– Выродок, – процедил Макрон сквозь стиснутые зубы. – Выродок! ВЫРОДОК!
Вырвавшийся у него яростный крик пролетел над улицей, и Тинкоммий улыбнулся, довольный тем, что вывел римлянина из себя.
– Долбаный выродок! Я убью тебя! Клянусь, я тебя убью!
– Центурион, рад буду, если ты спустишься сюда и попробуешь это сделать. Бьюсь об заклад, у тебя духу не хватит.
– Командир. – Катон положил руку Макрону на плечо. – Ты не должен…
Макрон гневно оборотился:
– Сам знаю! Ты думаешь, я дурак?
– Нет, просто… ты в гневе. В гневе бессилия. – Катон кивнул на солдат, сгрудившихся у частокола и с ужасом и яростью взирающих на происходящее. – Как и все мы.
Макрон медленно повернулся в указанном направлении и с изумлением узрел, что на караульную дорожку вскарабкались не только все оставшиеся легионеры, но и Волки, а также некоторые из телохранителей Верики. Он сбросил с плеча руку Катона и заорал:
– Какого хрена вы сюда приперлись, цирк вам тут, что ли? Охота поглазеть на это долбаное представление? А кто-нибудь подумал, что, пока вы будете торчать тут, разинув рты, эти уроды где-нибудь сиганут через стену? Все немедленно вон, кроме часовых! Убирайтесь!
Легионеры отпрянули от частокола и с виноватым видом заторопились вниз. За ними, не дожидаясь, пока Катон переведет сказанное, потянулись и Волки. Макрон проводил их сердитым взглядом и вновь обернулся к Тинкоммию. Увидев, что он снова привлек внимание центуриона, Тинкоммий крикнул:
– Макрон, ну что, ты сдаешься? Отвечай же!
Центурион стоял молча, с каменным лицом, поджав губы. Внутри у него все бурлило и клокотало от неистовой ярости и бессилия, но он ничем не проявлял своих чувств и не удостаивал врага ни одним словом.
– Молчишь? Тогда повторим!
Тинкоммий дал знак привести еще одного пленного.
Незнакомый Катону воин из племени атребатов выбрал на этот раз юношу, чуть ли не мальчишку, в котором молодой центурион узнал одного из погонщиков мулов с базы. Тот упирался и мотал головой, но кельт схватил его за волосы, распустил узел ремня, привязывавшего его к остальным пленникам, рывком выхватил из колонны и поволок вопящего и взывающего о пощаде подростка туда, где уже распростерлось тело первой жертвы. Макрон стоял неподвижно, а вот Катон дал слабину. Он отвернулся, поспешил к лестнице и торопливо спустился во двор. Но в тот миг, когда нога его ступила на землю, раздался звук удара и последовавший за ним страшный вопль паренька, разрезавший воздух как нож и словно надвое располосовавший Катона.
Этот кошмар длился и длился, и число искалеченных жертв все росло. Не прекращаясь, звучали истошные вопли римлян, которых с переломанными костями бросали умирать в страшных муках. Макрон неколебимо и твердо стоял над воротами, никак не реагируя на повторяющиеся требования Тинкоммия сдаться. Всякий раз, когда он отказывался отвечать, вперед, чтобы было видно защитникам царской усадьбы, выволакивали очередного пленника и били его по ногам, пока их не перешибали. Чтобы добавить трагизма происходящему, Тинкоммий приказал малому с палицей ломать также и руки, и теперь тот дробил несчастным не только голени, но и локтевые суставы.
Катон находился на основательном удалении от ворот, однако и там не находил спасения от леденящих кровь непрекращающихся воплей. От них во дворе царской усадьбы не мог укрыться никто. Люди по большей части молча сидели, уставившись в землю и вздрагивая всякий раз, когда к жутким стенаниям добавлялся крик новой жертвы. Некоторые воины исступленно точили мечи, однако скрежет точильных камней не заглушал доносившихся из-за стены страшных звуков. Наконец Катон не выдержал и поднялся наверх к Макрону. Тот стоял неподвижно, как каменный, и при появлении юноши лишь покосился.
– Чего тебе?
– Я беспокоюсь, сколько еще наши люди, – кивнул Катон в сторону обороняемой территории, – смогут все это вытерпеть. Они на пределе.
– Хочешь сказать, что это ты на пределе, – фыркнул Макрон. – Только вот, раз уж ты такой неженка, какого хрена ты носишь доспехи?
– Командир! – воскликнул Катон, потрясенный проницательностью Макрона. – Я… я…
– Что ты? Валяй говори.
Катон попытался ответить, но его всегда стремившемуся к предельной честности существу уже претили бесплодные поиски обеляющих себя резонов. Интуитивно юноша чувствовал, что Макрон прав: он, Катон, сейчас больше заботился о себе, а не о состоянии подчиненных. Эта мысль заставила его виновато потупиться:
– Мне этого не снести.
Старший товарищ посмотрел на него в упор, в глазах его блеснула горечь. Лицо ветерана было застывшим, подергивалась лишь щека, и Катон испугался, что Макрон сейчас взорвется. Наорет на него перед строем, а этого он боялся пуще всего. Публичного позора, подразумевающего обвинение в несостоятельности. Но взгляд Макрона сместился ниже, устремившись на обращенные к обоим центурионам лица солдат: он резко выдохнул через нос, словно бы ослабляя сжимающее его напряжение.
– Нет уж, давай-ка выноси это, парень, – тихо сказал Макрон. – Да, все хреново, хуже, кажется, некуда. Но ты, когда ничего невозможно поделать, должен сохранять спокойствие, держать себя в руках и не поддаваться. Во всяком случае, хотя бы пытаться.
Макрон был вынужден добавить последнюю фразу, ибо вспомнил, какая неуемная ярость всколыхнулась в нем после первой расправы.
– Но… разве ничего поделать нельзя?
Макрон пожал плечами:
– А что ты предлагаешь?
– Не знаю. Может быть, решиться на вылазку и отбить наших людей.
– Катон, они так и так мертвы. Ну отобьем мы их, а что дальше? Они проживут на несколько часов дольше, пока не падет царский чертог. А если попытка их отбить не удастся, все умрут раньше.
– Ну и… какая тогда, к хрену, разница?
– Небольшая, – признал Макрон. – Однако наш долг в том, чтобы защищать царя атребатов и держаться до последней возможности.
– Позволяя нашим врагам творить что угодно?
– А что мы еще можем сделать?
Катон открыл было рот, но… закрыл. Несмотря на его отчаянное желание как-то вмешаться в происходящее, тут действительно ничего нельзя было поделать. Он являлся всего лишь беспомощным зрителем какого-то страшного представления.
– Но… мы можем хотя бы попробовать проучить их, – сказал он наконец.
– Нет! Это бессмысленная затея. Увидев, что мы открываем ворота, они сразу же перебьют пленников. Тут ничего не поделать, Катон. Понял меня? Ничего!
Катон кивнул. Макрон потрепал его по плечу и снова повернулся к врагам. Желая как-то отвлечь друга от безрадостных мыслей, он указал на охранявших пленников воинов:
– Ты заметил, что Тинкоммий взял с собой лишь атребатов.
Катон оглядел бриттов:
– Да, вижу… Это умно с его стороны.
– Умно?
– Ну да. Дуротриги вроде бы тут вообще получаются ни при чем. Потому они сейчас и посиживают себе тихо, пока атребаты пытаются принудить нас сдаться. Думаю, Тинкоммий хочет представить все это дело чем-то вроде обычной внутриплеменной ссоры, мелкой размолвки, которую легко разрешить.
– И что, хоть кто-нибудь на это купится?
– Ну, полагаю, какого-то эффекта Тинкоммий достигнет…
Катон осекся, глаза его расширились при виде следующего пленника, которого выводили вперед, заставляя переступать через искалеченные тела.
– О нет…
– Что такое? – Макрон сузил глаза. – Кто это?
– Фигул.
– Фигул? Дело худо!
Когда Тинкоммий подозвал к себе воинов, вытащивших здоровенного малого из изрядно поредевшей колонны пленных, Катон оглянулся и крикнул по-кельтски атребатам, толпящимся во дворе:
– Там Фигул! Они захватили Фигула!
Волки разом взревели: все они уважали и любили римского оптиона, знавшего их язык и всегда хорошо с ними обращавшегося. Катон замахал руками, призывая атребатов наверх:
– Они хотят убить его! Сюда! Сюда! Живо!
– Какого хрена ты затеваешь? – буркнул Макрон.
– Хочу выгадать время, чтобы переиграть Тинкоммия в его же игре.
– Что?
– Некогда объяснять. Ты просто смотри.
Волки, мигом взлетевшие к частоколу, принялись громкими криками убеждать своих соплеменников не трогать Фигула.
Оптион, брошенный на колени, ожидал своей участи. Малый с палицей стоял рядом с римлянином, поглядывая то на него, то на Тинкоммия, то на своих товарищей, охраняющих пленных, то на мало чем отличающихся от них возбужденных сородичей, чуть не выпрыгивавших из-за частокола царской усадьбы. Тинкоммий что-то сердито кричал, указывая на Фигула, а тот, совершенно растерявшись, молчал. Один из воинов, служивший ранее в атребатских когортах, выбежал вперед и заговорил с принцем. Тот, судя по всему, наорал на него. Воин посмотрел на Фигула и покачал головой.
– Это выглядит обнадеживающе, – улыбнулся Макрон.
Катон почувствовал, как кто-то дергает его за рукав, и, обернувшись, увидел взволнованного лекаря.
– Командир! Царь! – Чтобы перекрыть шум, медику приходилось кричать. – Он пришел в сознание.
– Когда?
– Только что.
– Как он?
– Слаб, но держится. Кадминий сообщил ему о сложившейся обстановке. Царь хочет вас видеть. Вас обоих.
Макрон покачал головой:
– Передай ему, что мы пока заняты.
– Нет! – возбужденно вскрикнул Катон. – Скажи, Верику перемещать сейчас можно?
– Думаю, при необходимости – да. Я бы сказал, хуже ему от этого уже не станет.
– Отлично! – Катон хлопнул лекаря по плечу. – Тогда доставь его сюда. Сейчас же доставь.
– Ну, я не знаю, насколько это возможно… – растерянно покачал головой лекарь.
– Прекрасно, сейчас я помогу тебе это взвесить.
Катон извлек из ножен меч и приставил его к подбородку гарнизонного медика:
– Приказываю тебе доставить его сюда. Немедленно. Этого хватит?
– Э-э… да, командир.
– Тогда давай!
Лекарь вприпрыжку понесся за своим пациентом, а Макрон рассмеялся:
– Вот уж да, так да. Ты наконец показал себя настоящим центурионом. Поставил на место мелкого знахаря!