Молодой человек явно уловил в словах дяди насмешку, однако виду не подал и, выдержав паузу, чтобы собраться с мыслями, заговорил:
– Начать с того, что выбор у нас имеется лишь между Каратаком и Римом. Сохранить нейтралитет невозможно.
– Почему?
– Может быть, Каратак и отнесся бы к нашему нейтралитету терпимо, потому что его бы он не задел вообще и, более того, в какой-то мере затруднил бы операции римлян. Но Рим никогда не потерпит ничего подобного, ибо через наши земли пролегают пути снабжения легионов, а для последних это жизненно важно. А раз остаться в стороне невозможно, значит нам, государь, нужно выбрать, на чью сторону встать.
– Собственно говоря, мы уже выбрали, – кивнул Верика. – Вопрос, достойные вожди, состоит в следующем: сделали ли мы правильный выбор? Победит ли Рим в этой войне?
После недолгой паузы Мендак подался вперед на локтях, прокашлялся и сказал:
– Государь, ты знаешь, я воочию видел, как сражаются легионы. Я сам был прошлым летом на реке Мидуэй, когда они разгромили катувеллаунов и всех, что шли с ними. Никому не дано победить их.
Верика улыбнулся. Мендак был там, это верно… сражался на стороне Каратака, как и некоторые из присутствующих в этом зале. Верика тоже там был, хотя на другом берегу, там же с ним был и Тинкоммий. Но все это уже в прошлом. После восстановления на атребатском престоле Верика по указке Нарцисса проявил милосердие и вновь принял ко двору мятежную знать. Он сомневался в мудрости этого шага, но Нарцисс настоял на своем, считая, что Риму надлежит продемонстрировать островным племенам пример своей великодушной к ним расположенности. Верике не оставалось ничего другого, как простить знатных мятежников и вернуть им их земли.
Он оглядел собравшихся и снова посмотрел на Мендака:
– Никому, говоришь?
– Непобедимых войск нет! – презрительно фыркнул Артакс. – Даже твои римляне могут потерпеть поражение.
– Мои римляне? – повторил Мендак и поднял бровь. – По-моему, они больше твои, чем мои: я, во всяком случае, не служу под началом у римских центурионов.
– О чем ты говоришь, старик? В чем ты меня обвиняешь? Я служу царю Верике и никому другому. Посмей только что-нибудь еще вякнуть.
– Мне просто интересно, насколько успешным было твое обучение? – обтекаемо заметил Мендак. – Насколько ты… уподобился чужеземцам.
Артакс грохнул кулаком по столу так, что подскочили даже дальние кубки.
– Во двор! Во двор, старый мерзавец! Мечи в руки, и поглядим, кто кому уподобился, а кто нет!
– Тихо! Друзья мои, пожалуйста, тише! – устало вмешался Верика.
Межродовые раздоры – и без того бич племени атребатов – крайне усугубились в последние годы, ибо грязи, которую не склонные к примирению стороны могли вывалить друг на друга, накопилось в избытке. Между тем именно сейчас, как никогда, от представителей племенной знати требовались ясное понимание всех насущных задач и единство в стремлении разрешить их.
Верика сердито воззрился на Артакса. Тот под его пристальным взглядом сник и угрюмо откинулся на скамье. Только тогда царь продолжил:
– Цель этой встречи заключается в том, чтобы примирить всех наших людей, насколько это возможно. Для меня не секрет, что и между вами тоже имеются разногласия. Отложите их на потом. Очистите свои мысли от обид и печалей. Сосредоточьтесь на реальных проблемах. И позвольте мне подвести краткий итог. Итак, сейчас мы служим Риму, и, судя по всему, Рим побеждает в борьбе. Но, как указал Артакс, из этого вовсе не следует, что империя непременно одержит окончательную победу. При всей своей несомненной мощи римляне терпели поражения в прошлом и, несомненно, будут терпеть их и впредь. Если Каратак все-таки возьмет верх, чем это может обернуться для нас? Совсем не уверен, что он решит нас простить, если мы останемся с Римом. С другой стороны, если все обстоятельства укажут на то, что римлян ожидает разгром и они сами вдруг пойдут на попятный, нам тут не худо бы своевременно разорвать союз с ними и столковаться по-доброму с Каратаком. Наше положение идеально для того, чтобы нанести римлянам смертельный удар в спину: в этом случае все прошлые обиды были бы преданы забвению и прочие племена наверняка согласились бы уделить нам немалую долю добычи. Такой шаг выглядит соблазнительно, но лишь при условии, что с Римом будет покончено навсегда. А это вряд ли возможно: римляне могут проиграть битву, даже кампанию, но они очень упорны. Шанс победить не теперь, так потом у них очень велик. В этом случае наш народ будет полностью уничтожен. Рим нас не пощадит. Сомнений в том нет. – Верика понизил голос, чтобы подчеркнуть значимость своих слов: – Всех находящихся здесь отловят и публично казнят, а их семьи лишат земель и продадут в рабство. Подумайте об этом. Итак, что нам делать?
– Ты дал слово Риму, – сказал Артакс. – Ты заключил с ним союз. Безусловно, государь, это имеет решающее значение.
– Нет, – покачал головой Тинкоммий. – Значение имеет только итог борьбы между Римом и Каратаком. Только из этого мы должны исходить.
– Мудрые слова, мой мальчик, – кивнул Верика. – Итак, кто же победит?
– Рим, – заявил Мендак. – Головой ручаюсь.
– Высокая ставка, – промолвил с язвительной улыбкой Тинкоммий. – И на первый взгляд оправданная. Но я бы сказал, что шансы – вещь зыбкая. То они есть, то вдруг нет.
– Неужели? – Мендак сложил на груди руки и ласково улыбнулся в ответ. – И на чем ты основываешь свое заключение? Может, на собственном богатом полководческом опыте, о котором мы почему-то не осведомлены? Будь добр, ответь. Нам просто не терпится выслушать твое мудрое мнение.
Тинкоммий, однако, иронию проигнорировал.
– Не надо быть мудрецом и великим военачальником, чтобы узреть очевидное. Разве римляне стали бы вооружать и обучать наши когорты, не столкнись они с отчаянной нехваткой солдат? А их линии снабжения сейчас уязвимы как никогда. Они чересчур растянуты, что позволяет Каратаку действовать у легионов в тылу и почти безнаказанно захватывать их обозы.
– Ты же вроде как сам участвовал в разгроме налетчиков день-два назад?
– Да, один отряд мы разбили. А сколько осталось? Сколько еще людей может послать Каратак? Налеты все учащаются. Спору нет, в открытом бою с легионами тягаться трудно, но они сильны лишь тогда, когда хорошо обеспечены. Если лишить их провианта и снаряжения, командующему Плавту волей-неволей придется сворачивать свои силы и отступать к побережью. Истощенные, уязвляемые на каждом шагу беспрерывными наскоками, римляне истекут кровью.
– Раз уж так очевидно, что римляне проиграют, зачем же сражаться на их стороне? – рассмеялся Мендак.
– Они наши союзники, – просто объяснил Тинкоммий. – Как сказал Артакс, наш царь заключил с ними договор и должен его соблюдать. Если, конечно, он уже не передумал…
Все украдкой глянули на царя, но тот устремил взгляд вверх, что-то разглядывая под потолком, где темнели стропила. Он как будто не слышал последней реплики, и в помещении воцарилось тревожное молчание: знатные бритты, дожидаясь ответа, позволяли себе лишь слегка ерзать на месте или тихонько откашливаться. В конце концов Верика просто сменил тему:
– Есть кое-что еще, что нам нужно обсудить. Какое бы решение я ни принял в отношении наших договоренностей с Римом, мы должны подумать о том, как воспримут его другие знатные атребаты, да и весь наш народ.
– Твои подданные исполнят все, что ты им повелишь, государь, – заявил Мендак. – Они поклялись тебе в этом.
На морщинистом лице Верики изобразилось изумление.
– Насколько мне помнится, желание исполнять мои повеления возникло у тебя не так давно, а?
Мендак покраснел от смущения и едва справился с гневом.
– Может, и так, но теперь я говорю как самый преданный твой слуга, государь. Даю тебе в том мое слово.
– О, это успокаивает, – пробормотал Артакс.
– Хорошо, – кивнул Верика. – Но при всем почтении к твоему слову, Мендак, мне ведомо, что многие из самых верных наших приверженцев смутно представляют себе суть и причины нашего союза с Римом, не говоря уж о простых наших подданных, заполняющих улицы Каллевы. Я стар, но не глуп. Я знаю, о чем шепчутся люди. Знаю, что есть родовитые атребаты, которые хотят свергнуть меня. Было бы странно, если бы их у нас не было, и я боюсь, что попытки осуществить эти замыслы вот-вот состоятся. Кто скажет, сколько наших воинов примкнет к этим заговорщикам? И обезопасит ли мое положение договор с Каратаком? Я лично в том сомневаюсь.
Мендак хотел было что-то сказать, но здравый смысл взял в нем верх над льстивостью. Он закрыл рот с максимальным достоинством, какое только сумел в себе наскрести, выпутываясь из досадной неловкости, и пожал плечами.
– Я думаю, благородные вожди, – продолжил царь, – беседа с вами для меня прояснила, какого именно направления мне следует придерживаться в дальнейшем. Теперь сделалось очевидным, что, при всех прочих сложностях, интересам нашей страны лучше послужит сохранение связей с Римом. Значит, в настоящее время мы продолжим в полной мере поддерживать римского императора и его легионы.
– А как быть с теми людьми, которым этот союз не по нраву? – осведомился Тинкоммий.
– Пришло время показать, во что может им обойтись противодействие моей воле.
– Но зачем это нужно, государь? Их ведь, несомненно, ничтожное меньшинство. Настолько ничтожное, что оно просто не заслуживает внимания.
– Умный властитель не вправе игнорировать никаких противников, сколь бы слабыми они ни казались! – отчеканил Верика. – Мне пришлось убедиться в этом на собственном опыте, и я не повторяю ошибок. Нет, решение принято, и теперь я не потерплю ни малейшего прекословия. Прощение моим противникам на хороших условиях уже было предложено, и, если я позволю тем, кто не желает смириться, и дальше мутить у нас воду, это воспримут как слабость. Кроме того, необходимо показать командующему всех римских сил, насколько неколебимо верны ему атребаты, и дать понять моему народу, что ожидает тех, кто решается бросить мне вызов.