– Скажи, Семен, – татарин неожиданно заговорил строгим учительским тоном, – ты Африкана Бембеева хорошо знал?
– А-а, вот зачем ты меня позвал… Все ясно.
– Мне ничего не ясно, святому отцу ничего не ясно, а тебе все ясно, – недобро пробурчал Абдулла. – Какой догадливый.
– Конечно, Африкана я хорошо знаю, – сказал Сенька, – мы же вместе воевали, в одной пешей команде, потом в войске Александра Ильича друг дружки держались…
– Не знаю, а знал, – запоздало поправил Сеньку татарин.
– Это почему же так?
– Да потому, что его уже нет в живых.
– Господи, – Сенька стянул с головы шапку и перекрестился. – Господи!
– Он же в Аллаха веровал, не в твоего Бога, чего ты так за него печешься, молишься? – Абдулла подозрительно сощурил глаза. – А? Или он тебе наследство оставил?
– Какое там наследство! – Сенька обреченно махнул рукой. – Африкан был гол как сокол, все, что попадало ему в руки, – все друзьякам своим отдавал.
– А ты был у него… этим самым… друзьяком?…
– Конечно, был, – не стал отнекиваться Сенька. – А как же иначе?
Он не боялся ни Абдуллы, ни его грозного начальника, потому что за спиной у него стояла могущественная Ольга Викторовна, – Бембеев убежал к красным, – Абдулла ухватился за нижнюю челюсть, двинул ее в одну сторону, потом в другую, лицо у него сделалось злым, – и уволок с собою все наши секреты… Скажи, Сенька, о чем вы с ним говорили в последний раз?
– Не помню, – Кривоносов помотал головой, словно бы сбивая с себя некое наваждение, – об Оренбурге, может быть…
– А когда вы последний раз встречались?
Кривоносов вновь мотнул головой:
– Не так давно это было… А! На базаре нос к носу столкнулись. Месяц назад примерно.
– Как раз в ту пору, когда Бембеев ушел из крепости.
– А что, разве это имеет какое-то значение?
– Имеет, еще как имеет, – Абдулла ткнул в Сеньку железным, прямым словно ствол пистолета пальцем, – для тебя прежде всего!
– Но-но-но, – захорохорился Кривоносов, приподнялся на табуретке.
Абдулла резким точным движением, будто ударом, посадил его на место. Сенькины щеки сделались бледными.
– Ты чего? – спросил он хриплым шепотом. – Ты же меня на чай, да на стопку ханки пригласил… А сам чего делаешь?
– Что мне велено, то и делаю, – грозно рявкнул Абдулла.
Семен приподнялся на табурете опять, и вновь Абдулла коротким точным движением усадил его на место.
– Ты чего-о-о? – У Кривоносова бледными сделались не только щеки – все лицо. – Я сегодня же пожалуюсь на тебя атаману.
– Не пожалуешься, – жестко, очень уверенно, хрипловатым страшный голосом произнес Абдулла. – Могу об заклад с кем угодно побиться.
– Это почему же? – Кривоносов отодвинулся от татарина, но попытка не удалась – стул будто прирос к полу, не двигался ни туда ни сюда.
Сеньке сделалось трудно дышать. Абдулла широко, мстительно улыбнулся:
– Потому что не сможешь. Разве ты этого еще не понял?
– Ты не посмеешь, Абдулла, не посмеешь. Я очень хорошо знаком с Александром Ильичом. Мы вместе воевали, столько дорог рука об руку прошли. Начинали на реке Прут. И потом все время шли вместе. Я у него в Петрограде, в Союзе казачьих войск адъютантом был.
– Не адъютантом, а подавальщиком галош, – поправил Сеньку Абдулла.
– Я к Керенскому со специальным поручением ездил.
– За это тебя прямо сейчас расстрелять надо. Не дожидаясь ночи.
Кривоносову показалось, что Абдулла приколотил его гвоздями к стулу. На лбу Сенькином появился пот.
– Ты же меня на чай приглашал, покалякать о бабах, – Сенька сгреб широкой ладонью пот с лица, – об Оренбурге…
– Я не из Оренбурга, я из Казани, – предупредил гостя Абдулла.
– И вместо этого… – Кривоносов укоризненно покачал головой. – Эх, ты!
– Нам надо найти Бембеева. Помоги это сделать – и можешь спокойно шагать к своей атаманше.
– Если бы я знал, где он находится – помог бы. Но я не знаю…
Абдулла навис над Кривоносовым и сжал глаза в щелки, будто хотел просветить Сеньку насквозь, проверить, что у него внутри – нет ли чего гнилого? Стоял он так над несчастным урядником минут пять, не меньше, потом, что-то решив про себя, откинулся назад и сипло рассмеялся:
– А перетрухнул ты, Сенька, здорово.
– А ты на моем месте разве не перетрухнул бы? А?
– Вряд ли, – Абдулла махнул рукой и протянул тихо, почти неслышно: – Иди, Сенька, домой.
– Что, проверка кончилась?
– Кончилась. То, что мне нужно было, я узнал…
Вскоре Абдулла решительно доложил попу результаты:
– Пустой мужичок. К бегству Бембеева не причастен.
Отец Иона помял пальцами бороду, вздохнул жалостливо, будто в большой карточной игре спустил все козыри, и на него наползло нечто обиженное, почти слезное: а ведь сыграть-то надо было по-другому…
На щеках Абдуллы плотными каменными буграми заходили желваки, на гладком сизом темени выступили капли пота.
– Что нужно сделать, чтобы этого не случилось? – спросил он.
– Нет человека – нет никакой опасности. Все очень просто, Абдулла, – отец Иона поднес ко рту кулак, покашлял в него. – Формула эта работает безотказно.
– Понимаю, господин, – Абдулла наклонил голову. – А как быть со сбежавшим казаком? Что делать?
– Ничего. Думаю, что его уже нет в живых.
– Тогда почему не вернулись наши люди?
– Я же не Господь Бог, Абдулла, чтобы все знать, – в тихом голосе отца Ионы появились раздраженные нотки, – может быть, в засаду попали, может, их перекупили, может, произошло что-то еще… Не зна-ю.
Совершив очередную поездку в Суйдун, Чанышев пришел к выводу, что дела у Дутова совсем плохи. Во-первых, атаман совершенно пал духом – у него даже лицо сделалось серым от неприятностей, и изо рта здорово попахивало ханкой – Дутов начал пить. Во-вторых, когда Чанышев попросил не скрывать от него ничего, сообщить, что происходит на самом деле и чего им следует опасаться в Джаркенте, Дутов вяло махнул рукой:
– Дела, брат, обстоят неважно. Красные Врангеля прогнали – сумели-таки, с поляками замирились… – Дутов сжал пальцы правой руки в кулак, саданул им по ладони левой руки. – Все началось в Петрограде – Петроградом и закончится, – атаман вздохнул. – Похоже, не нам и не в Суйдуне решать судьбу России.
В-третьих, у Дутова совершенно не было денег, все его россказни о том, что ему регулярно присылают помощь, деньги, товары Англия, Франция и другие страны, вплоть до Афганистана, – блеф. Чанышев попросил атамана выделить немного средств на организационные расходы, в ответ Дутов лишь красноречиво развел руки и неожиданно перешел на «ты»:
– Потерпи, брат. Работай пока без денег. И жди, жди, жди. Терпи. Победа над большевиками недалеко. И тогда я не забуду верных слуг России, не бросивших меня в трудную минуту, – атаман покровительственно похлопал Чанышева по плечу.
– Тогда хотя бы несколько автоматических винтовок, – попросил Чанышев.
– И тут вынужден тебе отказать, дорогой князь, – вздохнув, сказал Дутов. – Как только китайцы дадут их мне, тут же получишь десять штук… Нет, для начала пять, а потом получишь еще.
Багич, на которого очень рассчитывал Дутов, запутался в делах своих собственных, в распрях и склоках, и не только не явился в Суйдун, под начало атамана, но даже перестал отвечать на его письма.
То, что прошлое уходит безвозвратно, неожиданно подтвердили менялы в Кульдже. Этот старый китайский город всегда считался бойким, торговым, в нем можно было купить все, от чисто вымытого индийского слона до суконного мундира императора Павла Первого, от живого эфиопа до дубового сундука капитана Кидда, не говоря уже о сугубо китайских товарах. Деньги тут обычно меняли всякие, даже каменные, которыми в прошлом пользовались неотесанные папуасы Тихого океана и африканские людоеды. Русские «катеньки» и «лебеди» в Кульдже были популяры и всегда ценились высоко. А тут нет – коса налетела на дубовый пень: Чанышев попробовал обменять насколько «катенек» на замызганные юани, так менялы презрительно отводили от него свои носы:
– А ничего другого, бачка, ты предложить не можешь?
– Что другое-то? – озадаченно спрашивал Чанышев.
– Ну-у… Американские доллары, например. Или мексиканские.
Ни американских, ни мексиканских долларов у Чанышева не было. В конце концов он обменял «катеньки» по самому низкому курсу, который когда-либо действовал в Суйдуне.
– Ну, бачата, вы и даете! – удрученно качал Чанышев головой. – Клиентов обдираете как липки.
– Звини, бачка, – меняла изогнулся перед ним вопросительным знаком, – не я в этом виноват, – китаец вторично изогнулся. – Я тебе дал самую высокую цену за русские деньги. Посмотри, сколько здесь народа, – меняла обвел рукой волнующийся базар, – но ни один из этих людей не даст тебе столько за твои отжившие свое картинки, сколько дал я. Понял, господин?
– Понял, – ответил Чанышев и, не попрощавшись, покинул менялу.
Когда он выходил с рынка, то увидел отца Иону, стоявшего у ворот, в новой рясе, с нарядным крестом, поблескивавшем на яркой, хорошо начищенной цепи. За спиной у отца Ионы стоял крутоплечий татарин с мощной шеей и наголо обритой сизой головой.
– Товарищ Чанышев! – ласковым вкрадчивым голосом позвал отец Иона.
Чанышев от этого голоса едва не вздрогнул.
– Типун вам на язык, святой отец, – проговорил он, встреча с Ионой была совсем не кстати, хотя Чанышев собирался встретиться с ним обязательно, более того – передать подарок, задобрить: слишком уж опасные токи исходили от этого внешне мягкого, очень ласкового человека. – Какой я вам товарищ!
– Извини, извини, Касымхан, – отец Иона в примиряющем движении поднял ладонь. – Мне бы переговорить с тобою надо…
– Нет ничего проще. Я как раз привез вам из Советской России подарок.
– Интересно, интересно… В таком разе я жду у себя ровно через час. Устраивает, Касымхан?..
Чанышев привез отцу Ионе две бутылки довоенной смирновской водки, украшенной нарядными, сплошь в выставочных