Пиндар воспевал орла,
Митрофанов — сокола… —
писал о нем Г. Р. Державин, а в примечании к сему двустишию разъяснял, что он — «известный певец, который певал русскую песню «Высоко сокол летал».
Как видим, круг замыкается. Державин — Львов — Фомин — Митрофанов. Вот та прекрасная четверка, которую можно окрестить создателями «Ямщиков на подставе». Державин — вдохновитель, Львов — неудержимый собиратель и «идейный руководитель», Фомин — автор музыки, Митрофанов — щедрый даритель исконно русского материала.
В этом смысле опера Евстигнея Фомина «Ямщики на подставе, или Игрище невзначай» была уникальна и единственна в своем роде. Никогда до того, и даже после русские композиторы не писали опер, целиком основанных на народных песнях. Позже М. И. Глинка, Н. А. Римский-Корсаков, П. И. Чайковский брали их лишь за основу, обрабатывали, но только Евстигней Фомин почти не отошел от «оригинала» — русского песенного фольклора. Это было смелое начинание. И… к сожалению, непризнанное. Результатом опять явилось забвение.
Близость Евстигнея Фомина к кружку Николая Александровича Львова помогла ему еще теснее сдружиться с Г. Р. Державиным. У него Фомин служил некоторое время, благодаря ему существовал материально. Друзья помогают ему и текстами. Для него пишут либретто И. А. Крылов и Я. Б. Княжнин. Работает композитор интенсивно. В год пишет по одной опере. После «Боеславича» и «Ямщиков», в 1788 году, сразу две — «Вечеринки, или Гадай, гадай, девица» и «Американцы». В 1791-м — «Колдун, ворожея и сваха», в 1792-м — «Орфей». Затем создает «Золотое яблоко», «Клориду и Милона». А в 1798 году звучат его хоры к трагедии «Ярополк и Олег»…
Увлечение работой всегда было для Фомина главным. Еще в пору учебы в Италии сочиняя свои первые большие произведения, он забывал отсылать соответствующие отчеты в Петербургскую Академию художеств, хотя неоднократно предупрежден был о принятии строгих мер. И теперь он весь отдается творчеству. Но силы были уже на исходе.
Евстигней Ипатьевич Фомин скончался на заре XIX столетия, в 1800 году, в возрасте 39 лет. Безвременный его уход из рядов российской музыки остался незамеченным. Но музыку его знали и любили, оперы его продолжали ставиться. А годы спустя имя его обрастет легендами и замысловатыми историями.
Но вернемся к его операм. Текст к одной из них, названной «Американцы», сочинил И. А. Крылов. После неудачи с оперой «Бешеная семья» известный баснописец писал: «Несмотря, однако ж, на недействительность моей оперы, решился я отдать на театр другую оперу моего сочинения под названием «Американцы», на которую уже и музыка положена г. Фоминым», а затем для пущей важности, добавлял: «г. Фоминым, одобренным в своем искусстве от Болонской академии аттестатом, делающим честь его знанию и вкусу».
Еще одна тернистая путина, предначертанная творению Фомина. «Американцы» были поставлены только в год кончины автора — в 1800-м, через двенадцать лет после написания… Докопаться до истинных причин случившегося весьма нелегко. Но можно предположить, что кому-то не по нраву пришлись как чрезмерная талантливость композитора (сходство по стилю, по виртуозности с Моцартом, временное совпадение «Американцев» с его «Дон Жуаном» уже отмечены исследователями), так и сама идея оперы. Дело даже не в том, что Крылов пытался показать, будто аборигены Америки, так же как и их завоеватели-испанцы, имеют свою собственную историю и культуру, тем самым выступая против универсализации наднациональной поступи идей просвещения. Этим самым он как бы намекал и на то, что всякий другой народ (сиречь — русский) имеет собственные силы и таланты, могущие выказать моральное его превосходство перед «цивилизованной Европой». А Фомин подкрепляет сии мысли проникновенной, отточенной по мелодике музыкой. По-видимому, слишком талантливо, слишком смело! По крайней мере для тогдашних ревнителей отечественного музыкального и театрального репертуара, а это и были все те же «итальянцы»…
Особо популярна была опера-мелодрама Евстигнея Фомина «Орфей», ставшая действительно вершиной творчества композитора. И строгая увертюра, и ряд арий выдавали в нем совершенного, зрелого композитора, мыслившего ярко и точно, чувствовавшего своих героев тонко и проникновенно. Орфей как герой привлекал десятки европейских музыкантов той эпохи, он стал прообразом самой музыки и музыкальной одаренности, его имя превратилось в символ культуры, искусства. Певец, потерявший свою музу, но спевший горестную песню с такой силой, что заставил содрогнуться подземелье, был синонимом творчества, преданного идеалам надежды, любви и добра. Обращается к античному сюжету и Фомин.
Орфей, невзирая на страх, не поддаваясь зову упоительных сладостей жизни, оставляет все и следует в темные пучины подземного царства, чтобы найти там свою возлюбленную — лесную нимфу Эвридику, которую укусила ядовитая змея.
Лишенному дражайшей Эвридики,
Противен весь Орфею свет.
Мне ада страшные места не дики:
Душа души моей в сих областях живет…
Одной любовию и лирой провожден,
Я в бездны Тартара спустился.
Любовь! Где путь тебе быть может загражден? —
говорит Орфей в мелодраме.
Его смелость покоряет сердце хозяина Аида. Он позволяет Орфею забрать Эвридику с собой, обратно в страну света. Но при условии, что он не взглянет на нее ни разу, пока они не покинут мир теней. Орфей ведет к свету Эвридику — молодую, обворожительную в своей красоте, в расцвете сил сошедшую в «царство теней». Но вдруг он неожиданно оборачивается, чтобы признаться ей в своей пламенной страсти. И тут же фурии — сирены смерти — увлекают несчастную девушку в глубины, из которых уже нет возврата…
Музыкальный фрагмент оперы, известный под названием «Пляска фурий», — высочайшее достижение Фомина. В ритмичном, моторном темпе разыгрываются переплетения голосов — трагических и иногда комических. Возникающие вдруг резкие переходы раздирают кажущуюся мелодичность на хаотические части. Здесь во всем великолепии виден Фомин-трагик. Еще многие десятилетия русской музыке ждать Мусоргского, Чайковского, воплотивших тему смерти, рока с непостижимой силой, еще не создана Бетховеном его знаменитая 5-я симфония, лейтмотив которой станет синонимом судьбы. Но уже мы слышим у Фомина гениальный прообраз этой смертельной безысходности. «Орфей» — одна из вершин русской музыки XVIII века. И диву даешься — отчего мы со всей полнотой узнали эту музыку лишь почти двести лет спустя?!
В постановке мелодрамы на сцене Шереметевского театра в Останкине в Москве был дописанный кем-то благополучный конец. Но такой финал не был задуман самим композитором.
Эвридика уходит от певца навеки. Но остается музыка, созданная Орфеем, то глубокое мифологически обостренное переживание поэта, перешедшего границу жизни и смерти, перенесшего невыразимые муки, лежащие в основе всякого творчества… Остается спокойствие и холодность победителя, выжившего в трудной схватке с противостоящей реальностью. Спокойствие и холодность, как на портрете кисти неизвестного художника, на котором изображен Евстигней Ипатьевич Фомин. Лицо его сосредоточенно, взгляд направлен в сторону зрителя, одна рука лежит на клавиатуре небольшого клавикорда, другая будто приглашает нас прослушать новую мелодию, она как бы поддерживает лист нотной тетради, как бы вынимает из него какую-то пьесу, еще не законченную, но уже предназначенную в подарок нам, вместе со всем тем, что уже создано им — гением российской музыки…
ИЗОБРЕТАТЕЛЬ, ПОЭТ, МУЗЫКАНТ
Музыка оттожествляласъ ко многими художествами. Как то: к мелодии или к певцу, к такту, к стихотворству, к танцам, к телодвижению, к соединению всех наук и прочее…
Песни представляют самыя чувства или страсти сердца, приводящие душу в движение.
Что значит разбираться в музыке? В наши дни, когда огромные концертные залы переполнены слушателями, этот вопрос кажется неуместным. Тем не менее интересно — какими знаниями должен быть наделен или в какой степени должен быть подготовлен посетитель концерта, чтобы воспринимать исполняемое произведение? Иметь за плечами музыкальное образование? Или быть «подкованным» в элементарной гармонии и теории музыки? А может быть, он волен воспринимать музыку просто и непосредственно, без всякой подготовки, такой, какая она является ему, как являются перед неискушенным наблюдателем краски вечернего заката, звуки российского леса или мелодии русской песни? Музыкальное произведение ведь не только и не столько совокупность ритмов, тонов и гармоний. Это еще и своеобразное дыхание автора, его чувства, эмоции, наконец, его мысль, облаченная в форму оркестрового звучания. Можно и не зная специфической музыкальной техники, почувствовать пульс именно этого дыхания, осознать подспудную авторскую мысль.
Современный слушатель разнообразен. Музыка, и во многом классическая музыка, пронизала нашу жизнь так, что мы иногда и не замечаем, как насвистываем или мысленно напеваем ту или иную мелодию или арию, которую, даже не слушая, запомнили, когда она звучала из радиоприемника.
Собственно говоря, вся эта цепь рассуждений дана потому, что весьма трудно представить себе, как слушали музыку в России XVIII столетия. Каково было ее восприятие, понимание, каков был круг людей, приобщенных к ней, что отличало знатока музыки от «простого смертного».
Вот почему привлекла мое внимание личность замечательного человека, столь разносторонне одаренного, что диву даешься: может ли один человек уметь сделать столько же?!
Все началось с одного музыкального издания.
Возьмем в руки этот сборник. Тщательно выгравированный на обложке пастушок напевает какую-то протяжную мелодию. Вокруг него — листья, травы, цветы, а вдоль всей обложки — куст, то ли ива, то ли рябина… «Собрание Народных Руских Песен с их Голосами. На Музыку положил Иван Прач. Печатано в Типографии Горнаго училища. 1790» — такова надпись на титуле. И все. И ни слова о том, кто проделал титаническую рабо-ту по сбору ста образцов российских мелодий, написал для первого, а затем переписал заново для второго издания сборника замечательный трактат-предисловие, в