Она ни о чем не спрашивала, и, когда генерал договорил, оба некоторое время молчали. Он первым нарушил молчание.
– Сейчас я позову к тебе Дэвида, – сказал он, но Дебра тотчас яростно выпалила.
– Нет! – Она схватила отца за руку. – Я не могу сейчас с ним встречаться. Мне нужно подумать.
Бриг отправился в комнату ожидания. Дэвид нетерпеливо встал ему навстречу; чистые линии его лица, казалось, были вырезаны из бледного полированного мрамора, темные глаза резко выделялись на этом фоне.
Бриг поспешно сказал:
– Никаких посетителей. – Он взял Дэвида за руку. – До завтра ты не сможешь с ней увидеться.
– Что-нибудь не так? Что? – Дэвид пытался добиться ответа, но Бриг остановил его и повел к выходу.
– Ничего. Она выздоровеет, но сейчас ей вредно волноваться. Увидишься с ней завтра.
Вечером Ханну похоронили в семейном склепе на горе Олив. На похоронах присутствовало не много народу: трое мужчин, с полдесятка родственников, у которых были причины оплакивать и других погибших и раненых.
Брига ждала машина, чтобы отвезти на заседание Главного штаба: там будут рассматриваться ответные меры – новый поворот безжалостного колеса уничтожения, катящегося по этой беспокойной земле.
Джо и Дэвид сели в "мерседес" и молчали, Дэвид не спешил включить мотор. Джо раскурил две сигареты. Молодые люди чувствовали, что жизнь их лишилась цели и направления.
– Что ты собираешься делать? – спросил Дэвид.
– У нас две недели, – ответил Джо. – Съездим в Ашкелон... – он смолк. – Не знаю. Мне теперь нечего делать.
– Может, выпьем вместе?
Джо покачал головой.
– Не хочется. Наверно, вернусь на базу. Сегодня ночью полеты истребителей-перехватчиков.
– Да, – быстро согласился Дэвид. – Я поеду с тобой. – Все равно до завтра он с Деброй не увидится, а в квартире на улице Малик без нее одиноко и холодно. Он вдруг затосковал по мирному ночному небу.
Месяц на мягкой черноте небес казался сарацинским ятаганом, ярко сверкали серебристые звезды.
Они летели высоко над землей, далекие от ее горестей и печалей, полностью сосредоточенные на ночном перехвате.
Целью служил "мираж" из их собственной эскадрильи, и они увидели его на своих экранах далеко над пустыней Негев. Джо следил по экрану, докладывая направление и дальность, а Дэвид осматривал темное небо, пока не разглядел движущуюся звезду реактивного выхлопа. Она казалась красной на фоне бархатной черноты ночного неба.
Дэвид повел истребители на перехват, зашел снизу, потом резко поднялся по вертикали, чуть не задев крылья цели, как барракуда, затаившаяся в глубинах и стремительно всплывающая к поверхности моря. Они пронеслись совсем рядом с целью, которая до этого мгновения не подозревала об их присутствии.
После полета Джо, вымотанный и измученный, уснул, но Дэвид не спал; он лежал на койке в нижнем ярусе и слушал дыхание друга. На рассвете он встал, принял душ и ушел, оставив Джо досыпать. Дэвид поехал в Иерусалим и добрался до больницы, когда солнце уже встало и одело холмы мягким золотом и розовым перламутром. За столом сидела ночная дежурная, неприветливая и озабоченная.
– Приезжать нужно в часы посещения.
Дэвид вложил в адресованную ей улыбку все очарование, на какое его хватило.
– Я просто хочу узнать, все ли в порядке. Утром мне нужно вернуться в эскадрилью.
Сестра не осталась равнодушной ни к этой улыбке, ни к летной форме и взялась за список.
– Должно быть, вы ошиблись, – сказала она наконец. – У нас только миссис Руфь Мардохей.
– Это ее мать, – сказал Дэвид, и сестра быстро проглядела другой список на столе.
– Неудивительно, что я ее не нашла, – раздраженно сказала она. – Ее выписали вчера вечером.
– Выписали? – Дэвид, не понимая, смотрел на нее.
– Да, она вчера вечером уехала домой, теперь я вспомнила. Я как раз пришла на дежурство, когда за ней явился отец. Красивая девушка с повязкой на глазах...
– Да, – Дэвид кивнул. – Спасибо. Большое спасибо. – И побежал к "мерседесу", испытывая облегчение: наконец гнетущее сомнение оставило его.
Дебра поехала домой. С ней все в порядке.
Дверь ему открыл Бриг и впустил в тихий дом. Он по-прежнему был в мундире, измятом и потрепанном. Лицо осунулось, ясно выделялись морщины, глаза припухли и покраснели от горя и бессонницы.
– Где Дебра? – спросил Дэвид.
Бриг вздохнул и посторонился, давая ему возможность пройти.
– Где она? – повторил Дэвид.
Бриг повел его в свой кабинет и указал на стул.
– Почему вы не отвечаете? – Дэвид начинал сердиться. Бриг устало опустился в кресло в большой, пустой, аскетически обставленной комнате, где не было почти ничего, кроме книг и археологических находок.
– Я вчера не мог тебе сказать, Дэвид; она просила не говорить. Прости.
– В чем дело? – Дэвид не на шутку встревожился.
– Ей нужно было подумать, принять решение. – Бриг снова встал и заходил по кабинету; его шаги гулко звучали на голом деревянном полу; он останавливался, дотрагивался до того или иного реликта, как будто черпал в этом уверенность и утешение.
Дэвид слушал молча, изредка качая головой, словно выражая несогласие, отказываясь верить тому, что слышит.
– Это окончательно, и никакой надежды нет. Она ослепла, Дэвид, полностью ослепла. Ушла в мир тьмы, куда за ней никто не может последовать.
– Где она? Я хочу к ней, – прошептал Дэвид, но Бриг пропустил это мимо ушей и продолжал:
– Ей требовалось время, чтобы принять решение, и я дал ей его. Вчера вечером после похорон я приехал к ней, и она была готова. Она посмотрела правде в глаза, смирилась с ней и решила, как будет жить дальше.
– Я хочу ее видеть, – повторил Дэвид. – Хочу поговорить с ней.
Бриг взглянул на него, чернота в его глазах рассеялась, они сочувственно смягчились.
– Нет, Дэвид. Это ее решение. Ты больше с ней не увидишься. Для тебя она мертва. Так она сама сказала. Скажи ему, что я мертва, пусть помнит меня живой...
Дэвид перебил, вскочив на ноги:
– Где она, черт возьми? – Голос его дрожал. – Я хочу увидеть ее.
Он подошел к двери и резко распахнул ее, но Бриг сказал:
– Здесь ее нет.
– Где она? – повернулся к нему Дэвид.
– Не могу тебе сказать. Я дал слово.
– Я ее найду.
– Возможно, если хорошенько поищешь, – но тогда лишишься всякой ее любви и уважения, – безжалостно продолжал Бриг. – Передам тебе и другие ее слова: "Скажи ему, что всей нашей любовью, всем, что было между нами, я заклинаю его оставить меня, не искать".
– Но почему? – в отчаянии спросил Дэвид. – Почему она меня отвергла?
– Она знает, что безнадежно изменилась. Знает, что никогда не станет прежней. Знает, что никогда не даст тебе того, чего ты вправе ожидать... – он резким гневным жестом остановил возражения Дэвида. – Послушай меня, она знает, что надолго тебя не хватит. Она не может стать твоей женой. Ты слишком молод, слишком полон жизни, слишком высокомерен... – Дэвид недоумевающе смотрел на него. – Она понимает, что ваши отношения обречены. Через неделю, через месяц, ну, через год твоя любовь умрет. И ты окажешься в ловушке, привязанный к слепой женщине. Она не хочет этого. Она хочет, чтобы все это умерло быстро, без мучений, не тянулось...
– Прекратите! – крикнул Дэвид. – Хватит, черт возьми! Довольно! – Он упал на стул. Некоторое время они молчали. Дэвид сидел скорчившись, закрыв лицо руками. Бриг стоял возле узкого окна, утренние лучи освещали свирепое лицо старого воина.
– Она попросила меня взять с тебя слово, – неуверенно заговорил генерал, и Дэвид поднял голову. – Обещай, что не будешь разыскивать ее.
– Нет, – упрямо покачал головой Дэвид.
Бриг вздохнул.
– Отказываешься... Ну тогда она просила тебе напомнить... сказала, ты поймешь, хотя я не понял... что в Африке есть прекрасное дикое животное, черная антилопа, и иногда одну из антилоп ранит охотник или лев.
Эти слова подействовали как удар бича. Дэвид вспомнил, как говорил ей об этом, когда оба они были молоды, сильны и казались неуязвимыми.
– Хорошо, – сказал он наконец, – если она этого хочет, обещаю не пытаться отыскать ее. Но не могу обещать, что откажусь от попыток переубедить ее.
– Возможно, тебе лучше уехать из Израиля, – сказал Бриг. – Вернуться туда, откуда ты приехал, и забыть обо всем случившемся.
Дэвид помолчал, ненадолго задумавшись, потом ответил:
– Нет, все, что у меня есть – здесь. Я останусь.
– Хорошо. – Бриг принял его решение. – В этом доме тебе всегда рады.
– Спасибо, сэр, – ответил Дэвид и вернулся к своему "мерседесу". Поехал на улицу Малик и сразу заметил, что кто-то уже побывал здесь до него.
Он медленно прошел в гостиную: книги со стола оливкового дерева убраны, над диваном нет картины Кадеш. В ванной он открыл стенной шкафчик: все туалетные принадлежности Дебры пропали, все эти ряды экзотических бутылочек, тюбиков и флакончиков, даже зубная щетка.
Платяной шкаф опустел, платья исчезли, полки были пусты, уничтожен был всякий ее след, остался только легкий запах духов и кружевное покрывало на постели.
Он подошел к кровати и сел на нее, поглаживая кружева и вспоминая, как все было.
И тут его пальцы нащупали под покрывалом что-то жесткое. Он отвернул кружева и взял тонкую зеленую книжечку.
"В этом году в Иерусалиме". Прощальный подарок.
Название расплылось перед его глазами. Все, что от нее осталось.
Казалось, бойня в Эйн Карем послужила сигналом к новому всплеску враждебности и насилия по всему Ближнему Востоку. Это было запланированное нагнетание международной напряженности, и арабские страны, гремя своим внушительным, купленным на нефтяные доллары вооружением, вновь поклялись не оставить ни одного еврея на земле, которую они называют Палестиной.
Последовали безжалостные свирепые нападения на легкую добычу: незащищенные посольства и консульства по всему миру, бомбы в посылках, ночные нападения на школьные автобусы в пустынных местах.