считается ли рог на вашей голове оскорблением чувств или оружием. Мне сообщили, что все в порядке и вам можно войти. Но не могли бы вы снять его и нести в руках? Извините за задержку.
Да, ты должен извиниться.
Я забыл, что мне был нужен туалет, и поспешно обхожу молодого рыжеволосого мужчину, держащего в руках считыватель для карт. Перепрыгиваю через ступеньки – и уже на полпути вверх, посреди большой каменной лестницы, он обращается ко мне с просьбой о пожертвовании.
Когда я наконец добираюсь до самого верха, я вижу два указателя.
Слева: 1200–1500 Беллини, Ван Эйк, Пьеро, Рафаэль, Учелло
Справа: 1500–1600 Тициан, Гольбейн, Бронзино, Массейс, Веронезе
В какую сторону она пошла?
Монета подсказывает, что направо.
Я спешу мимо бесценных работ, не обращая на них внимания. Смотрю только на людей, которые сидят, бродят по залам, восхищаются картинами, – пытаюсь ее найти. Каждый раз, когда попадается кто-нибудь в желтой куртке, мое сердце колотится как бешеное.
Каждая девушка, которую я вижу, напоминает незнакомку. Переступаю порог между залами. Здесь темные половицы сменяются светлыми, обои меняют цвет с красной смородины до клюквы. Деревянный пол поскрипывает под моими шагами.
Где же она?
Добираюсь до центральной лестницы и раздумываю, идти ли мне дальше или лучше вернуться и обойти здесь все еще раз. Неужели она уже забрела так далеко? Монета велит мне вернуться. Сердце на мгновение замирает: а вдруг у нее здесь назначена встреча? Может быть, у нее есть парень. Или даже муж. Я не посмотрел, носит ли она кольцо… Добираюсь до новой развилки, и монета приказывает повернуть налево. Зал заполнен людьми, собравшимися вокруг одной картины.
Картина «Послы» Ганса Гольбейна.
Я изучал эту картину в университете во время лекций о Тюдорах – впрочем, ничего о ней не помню, кроме оптической иллюзии черепа, нарисованного на полу. Его можно увидеть, если смотреть на картину справа под определенным углом. Группа туристов роится вокруг меня, пытаясь рассмотреть полотно поближе. Разворачиваюсь, чтобы выбраться из толпы, и натыкаюсь на человека, делающего снимок.
– Извините, – говорим мы оба, прежде чем я осознаю, в кого только что врезался.
Это она.
– Еще раз здравствуй. Значит, тебя пропустили? – улыбается девушка.
– Да, в конце концов пропустили. Кажется, мой рог единорога показался им оружием. В наши дни их используют все террористы, – я нервно смеюсь над собственной шуткой.
– Извини, я бы подождала тебя…
– Все в порядке, – я улыбаюсь ей в ответ.
Зачарованно смотрю на нее, пытаясь придумать, что сказать, но во рту пересохло. Меня чуть не сбивает с ног турист, пробирающийся поближе к картине. Девушка хихикает. Мы ничего не говорим, только улыбаемся друг другу.
– Я здесь не для того, чтобы посмотреть на что-то конкретное, просто разглядываю… Это я отвечаю на твой вопрос. Ну, на тот, что ты задала в очереди, – заикаясь говорю я.
– Здесь так много картин, которые нужно посмотреть, правда? Я понятия не имею, куда идти и с чего начать.
– Я знаю, это что-то вроде лабиринта, – отвечаю я. – Я помню, когда был ребенком, дедушка всегда сначала водил меня в сувенирный магазин, прежде чем отправляться в галерею. Он покупал несколько открыток с картинами, и потом мы искали оригиналы. Это было похоже на охоту за сокровищами.
– Ух ты! Отличная идея, – говорит она. – Может, так и поступим?
Я все еще улыбаюсь, как безмозглый дурак.
– Да-да. С удовольствием. Давай так и сделаем.
Мы идем в сувенирный магазин и начинаем просматривать открытки.
– Сколько мы выберем? – спрашивает она.
Ты можешь взять хоть все, если хочешь. Я был бы счастлив остаться здесь с тобой навсегда.
– Может, возьмем по несколько штук?
Я выбираю несколько открыток с левой сторо-ны стеллажа, а она – с правой, и мы направляемся к кассе.
– Вы платите отдельно? Или вместе?
– Я заплачу, – быстро вмешиваюсь я.
– Ты уверен?
– Да, конечно.
– Хорошо, большое спасибо.
Мы выходим из магазина и возвращаемся в галерею.
– Хорошо, что будем искать? – спрашиваю я, глядя на открытки, которые она выбрала.
– Я выбрала одну Каналетто, одну Ренуара, Дега… – Мы стоим в углу зала, пока она перебирает их, показывая мне. – И «Подсолнухи» Ван Гога. Знаю, что это довольно банально, но хочу их увидеть. Вообще-то, сегодня я пришла ради них.
– Значит, ты большая поклонница Ван Гога? – спрашиваю я.
– Я бы не сказала, что большая поклонница, но я только что прочитала письма, которые он написал своему брату. Они довольно интересные.
– Я не знал, что он еще и писатель, я знаком только с основами… Отрезанное ухо, самоубийство, ну… все эти оптимистичные вещи.
Она громко смеется, и мы медленно идем дальше, поглощенные разговором.
– Честно говоря, раньше я мало что знала о нем. А сейчас работаю за границей в английском книжном магазине и в галерее по соседству увидела его картину «Подсолнухи». Как-то неправильно, что я никогда не видела эту версию картины, хотя сама из Лондона. Вот и решила зайти в галерею и посмотреть на нее, пока я здесь.
– Где… – я начинаю спрашивать, где она работает, но не успеваю, так как она продолжает говорить.
– Это довольно… Прости, о чем ты собирался спросить?
– Нет, только после тебя, продолжай.
– Извини, я просто хотела сказать, что довольно грустно читать о его жизни. У него было разбито сердце, он так страдал. Ты знаешь, что он сделал предложение трем разным женщинам и все они отвергли его?
– Бедняга, – говорю я, сохраняя невозмутимое выражение лица. Смотрю на ее левую руку, чтобы увидеть, носит ли она кольцо. К счастью, на ее безымянном пальце ничего нет.
– После того как третья женщина сказала ему «нет», он продолжал посылать ей письма и поехал в Амстердам, чтобы найти ее, но она не захотела его видеть.
– Значит, он был недостаточно крут для нее, – шучу я, зная, что он чувствовал.
– Нет, определенно не был, но знаешь что? Мне это очень нравится. Есть общепризнанная версия, что эта женщина была его двоюродной сестрой, что тоже немного странно. Но я не о том. Сейчас люди иначе проявляют свои чувства. И поступки совсем другие. Например, поставить суперлайк кому-нибудь в Тиндере…
– …или послать личное сообщение.
– Вот именно! Печально, правда? Неудивительно, что говорят, будто романтика умерла.
– Значит, ты хочешь, чтобы кто-нибудь отрезал для тебя ухо?
– Ладно, возможно, это уже слишком.
– Почему «слишком»? Я как раз собирался отрезать свое и отдать его тебе.
Что я делаю? Я шучу про отрезанное ухо?
– Извини, – смеется она и похлопывает меня по плечу, когда мы останавливаемся и снова смотрим друг другу в глаза.
– Мы уже пропустили одну картину, – говорю я, указывая на пейзаж Венеции, мимо которого мы только что прошли.
– Нам нужно перестать болтать и сосредоточиться, – шутит она.
Мы подходим ближе к картине.
– Мне очень нравится Каналетто, – говорит она, любуясь его работой.
– Мне тоже. Его детали поразительны, правда же? – я понимаю, что согласился бы с ней, даже если бы ненавидел эту картину. – Ты когда-нибудь была в Венеции?
– Вообще-то нет. Я бы с удовольствием поехала туда, но я бы хотела побывать абсолютно везде, в этом-то и проблема.
Я мысленно планирую наше первое свидание, представляю наш первый поцелуй и то, как мы впервые скажем друг другу: «Я люблю тебя». Представляю наши романтические поездки во Францию, Италию или Испанию, где мы будем проводить блаженные вечера, гуляя рука об руку и заходя в небольшие книжные магазины. Сочиняю свою свадебную речь. Выбираю имена нашим детям.
– Так, одну картину мы нашли. Что у нас дальше? – спрашиваю я.
– Ищем Ренуара и Дега.
– Думаю, они здесь, – указываю я и веду ее в соседний зал. – Ты так говоришь об искусстве, будто очень хорошо в нем разбираешься.
– Нет, я на самом деле мало что знаю. Я больше люблю книги, но мне нравятся и такие картины, – она смотрит на работы импрессионистов, мимо которых мы проходим, и останавливается возле некоторых картин. – Вчера я ходила в «Тейт Модерн» и поняла, что в современном искусстве вообще ничего не понимаю.
– Ты имеешь в виду холсты, на которых изображено пятнышко краски?
– Да, или одинокий кусок веревки.
– Ты слышала историю, как кто-то оставил пару обуви в углу Музея современного искусства в Нью-Йорке, и все решили, что это инсталляция?
Когда она смеется, ее темные глаза щурятся.
– Я всегда хотела узнать, искренне ли художник верит в то, что его работа хороша, или он просто смеется над всеми, – она улыбается.
– Понимаю тебя. Так забавно читать некоторые описания к работам. Они такие претенциозные.
Мы смеемся и ловим взгляды друг друга, забывая, что нас окружают сотни людей. На секунду мы остаемся только вдвоем.
И тут я вспоминаю, зачем приехал в Лондон, и быстро достаю телефон.
– О, тебе пора пойти посмотреть на Джесси? – спрашивает она, а я проверяю приложение, надеясь, что Джесси замедлила ход и я смогу побыть здесь еще немного.
– Да, похоже, она почти на месте. Очень жаль, но мне пора.
– Не извиняйся. Я бы не простила себе, если бы помешала тебе увидеть такой важный для твоей подруги момент.
– Но мы еще не видели «Подсолнухи», – говорю я.