АРАГОНОРЕЛЬЕНтом 2
XLIII
Небольшой ресторан помещался неподалеку от Центрального рынка, в узкой, вечно запруженной улочке, по обе стороны которой стояли довольно неприглядные дома с покосившимися стенами. Чтобы попасть туда, приходилось пробираться сквозь целую вереницу трехколесных велосипедов, развозящих товары, и ручных тележек, мимо дома, где помешались скобяные лавчонки, выкрашенные масляной краской в бордовый цвет, в тон фундаменту; по обе стороны двери стояли грубо сбитые прилавки, с которых торговали устрицами, покоящимися в корзинах на зеленом ложе из елового лапника; тут же виднелась стрельчатая ниша, откуда уже давно убрали помещавшуюся здесь раньше статую богоматери; из дверей вы попадали в длинное узкое помещение, где возвышался прилавок, возле которого подметальщики в синих блузах пили водку, и лишь затем взору открывался нижний зал, в полдень вечно забитый посетителями; его отделяли от распивочной легкие ширмы из навощенных планок, — тогда они только еще появились в продаже.
Роза не пожелала остаться в нижнем зале. Там была целая куча журналистов и вообще людей, которые могли ее знать. Женщина, подобная Розе, не защищена от праздного любопытства, меж тем как на втором этаже, куда вела винтовая лестница, скрытая ржавыми лохмотьями глухих перил, человек был все-таки меньше на виду. Возле умывальника — раздевалка, а за ней три отдельных комнатки, где стояли два-три столика и по утрам было почти пусто. В самой маленькой — шумно кутила компания, очевидно устроившая банкет; в самой большой — скромно сидела парочка, на другом конце — два пожилых господина и еще какой-то тип, с виду настоящий убийца, очевидно из колоний, в странном соседстве с очень выхоленным мужчиной. Перед ними возвышалась целая пирамида бутылок. Окинув помещение оценивающим взглядом, Роза сразу остановила свой выбор на столике, стоявшем у окна, в стороне от остальных. Блез сел напротив нее, волнуясь, точно школьник.
Как забилось его сердце, когда нынче утром раздался ее звонок! Уже целый год она не подавала признаков жизни. Ей хотелось бы позавтракать с Блезом. Пришлось выдумать какую-то дурацкую историю, чтобы объяснить Марте свой внезапный уход. Господи боже, как еще молодо это старое сердце!
— Ну, что же мы закажем?
Роза вся ушла в изучение карточки. Нет, здесь вовсе уж не так плохо кормят. На ней был восхитительный серый костюм строгого английского покроя, весьма экстравагантная шляпка, длинные перчатки, которые заходили за обшлага жакета. Роза стянула их только до запястья. Лицо — подлинное чудо искусства косметики, торжество пудры и кремов. И этот умопомрачительный аромат, долгие годы не дающий угаснуть в памяти образу Розы. Какая у нее забавная физиономия, сразу видно — лакомка! Какой чисто ребяческий интерес к еде! Близорукие глаза щурятся, нерешительно пробегая по строчкам меню.
— Закуски здесь очень, очень недурны… Боюсь, что я не устою перед седлом косули с пюре из каштанов…
Хозяин ресторана, черномазый коротышка, с багровым загривком, почтительно склонился перед посетительницей… Он весьма сожалеет, но косули больше нет. С разрешения мадам он позволит себе рекомендовать…
— Поймите, мне до смерти, просто до смерти хочется дичи.
— Если мадам угодно, у нас есть фазан, не помеченный в меню.
— Ага, фазан! Прекрасно, пусть будет фазан. Послушай-ка, сегодня я тебя окончательно разорю, — предупредила Роза. — А до фазана возьмем паштет из гусиной печенки.
Паштет оказался просто великолепным, прекрасного розоватого оттенка. С одного краешка воткнут листок салата, нежный листочек. Художник посмотрел на выхоленную руку, жадно схватившую салат. Сам он грыз редиску.
— Ах, как мне приятно снова сидеть с тобой, — вздохнула Роза, — точно в былые времена… как настоящая супружеская пара.
Амберьо, не отрываясь, глядел на нее. Вот она, Роза, неуловимая для кисти живописца. Роза Мельроз, великая Роза. Он вспомнил тот день, когда в театре «Одеон» она играла Федру. Это глубочайшее проникновение в природу страсти… страстей. Настоящая женщина. Разве любая другая женщина может быть в такой степени женщиной, как она. Она была счастьем, чем-то таким, что целиком заполняет человека, даже не принадлежа ему.
— Знаешь, Мели, впервые в жизни вижу, чтобы так лопали, как ты, — заметил он. — Каждый раз я просто восхищаюсь. И ведь бывают же ломаки, которые корчат из себя бог знает что, мусолят каждый кусок…
Роза громко расхохоталась, выставив подбородок с привычно заносчивым видом и показав художнику свою прекрасную шею:
— Ничего не поделаешь, талию берегут! А я, как ни странно, постарею, если буду соблюдать диету, Бебе!
В подражание Блезу, именовавшему Розу как когда-то, в дни их близости, «Мели», она тоже называла его нелепой кличкой «Бебе», по ее словам, уменьшительной от Амберьо. Он схватил Розу за руку:
— Ты вечно останешься юной, блистательной. Ешь на здоровье. Какое у тебя, Мели, гладкое лицо, кожа тугая…
— О, конечно, тут есть доля заслуги массажиста, и уход тоже… но вовсе уж не в такой степени, как воображают! Женщины, заботящиеся о своей внешности, думают… Конечно, я обожаю, когда меня массируют. Но, знаешь ли, это иной раз стеснительно…
— Поэтому-то и предпочитают слепых массажистов.
— Ну, не говори, достаточно слепому коснуться моей груди, ему тогда и глаза не нужны! Если хочешь знать, заниматься любовью — это посильнее всех массажей… Большинство женщин стареют именно потому, что недостаточно занимаются любовью…
Амберьо уже давно научился слушать такие вещи, не ревнуя. Ему нравилось это здоровье, это здоровое тело, эта легкая краска на скулах, неожиданная при таком цвете лица. А Роза незаметно перешла к своей цели, к делу, ради которого позвонила сегодня утром Блезу.
— Так вот, чтобы избежать всех этих историй с массажистами, потому что два-три раза, понимаешь, это еще смешно, но под конец надоедает… Один так просто влюбился в меня… о чем это я говорила? Да, тогда я взяла себе массажиста, который не любит дам… Терпеть нас не может, черкес, красавец, он массирует меня ногами, дикий такой, вскакивает мне на живот, даже больно делает, а сам от отвращения сжимает зубы… буквально топчет меня ногами!
Роза засмеялась. Принесли фазана. Массажисты были забыты. Надо отдать ему справедливость: Блез, как никто на свете, умеет выбирать вина.
— О чем это я говорила, Бебе, до появления на сцене фазана?
— О своем черкесе…
— Ах да, о черкесе. Сам понимаешь, я решила его перетащить к себе, ведь все мы, шикарные женщины, на один лад… потому что слепые… особенно потерявшие зрение на войне, — это, конечно, очень мило и прилично, но уже не звучит… А этот плясун с кинжалами как сожмет тебе шею ногами! Он жил в Лондоне, и в Париже его никто не знает… А я устрою настоящий бум…
— Какой бум? Ничего не понимаю!
— Ах, ведь верно, я еще тебе не объяснила! Он ничего не знает. О чем это я только думаю!
— Держу пари, что о фазане.
— Ты душка! Слушай хорошенько…
— Валяй, я слушаю.
Утратив свое обычное спокойствие, Роза начала подробно объяснять Блезу махинацию с «Косметикой Мельроз». Все ради красоты. Упомянула об изобретениях доктора и даже доверила собеседнику свои маленькие тайны: ей пришла в голову мысль расширить лабораторию, обслуживать клиентов на дому, открыть кабинет красоты, где будут делать маникюр Розы Мельроз, педикюр Розы Мельроз и где, конечно, будет подвизаться ее массажист-черкес. Все эти операции будут совершаться, само собой разумеется, только на базе косметической продукции Мельроз… Больше того, уже стоит вопрос о создании торговой фирмы по выпуску духов — да… да, духов!
— Что ты скажешь по поводу названия духов, я его сама выдумала: «Сад Саади»? Тут намек на розы, понимаешь? И потом мы даже подумали, вернее, Эдмон подумал, потому что, понимаешь, все зависит от Эдмона, что хорошо бы завести отдел продажи дешевых духов врозлив. Знаешь, как это делается. Конечно, под другим названием: я придумала — «Мари-Роз», чтобы привлечь к делу Мэри де Персеваль, которая согласна вложить деньги. Только она уж слишком всерьез взялась за дело, ей, видишь ли, хочется отвлечься, чем-нибудь заняться, она стареет…
Блез не мог прийти в себя от изумления. Что означала эта новая роль? Мели — и вдруг в качестве деловой женщины! Она рассказала ему все, забыла лишь сообщить, кто такой этот Эдмон.
— Ах я дура! Но это мой новый друг, Барбентан. «Такси»… Эдмон Барбентан.
Блез о нем слыхал. Один его молодой друг знаком с Эдмоном.
— Но тут есть помеха — его жена, — продолжала Роза. — Ты понимаешь, состояние принадлежит ей. И к тому же она ужасно ревнивая; не позже, чем вчера, разыграла комедию — хотела якобы покончить с собой. Представляешь себе картину! Бедняжка Эдмон много крови с ней попортил… Просто комедиантка! И к тому же не из искусных! Веронал! Подумаешь, кому из нас не угрожали раза два-три в жизни этими фокусами, и, как видишь, ничего!
Эдмона так взбесила вся эта история, что в тот же день он примчался к Розе; надо быстрее закончить приготовления, а главное формальности с акционерной компанией, подыскать подходящее помещение… Потому что в конце концов нельзя знать, что еще способна выкинуть эта женщина! Эдмону почти удалось убедить своего отца, сенатора, тот как будто соглашается занять пост председателя правления, а в таком случае вполне понятен интерес Эдмона к новому предприятию. Он действует как примерный сын!
— А потом ленточка Почетного легиона… Ведь она, Бебе, на улице не валяется. К кофе закажем что-нибудь вкусненькое. У них здесь подают прелестные сливы в водке, пальчики оближешь…
— А какова моя роль во всем этом деле? — самым серьезным тоном спросил Блез, когда Роза расправилась уже с пятком слив. Он отлично знал, что если она позвала его, значит позвала за делом, что есть десятки охотников пригласить ее на завтрак и что если она так долго рассказывала ему о своих притираниях и духах, именно здесь и лежит разгадка всей тайны.