На остров Сен-Луи заявился господин Жан-Пьер Бедарид со всеми этими материалами: вырезками из газет, из еженедельника, манифестом… и пришел он не один, а с неким господином, какового дядя покойного, по-видимому, безусловно уважал: мужчина лет сорока, в полосатых брюках, в темно-сером пиджаке и канотье. Гладко выбритое костистое лицо, седеющая шевелюра, вид актера с левого берега, на пальцах перстни и целый набор красноречивых жестов. Он оказался просто-напросто Арнальдом де Пфистером. Романистом де Пфистером. Великим психологом. В данном случае требовался именно психолог.
— Надеюсь, вы понимаете, почему я привел к вам Арнальда де Пфистера, — заявил господин Бедарид, снимая свой плащ. — Необходимо пролить свет на этот прискорбный случай. Я питаю безграничное доверие к автору «Столикого зверя»… — Легкий поклон в сторону психолога. Господин де Пфистер поиграл пальцами в перстнях с видом человека, отвергающего преувеличенную хвалу. — Нет, не возражайте, дорогой друг, вы знаете, какое доверие я к вам питаю.
Так бедняга Орельен очутился в плену у двух шутов, захвативших его в его же собственной квартире, разбросавших по всему столу какие-то бумаги. Господин де Пфистер откинул назад свои длинные волосы и пригладил их у висков обеими руками. Романист ненавидел Менестреля и его друзей, поэтому дело Дени было для него неслыханной удачей, равно как и наличие разногласий по этому вопросу. Он весьма ядовито напал на хозяина дома, который, конечно, принадлежит к нелепому кружку «авангардистов», ибо таковы все друзья покойного. Это привело к целому ряду недоразумений. И когда Орельену не без труда удалось доказать свою непричастность к художникам-«авангардистам», — наш психолог даже огорчился и переменил тон. Орельену пришлось выслушать длинную речь о бессознательном, о сознательном и подсознательном. И не забудьте о пансексуализме, милостивый государь, не забудьте о пансексуализме! Нужен ли пансексуализм у нас во Франции? Другое дело — страдающие запорами англосаксы или фригидные германо-скандинавы. Господин Бедарид покачал головой. Он считал, что вопрос о пансексуализме уведет их в сторону. Лично ему хотелось бы знать, почему их Поль, если он был влюблен в светскую даму, пожертвовал собой, как говорят, ради негров, а на самом деле — ради спасения шкуры какого-то Сэма! Несчастной матери рассказывали…
Арнальд де Пфистер не дал ему докончить фразу. Он ратовал за то, чтобы пустить под нож… произведения юных лоботрясов, если только можно назвать их бред произведениями. Вы же видите, что говорит о них Замора, который, между нами, сам ничуть не лучше, но ведь он их знает, и человек он умный. Я бы прописал им курс гимнастики — раз-два, раз-два! И душ, непременно душ! Вдруг он застыл на месте, воздел глаза горе, приоткрыл рот с видом высшей проницательности, лицо его исказила борьба противоречивых эмоций, и очевидно он сам себе казался Платоном, вступающим в сферу чистых идей.
— Вот, — сказал он, — вот! — И показал на портрет Береники.
Теперь господину Лертилуа вряд ли удастся отмежеваться и утверждать, что ему нет дела до этих дегенератов.
— Вы улавливаете, дорогой Бедарид, невропатический характер сего рисунка? Гипноз, материализация, наркотики, сумасшедший дом!
Орельен начал уже злиться и хотел было вежливо выставить своих гостей за дверь, когда психолога вдруг осенило. Вот она — таинственная дама! Конечно же! Замора писал ее портрет. Итак… И портрет находится у единственного свидетеля убийства. Ибо в конце концов это все же убийство…
— Он неподражаем! — вздохнул господин Бедарид. — Настоящий Шерлок Холмс!
Получалась весьма неприятная история. Никоим образом не следовало путать в это дело Беренику. Если бы Орельен выставил непрошеных гостей сразу же после замечания психолога о таинственной даме, он навел бы их на след. Поэтому пришлось еще битый час терпеть всю эту недостойную комедию, следить за ходом мыслей романиста, поддакивать его психологическим бредням, его злобе, его кривляньям.
Вечером того же дня Орельен уложил чемоданы, заглянул в путеводитель и, убедившись, что паспорт его не просрочен, укатил в Тироль, где в связи с падением курса кроны он мог позволить себе любые причуды. Первым делом не видеть эту шайку полоумных, не слышать никаких разговоров; и потом пожить в свое удовольствие, прийти в себя, забыть. Выше Инсбрука на горных вершинах есть тропки, и по ним можно идти часами, никого не встретив, только солнце и ветер… только солнце и ветер… только солнце и ветер… В поезде, уносившем его в Тироль, он твердил с упорством граммофонной пластинки: только солнце… Но он уже слышал где-то эти заветные слова! Где? Что они ему напоминали? Вспомнить ему не удалось, как он ни напрягал свой мозг… только солнце и ветер…
LXXVII
— Нет, вы посмотрите, из-за этой несчастной Береники уже негры дерутся.
Эдмон пожал плечами. Роза слегка преувеличивала. Впрочем, он был даже рад, что Роза сменила свой припев: последнее время она совсем его замучила с театром. Не так-то это все легко устроить. Во-первых, нужно помещение под театр, во-вторых, деньги, в-третьих, предприятие должно приносить хоть какой-то доход, и в-четвертых, — требуется подставное лицо.
— Из-за меня никто не убивает друг друга, — сокрушалась Роза. — И себя не убивают! Ну, как твоя жена?
Эдмон насмешливо улыбнулся.
— Видишь ли, я подозреваю, что ты обманываешь меня со своей женой, — продолжала Роза. — Нет, пожалуйста, не отрицай! Ты ведь у нас патологичен. Подай мне белье.
Роза собиралась в дорогу. Опять собиралась. Только что вернулась из Дакса, где провела ежегодный курс лечения вместе с Джики, которого пригласили туда в качестве врача. Сейчас он еще там. Лето — мертвый сезон, в особенности для «Косметического института Мельроз». Три недели в Даксе в качестве жертвы, принесенной Декеру, — вполне достаточный срок. Побыв несколько дней в Париже, повидавшись со своим Эдмоном, она снова уезжала. И увозила с собой Эдмона в Швецию. Впервые в жизни Барбентану предстояло отправиться в театральное турне. Розу пригласили в Стокгольм играть «Джоконду».
— Ах, уж этот мне д’Аннунцио, — вздохнул Эдмон, — терпеть его не могу!
— О, он ревнует, обожаю! Но не забудь про мой театр…
— Им займется в наше отсутствие Адриен…
— Ну, как он себя чувствует, как нога?
— Пока еще ходит с палкой, но…
— Ты должен ему пудовую свечку поставить за спасение вашей малютки. Бедная крошка! Ты только вообрази, какой бы Бланшетта подняла крик, если бы девочку задавило.
— Да, черт возьми! Лучше даже не думать…
Их связь теперь изменила свой первоначальный характер, возможно, таково было действие зимней разлуки: стала интимнее, теснее. Эдмон окончательно отдалился от Бланшетты, которая вела сейчас себя на редкость спокойно, не задавала больше мужу вопросов. Он скучал с ней. Август в Швеции выдался изумительный. Роза встретила там одного мальчика ослепительной красоты, правда, немного вялого, который безумно в нее влюбился. Сверх того он владел всеми спичками Швеции. Он предложил Розе купить для нее театр Комедии на Елисейских полях. Этот театр был известен жителям Стокгольма из-за шведского балета Жана Борлена. Можно было бы устроить комбинацию с Рольфом де Марэ, который взял бы себе большой оперный зал.
— Слушай, детка, — сказал Эдмон, — если он тебе так уж нравится, можешь с ним жить — мне на это плевать, но, если ты возьмешь от него деньги, между нами все кончено. В какое это меня поставит положение?
Роза поцеловала Эдмона:
— Глупенький! Я тебя люблю! И потом, разве изменяют мужчине, у которого такие великолепные чемоданы?
Насчет чемоданов и их содержимого Барбентан действительно в грязь лицом не ударит! Он тут же телеграфировал Адриену, чтобы тот подготовил все, что требуется для аренды театра «Жимназ», если только на него не претендует Бернштейн. Тогда ничего не поделаешь. Театр «Жимназ» будет получше театра Комедии на Елисейских полях.
Впрочем, юный торговец спичками не так уж привлекал Розу в качестве любовника. Другое дело Норвегия… Чтобы такая актриса, как Роза Мельроз, не знала Норвегии! Ведь там Ибсен, понятно? Они ездили к фиордам. Адриен писал, что в консорциуме не все идет ладно из-за систематической оппозиции группы Пальмеда по вопросу о продаже горючего в Париже. Ба, пусть Адриен этим делом и занимается! Консорциум интересовал Эдмона лишь в той мере, в какой обеспечивал ему свободу. А если он становится помехой — к черту! Слава богу, не крохоборы какие-нибудь. А пока что Адриен молчал об аренде театра «Жимназ». Если дело с «Жимназ» сорвется, тогда не следует пренебрегать театром Комедии на Елисейских полях.
— Но почему же Ивар тебе не подходит, дорогая?
— Не подходит и не подходит, не так уж я этими делами интересуюсь!
В Нарвике они получили весточку от Мэри: она писала о продаже духов вразвес и скорбела по поводу смерти Поля. Подозрительно много места в письме было отведено юному музыканту, другу покойного Дени, Жан-Фредерику, как его там. Должно быть, живет с ним! Роза решила вернуться домой. Нужно принять окончательное решение насчет театра «Жимназ», и потом она просто обязана провести несколько дней с Джики. Свинья этот Эдмон, но какие у него все-таки вещи!
— Послушай, милая, с тобой минуты покоя нет, ты только о своем театре и думаешь.
— И о своем муже… Я беспокоюсь о нем. Во что ты хочешь меня превратить? У меня как-никак карьера.
— А «Институт Мельроз»? Это, по-твоему, пустяки? Вот твоему Джики и занятие.
— Я вовсе не говорю, что это пустяки, но я создана не только для того, чтобы фигурировать на этикетках духов…
Когда в сентябре они вернулись в Париж, Бланшетты на улице Рейнуар не оказалось. Она забрала девочек и укатила на виллу в Биарриц. Роза повсюду таскала за собой Декера. А тот все время говорил только языком цифр. Дела в Институте шли хорошо, даже слишком хорошо. Летние месяцы, сезон в Даксе, казалось, не снизили бешеной активности фирмы. Разумно было бы сделать новые вложения, дабы развернуть дело еще шире: заказов получено масса. Ничего-то эти люди не понимают! История с театром «Жимназ» осложнилась; проще всего было бы подыскать что-нибудь поменьше, поскромнее, но не тут-то было! Роза закатывала Эдмону сцены. Летом Париж определенно действует на нервы. Особенно, когда Эдмон убедился, что в консорциуме таксомоторов группа мелких держателей акций недовольна существующими порядками, сует свой нос повсюду, возражает против различных «Недвижимостей», говорит об отсутствии обеспечения.