– Я так понимаю, что ты не в восторге от того, кого Верика выбрал в наследники?
Тинкоммий повернулся к нему с холодным негодованием на лице:
– Да, не в восторге. А ты?
– Если все это на благо Рима, чего мне желать?
– А ты, Катон… что ты думаешь?
– Не знаю. Просто надеюсь, что Верика проживет еще какое-то время. Чтобы все устоялось и утряслось.
– Утряслось? – негромко рассмеялся Тинкоммий. – Вот как ты это называешь? Нет, ничего у нас не утрясется. И не устоится, все просто ждут, когда старик умрет. Главное начнется потом. Ты правда считаешь, что Артаксу под силу сохранить царство целым?
Катон внимательно присмотрелся к Тинкоммию, а потом задал встречный вопрос:
– А ты, значит, полагаешь, что кто-то другой справился бы с этим получше?
– Возможно.
– Ты, например?
– Я? – с напускным удивлением покачал головой Тинкоммий.
– А почему нет? Ты самый близкий родственник Верики. Имеешь некоторое влияние при дворе. Ты можешь убедить племенной совет избрать тебя вместо Артакса.
– Катон! – прорычал Макрон. – Не хрен тебе совать нос не в свое дело. Заткнись.
– Да я тут вдруг прикинул…
– Нет. Ни хрена ты, сынок, не прикидывал. Ты лучше думай, что говоришь. – Макрон постучал себя по лбу. – Ты разворотишь кучу дерьма, а что дальше? Нам не положено лезть в племенную политику.
– Но, Макрон, ты тоже пойми, что такой редкой возможности нам уже более никогда не представится. А мы должны смотреть вперед, думать о будущем. И Тинкоммий должен думать о будущем. Для нашего общего блага.
Тинкоммий, посмотрев на Катона, кивнул, но Макрон покачал головой:
– Оставь это, бритт. И ты, Катон, тоже. Мы солдаты, а не дипломаты. Наше дело – защищать Каллеву и готовить Волков с Вепрями к новым боям. Это все, Катон. Остальным пусть занимаются такие ухари, как Квинтилл.
Катон поднял руку в знак того, что сдается, но тут снова прозвучал рог, застучали копыта, и охотничий отряд стал сбиваться в колонну позади царя Верики. На короткое время коня Катона вытеснили из строя, а потом прижали к лошади Тинкоммия. Глаза молодых людей встретились.
– Подумай о том, что я сказал, – шепнул Катон.
Тинкоммий кивнул и перевел взгляд на согбенную фигуру перед колонной. Потом он щелкнул языком и двинул коня вперед.
– Что за долбаную игру ты затеял? – прошептал Макрон. – Зачем дуришь парню башку?
– Просто я не доверяю Артаксу, – ответил Катон.
– Я не доверяю никому, – приглушив голос, сердито ответил Макрон. – Ни Артаксу, ни тому же Тинкоммию, и в особенности нашему изворотливому трибуну. С таким только поведись: мигом будешь в дерьме, а то потеряешь и жизнь.
Когда охотничий отряд достиг опушки, всадники развернулись в линию вдоль деревьев. Кадминий нашел Макрона с Катоном и попросил их занять места близ царя, наряду с ним самим, Тинкоммием и Артаксом.
– Почему? – спросил Макрон.
– Царь хочет, чтобы рядом находились надежные люди, – спокойно ответил Кадминий.
– А как насчет них? – Макрон кивнул в сторону царских телохранителей, которые, держась на порядочном удалении от охотников, образовали что-то вроде заслона.
– Они слишком шумные. Им в засаду нельзя. Всех кабанов распугают.
– А царь не думает, что это несколько рискованно? – спросил Катон.
– Ты ведь сам видел, каков он в последнее время, – устало покачал головой Кадминий. – Он одряхлел, чувствует это и хочет извлечь из оставшихся ему дней все, что возможно. Ты не можешь его в том винить.
– Я – нет, но его люди – могут.
– Мы его люди, центурион. Царь поступает, как ему нравится, – поворачивая коня, пожал плечами Кадминий.
Распределившись по местам, охотники ждали первого сигнала загонщиков. Лошади опустили морды к мокрой траве, тогда как всадники расслабились в седлах, держа копья поперек колен. Непрестанно моросил дождь, капли стекали с листвы, и одежда затаившихся на опушке людей вскоре промокла. Мало того что кудри Катона начали раздражающе липнуть ко лбу, так еще и с носа его заструилась вода. С приглушенным ругательством юноша извлек из заплечной торбы кусок холодной баранины, нахлобучил себе пустой мешок на голову и принялся грызть волокнистое мясо, размышляя о том, мудро ли было ставить Артакса в непосредственной близости от царя. Он, конечно, официальный наследник, с этим теперь не поспоришь, но, учитывая его порывистость и нетерпеливость, невольно задумаешься: а захочется ли ему ждать, пока трон тихо-мирно освободится? Хорошо еще, что дружище Макрон да Кадминий с Тинкоммием будут неподалеку. Сам же Катон решил в ходе охоты по мере возможности тоже приглядывать за царем.
– Катон! – окликнул Макрон с расстояния в двадцать шагов и указал в глубину леса. – Слушай!
Катон наклонил голову и прислушался. Поначалу ему удалось уловить лишь равномерный шум стучащего по листве дождя, но затем он разобрал и протяжный, звучащий на одной ноте и едва различимый зов далекого кельтского рога. Остальные охотники, тоже услышав его, встрепенулись, перехватили покрепче копья и приготовились тронуться с места. Царь Верика повернул голову и кивнул начальнику стражи. Кадминий поднял рог, набрал в легкие воздуху и выдул одну громкую ноту. Цепочка всадников въехала в лес и скрылась за деревьями, мигом исчезнув из поля обзора царских телохранителей и кучки рабов-копьеносцев.
В лесу, под плотным, гасившим дневной свет навесом листвы, царил полумрак, и Катону, чтобы лучше видеть, приходилось щуриться. Слева от него сквозь высокие папоротники в густой подлесок въезжал Макрон, справа – Тинкоммий, еще правей – царь, уже почти терявшийся в зелени, а еще дальше за ним находился Артакс. Впрочем, очень скоро густые заросли вообще разделили охотников, так что они пропали друг у друга из виду. Правда, до слуха Катона постоянно доносился хруст сучьев, а порой и ругательства всадников, продиравшихся через сплошную чащобу. По мере углубления в дебри рога загонщиков звучали громче, чуть позже Катон уже стал различать и их возгласы, разносившиеся там и сям вдоль цепи. Где-то между загонщиками и охотниками находилась добыча, ради которой и затевалось масштабное действо. В роли ее могли оказаться не только лесные свиньи, но и олени, а то и стая волков, переполошенных поднятым в лесу страшным шумом, однако Катона пуще всего волновали лишь кабаны. Не считая кровавого представления в царском чертоге, ему доводилось видеть этих зверей еще в Риме – на играх. Их доставляли с Сардинии, то были подлинные страшилища, длиннорылые, покрытые жесткой бурой щетиной, с острыми кривыми клыками. Причем клыки эти не являлись единственным их оружием: острые как бритва зубы легко рвали плоть приговоренных к ужасной смерти людей. На глазах у Катона кабан вцепился женщине в руку и тряс головой, пока не оторвал ее. Воспоминание заставило его поежиться, и он мысленно обратился к Диане с мольбой сделать так, чтобы британские вепри оказались не столь свирепыми, как их сардинские родичи.
Треск лесной мелкой поросли впереди заставил Катона натянуть поводья: он опустил острие своего охотничьего копья и вгляделся в чащу. Спустя мгновение громкий шелест папоротников недвусмысленно указал на приближение какого-то зверя. Катон стиснул зубы и покрепче перехватил древко. Из зарослей на ковер палой листвы выскочила лисица. Завидев лошадь и всадника, она замерла, на миг припав к земле, а затем, прежде чем юноша успел сообразить, стоит ли эта добыча броска копья, метнулась в сторону и исчезла. Он рассмеялся, сбрасывая напряжение, и, ударив пятками в бока лошади, послал ее влево. Оттуда донесся возбужденный крик, будто охотник ринулся к желанной цели, потом послышались звуки возни, пронзительное ржание и, наконец, отчаянный визг раненого кабана.
– Катон! – окликнул Макрон. – Ты это слышал?
– Слышал. Похоже, кому-то улыбнулась удача.
Когда зверь проломился к молодому центуриону, голова того все еще была повернута в сторону друга. Кабана он не видел, но, услышав звук, инстинктивно дернул поводья. Лошадь, испуганная внезапным появлением вепря и все же попытавшаяся повиноваться рывку, резко осела на задние ноги. Катона мотнуло вперед, и он, чтобы не свалиться, ухватился за конскую шею. В тот же миг кабан проскочил под лошадиное брюхо и нанес клыками удар животному в пах.
Дико заржав от страшной боли, лошадь попятилась, валясь на бок. Катон, увидев стремительно приближающуюся к нему землю, каким-то чудом успел скатиться с седла. Его не придавило, хотя падение едва не вышибло из него дух. Несчастная лошадь с оглушительным ржанием молотила воздух копытами, тогда как лесное страшилище, отбежав и на повороте взрыв короткими мощными ногами толстый слой палой листвы, опять нацелилось ударить ей в брюхо. Катон с трудом приподнялся, пытаясь восстановить дыхание и одновременно нашарить в густом папоротнике копье. Он вскинул голову и открыл рот, чтобы позвать на помощь, но его легкие смогли вытолкнуть через горло только сдавленный хрип. Затем в глаза ему бросился поблескивающий наконечник копья, он потянулся к нему и, схватив древко, развернулся к лошади. Та, лежа на боку, все еще била ногами, но лишь передними: задние были недвижны, и юноша понял, что у животного сломан хребет. Кабан, громко хрюкнув, рванул клыками конскую плоть, а Катон скрючился за поверженной жертвой, выставив перед собою копье.
– Катон! – В голосе Макрона звучало беспокойство. – Что происходит?
А происходило вот что: на глазах у Катона кабан вспорол бивнями лошадиное брюхо, а когда отдернул окровавленное рыло, то вытащил с ним из раны зацепившуюся за клык кишку. Потом налитые кровью кабаньи глазки уловили движение: зверь мигом повернулся и бросился к человеку.
– Дерьмо! – выдохнул Катон, перелезая через лошадиный круп.
Рассерженный вепрь подскочил к тому месту, где только что был его враг, но не смутился, а с храпом подпрыгнул и вновь устремился к Катону. Тот, в страхе оглядываясь и сжимая копье, уже бежал через чащу туда, где в подлеске виднелись просветы. Разъяренный кабан несся за ним, как таран: в любой миг он мог настичь беглеца и располосовать ему спину.