Но ацтеки несколько усовершенствовали унаследованную ими письменность и ввели в нее элементы, передававшие уже фонетические значения. Правда, эти виды знаков встречаются главным образом при передаче названий местностей, этнонимов и собственных имен. Так, например, для передачи слова Мапачтепек использовались три знака: рисунок руки (по-ацтекски: ма-итль; отделенная дефисом часть слова отсекалась мысленно при чтении), изображения мха (пач-тли) и горы (тепе-тль). Получившийся блок изображений (рука, срывающая мох, растущий на горе) читался как ма-пачтепек. Но комбинация из отдельных изображений в единый блок подчинялась еще чисто изобразительному принципу, а не фонетическому, читающий должен был сам угадывать порядок чтения частей. Так, например, блок из изображений флага (пан-тли), камня (те-тль), зубов (тлен-тли) и губ (те-нтли) должен был читаться либо: пантетланте (сверху вниз), либо тетлантепан (снизу вверх). Действительным же его чтением было: Тетепатлан. Постепенно число таких силлабических блоков в рукописях росло; появились уже три чисто алфавитных знака для передачи гласных: а(тль) — «вода», о (тли) — «дорога», э(тль) — «боб».
Таким образом, у ацтеков дело шло к развитию алфавитного письма. Однако после завоевания латиница быстро вытеснила ацтекскую письменность, прежде всего из-за отсутствия в ней «языческого духа», легкости написания и меньших возможностей для неправильного истолкования написанного текста. Определенную роль сыграло здесь и книгопечатание (оно в колониальной Мексике началось очень рано; первая книга на науатль — Катехизис — появилась уже в 1539 г.).
Несовершенство ацтекской письменности вело к тому, что передача памятников литературы от поколения к поколению носила устный характер. Запоминание текстов составляло основу Воспитания и обучения; об этом свидетельствуют почти все ранние испанские хронисты. Жрец, учивший своих воспитанников, произносил наизусть миф или легенду и заставлял их так же выучивать текст наизусть. Комплексы идеограмм в письменных источниках-рукописях служили ему лишь как своеобразные опорные пункты для цитации определенных строф. Естественно поэтому, что все тексты имели метрический характер и определенную просодию, помогающую легче запоминать сказанное. Неудивительно, что почти все дошедшие до нас тексты доиспанского времени облечены в поэтическую форму. Определенную роль в этом играл и сам характер языка науатль с его полисинтетикой, легким образованием чрезвычайно сложных словокомплексов, богатым словарем и мелодической фонетикой. Не случайно все первые испанские миссионеры, изучавшие науатль, не устают удивляться богатству понятий в этом языке и его изумительным возможностям для передачи самых далеких от ацтекского мира философских и теологических тонкостей.
В ацтекской литературе не только мифы и легенды, но и, казалось бы, такие сугубо прозаические произведения, как исторические хроники, различного рода дидактические наставления и даже руководства по отдельным ремеслам, оказались облеченными в поэтическую форму. Впрочем, аналогичные явления можно проследить и в других древних литературах, начиная от древнеегипетской гномики и произведений-поучений народов Двуречья и кончая литературой Древней Греции, где даже сезонный календарь земледельца принял эпическую форму (поэма Гесиода «Труды и дни»).
По-видимому, так же обстояло дело и с лирической поэзией, хотя до нас не дошло ни одного текста произведения, записанного при помощи ацтекской системы письма. Однако на это указывают следующие строки неизвестного ацтекского поэта:
Я пою по рисункам в книге,
Я вижу, как они развертываются.
Я — чудесная птица!
Ибо только я заставляю говорить книги
В доме письмен{6}.
Таким образом, устная традиция была в ацтекском мире необычайно устойчивой. Благодаря этому обстоятельству, а также самоотверженному труду А. де Ольмоса и Б. де Саахуна и их индейских учеников существует такое изобилие литературных памятников на языке науатль. С другой стороны, несомненно, что ритмика и образность прозы некоторых современных центральноамериканских писателей имеет корни в ацтекской литературе.
4
Ацтеки живо интересовались своим прошлым и гордились им. Особенностью ацтекской исторической литературы была тесная связь с календарным циклом и хронологией. Система счисления времени вообще играла чрезвычайно важную роль в идеологии жителей Месоамерики: родившиеся в тот или иной день получали по нему свое имя (и, считалось, свою судьбу), через определенные промежутки времени воздвигались монументальные памятники; каждый раз по истечении 52 лет совершались очень сложные обряды, производилась перестройка гигантских святилищ — пирамид. Неудивительно поэтому, что не только вся история, но и легендарное и мифическое прошлое народов Месоамерики пронизаны календарными датами, являвшимися реальным или воображаемым костяком любого исторического текста.
Более того, повторение одинаковых дат (что вытекает из любого циклического построения), по мнению ацтеков, должно было вызывать и повторение аналогичных событий. Отсюда — вера в прогностические возможности календарных исчислений, в счастливые и несчастливые дни, годы, циклы, тесная связь божеств с определенными датами и изощренная мистика чисел (определенное число небес, подземных миров, стран света и т. д.).
Альварадо Тесосомок, индейский хронист, живший вскоре после завоевания, оставил в своей «Мексиканской хронике» строки, прекрасно передающие отношение ацтеков к истории и историкам:
И вот так они (предки) решили сообщить это,
И вот так они решили запечатлеть это в своем рассказе,
И для нас они рисовали это в своих рукописях,
Мужчины древности, женщины древности.
Они были нашими дедами, нашими бабками,
Нашими прадедами, нашими прабабками,
Нашими прапрадедами, нашими предками.
Их сообщения повторялись снова и снова,
Они оставили их для нас,
Они завещали их навсегда
Нам, живущим теперь,
Нам, которые произойдут от них.
Никогда не будет потеряно,
Никогда не будет забыто
То, что они совершили,
То, что они решили запечатлеть в своих картинах,
Их славу, их историю, их память.
И вот, в будущем
Это никогда не погибнет,
Никогда это не будет забыто!
Мы всегда будем хранить это, как сокровище,
Мы, их дети, их внуки,
Их братья, их правнуки,
Их праправнуки, потомки,
Те, кто унаследовал их кровь и их цвет кожи,
Мы будем рассказывать это,
Мы передадим все это тем, кто еще не живет,
Тем, кто еще только должен родиться –
Детям мексиканцев, детям теночков{7}.
Первоначально исторические тексты обитателей Месоамерики содержали, очевидно, историю того или иного племени, расположенную по каким-то отрезкам времени. Такого рода рукописи хорошо известны и у североамериканских индейцев, например, знаменитый «Валам-Олум», излагающий историю племени. Сохранилась и ацтекская пиктографоидеографическая рукопись, известная под названием «Ленты странствований» (Кодекс Сигуэнса, или Кодекс Ботурини). Она излагает историю передвижений племен науа из их первоначальной прародины до долины Мехико. Впоследствии в подобного рода рукописях (а следовательно, и в соответствующих им литературных текстах) все большее место занимают генеалогии правителей, указания на войны, завоевания и в значительно меньшей степени сообщения о других событиях. Таковы, например, «Кодексы Тлоцин» и «Кинацин», происходящие из Тескоко. Первый сообщает об истории чичимеков, начиная с их существования еще бродячими охотниками, далее о правлении Шолотля, основании Тескоко внуком Шолотля Тлоцином и кратко излагает дальнейшие события до времени Несауалпилли (1460–1515). Вторая рукопись начинается с царствования Ки-нацина (сына Тлоцина) и содержит историю государства Тескоко вплоть до того же Несауалпилли. В ней имеются также сведения о социальной и административной организации тескоканцев, о советах по делам налогов, войны, судебном совете по делам общинников и др. Подобного рода рукописи широко использовались в качестве источников позднейшими испанскими и индейскими хронистами. «Лента странствований» использована, например, в трудах Диего Дурана и Хуана де Торкемады, а тескоканские кодексы в работах Ф. Иштлильшочитля. Само собой разумеется, что в понимании этих рукописей им помогали хорошо знавшие устный текст старые индейцы.
Несомненно, такие кодексы имелись и у остальных народов науа и других иноязычных групп долины Мехико. Но они почти не дошли до нас из-за двух волн, или этапов, уничтожения. Второй, более близкий к нам по времени, относится к периоду после конкисты. Известно, что католическое духовенство решительно уничтожало (обычно сжигало) все письменные и изобразительные памятники, хотя бы отдаленно связанные с доиспанскими культами. Так, первый епископ Мехико Хуан де Сумаррага (хотя и был последователем Эразма Роттердамского) сжег в своих аутодафе несколько тысяч рукописей, среди которых безусловно были и произведения исторического содержания. Индейцы, у которых монахи находили «языческие рукописи», жестоко наказывались (вплоть до сожжения на костре). Поэтому мы должны были бесконечно признательны тем безвестным храбрецам, которые невзирая на все угрозы сохранили дошедшие до нас рукописи.
Но это была, как мы уже сказали, вторая волна уничтожения. Первая же состоялась задолго до испанского вторжения, сразу же после победы тройственного союза над Аскапоцалько. В 1428, г. правитель Теночтитлана Ицкоатль. приказал собрать все старые рукописи и сжечь их. Ацтекский текст так повествует об этом событии:
Их история сохранялась,
Но затем она была сожжена,