лыми симпатиями и популярностью при дворе. Оба новобрачных были в достаточной степени бедны, а кроме того, препятствием для брака служило католическое вероисповедание невесты. И то и другое препятствие было разрешено одним именным (!) указом Екатерины П, подписанным ею 11 августа 1763 года, почти через год после вступления на престол. Императрица «изволила указать… певчему Максиму Березовскому дозволить жениться… на танцевальной девице Франце Ибершерше и притом соизволила указать пожаловать ей платье». Примечательная деталь: невеста должна была прибыть на свадьбу в платье с плеча самой императрицы. «Того ради, — продолжал текст указа, — придворная контора… приказали сея Указ оному Березовскому и той Ибершерше собъявить и для получения платья велеть Ем явиться Итого надлежит немедленно». Похоже, что бракосочетание было в центре внимания всего двора. То ли потому, что сама императрица благоволила к новобрачным, то ли оттого, что для молодой Екатерины готовился еще один изысканный спектакль с участием придворных артистов.
Но предприятие это оказалось не простым. По-видимому, кто-то по-своему «опекал» Максима Созонтовича, пытаясь предотвратить предстоящий брак. По крайней мере, в Петербургской духовной консистории, которая должна была «утверждать» брак, лишь только более двух месяцев спустя завели дело о разрешении женитьбы. Затяжка в таком деле — нередкое явление. Но пренебрежительность, с которой составитель дела отнесся к невесте, очевидна, он даже не вписал ее имени, назвав ее просто «танцевальной девицей». Когда состоялась свадьба, мы не знаем. Но она состоялась. Была ли Франца с супругом в Италии — также неизвестно. Ясно одно — через десять лет, когда Максим Созонтович уже вернулся или, быть может, еще раз уехал в Италию, «фигурантка Франца Березовская» уволилась со службы при дворе и исчезла. Быть может, даже и уехала из России. Это событие поразительно совпадает с трагическими последними годами жизни композитора. Не сыграла ли здесь размолвка какой-то роковой роли? Если так, то вот и предположительная разгадка безвременной кончины музыканта. Ведь недаром Нестор Кукольник в своей повести делал особый акцент на трагической любви Березовского. Видимо, еще бытовали устные рассказы об этом.
М. П. Алексеев предполагал, что Березовский в это время женится вторично. Имени новой жены мы не знаем. А ведь у нее после кончины мужа могло что-то сохраниться…
Произведения его позже почти не исполнялись, хотя печатались и широко распродавались. И уже к началу XIX столетия многие видные представители русской культуры и не подозревали о существовании музыканта. Кукольника, например, привлекла в первую очередь загадочная кончина Березовского. Музыкант был интересен как исторический персонаж, но не как автор выдающихся сочинений. Поэтому и повесть Кукольника состояла во многом из домыслов автора, который даже не удосужился углубиться в поиски подлинных материалов, хотя еще живы были те, кто встречался с очевидцами описываемых событий. О забвении композитора, например, также красноречиво говорит один из диалогов, который состоялся между А. С. Пушкиным и А. О. Смирновой-Россет (он опубликован в ее посмертных записках): «Да… — говорила Смирнова-Россет, — Березовский и Бортнянский учились в Болонье… Березовский был даже членом музыкальной академии… Его музыку поют в России великим постом…» — «А я думал, — отвечал Пушкин, — что это музыка исключительно Бортнянского…»
У всякого творения, очевидно, есть свои сроки для появления на свет. Наследие Иоганна Себастьяна Баха стало мировым достоянием лишь через сто лет после его кончины. Для Березовского сроки определены, наверное, несколько иные. Хотя сейчас мы начинаем узнавать его творчество по отдельным произведениям, обрывкам.
Ноты замечательного композитора все чаще начали появляться в поле нашего зрения. Из года в год пополняется количество находок его концертов и сочинений в мелких жанрах. Иногда бывают поистине уникальные находки, как, например, рукописная копия сонаты для скрипки и чембало, обнаруженная не так давно в нотном отделе Парижской национальной библиотеки. Расшифрованная композитором Михаилом Степаненко, соната впервые прозвучала со сцены спустя более чем 200 лет со дня ее написания. Уникальность этой находки состоит еще и в том, что на копии стоит место и время написания произведения (случай для Березовского единичный!): «Пиза, 1772». Что стоит за этой рукописью? Какие дни, какие мысли, события? Об этом пока мы не знаем.
Настоящим подарком для любителей старинной русской музыки стало исполнение концерта «Не отвержи мене во время старости» Республиканской академической русской хоровой капеллой под управлением А. А. Юрлова. Любопытным было также исполнение ансамблем «Барокко» концерта соль минор для клавесина, скрипки, флейты, гобоя и виолончели, который явился инструментальным переложением хора «Не отвержи мене во время старости».
Обозримое наследие композитора теперь значительно расширилось. Исследователь М. Г. Рыцарева, кроме оперы и мелких произведений, произвела подсчет всех хоровых концертов, принадлежащих его перу. Их около сорока, а ведь это в большинстве своем глобальные музыкальные формы. Правда, пока почти все они представляют собой несколько начальных тактов или просто название. Самих нот нет…
Музыка Березовского поражает совершенством формы. Это был в прямом смысле слова классик, способный создавать и создававший крупные многочастные произведения с элементами эпического характера. Безвременная кончина вырвала его из рядов российских музыкантов. Время сокрыло в себе его творения. Но имя его осталось. И даже те редкие вещи, которые мы слышим сегодня, говорят о величии и славе российского гения Максима Созонтовича Березовского.
«ОРФЕЙ РЕКИ НЕВЫ»
Из припасов русской музыки искусный сочинитель, хотя бы он и у италианцев научился правилам согласия, без всякого чуда может создать язык сердца.
Об этом человеке невозможно писать хладнокровно. Правда, избыток чувств может сыграть и роковую роль, особенно когда пытаешься объяснить или доказать свою правоту.
Жизненный путь Дмитрия Степановича Бортнянского еще до сих пор местами «непроходим» для исследователей. Эти «белые пятна» в его биографии ни в коей мере не являются «белыми пятнами» в его творческом облике. Находки последних лет, а таковых с каждым годом все больше и больше, подтверждают нам, что этот титан русской национальной композиторской школы конца XVIII века внес огромный вклад в музыкальную культуру России. Имея недругов и поклонников, последователей и посмертных неприятелей, Бортнянский и ныне реально продолжает жить в мире нашего музыкального театра. И если мы иногда еще «спотыкаемся» на итальянских по форме построениях его произведений, в то же время не перестаем восхищаться его смелым национальным духом.
Петр Ильич Чайковский, редактируя концерты Бортнянского для издания, называл некоторые из них «положительно прекрасными». Пройдем же его жизнью, изморщиненной всяческими обстоятельствами, но почти на всем протяжении окруженной ореолом удачливости и заслуженного успеха…
Небольшой, даже по тем временам, город Глухов (тот самый, где пятью годами ранее родился Максим Березовский) — центр Малороссии — был окружен уже разрушающейся каменной стеной, расчленен на почти правильные квадраты прямыми стрелками улиц. Низенькие белые хатки, окруженные пышными фруктовыми садами, разноцветными мальвами, определяли его колорит и архитектуру — спокойную, приземистую, скорее сельскую, нежели городскую. Несколько старинных высоких соборов были видны за многие версты. У одного из них — Троицкого, как отмечали биографы еще в начале XIX века, стоял казацкий дом, не выделяющийся особо среди окружающих построек. В нем-то и родился Дмитрий Бортнянский. Год рождения младенца был первым во второй половине того достопамятного столетия. Ничем особенным он в нашей истории ознаменован не был. Но все же отметим, рождение будущего композитора именно в Глухове стало первым событием в продолжительной цепочке выпавших ему удач. Именно в этом городе была открыта специальная школа для подготовки малолетних певчих.
Были такие школы и в некоторых других российских городах. Но именно глуховскую опекал М. Ф. Полторацкий, руководивший придворной певческой капеллой, и именно сюда частенько наезжал последний гетман Украины К. Г. Разумовский, который слышал пение юного казачка, обладавшего голосом ярким и сильным.
Он и распорядился отправить Дмитрия прямиком в Петербург, в придворную капеллу. Семилетний солист, выходец из простой среды, собственными глазами зрит мощь и величие сурового северного града, блеск и сияние убранства Зимнего дворца.
Преподавал тогда в придворной капелле известнейший итальянец Бальдассаре Галуппи. В его задачу входило музыкальное образование мальчиков капеллы. Впрочем, «занятий» или уроков в буквальном смысле слова тогда не проводилось. Все время уходило на бесконечные репетиции концертов, служб, нескончаемых верениц самых разнообразных торжеств. То была работа — постоянная, трудная и ответственная. Попробуй-ка сфальшивь или спой не в такт в присутствии острого на ухо К. Г. Разумовского, придворных или самой императрицы. И все же… по известной поговорке, не было бы счастья, да несчастье помогло: во время одного из ответственнейших дворцовых концертов, будучи главным солистом в одной из партий, юный исполнитель нечаянно заснул. Партия была сорвана. Возмущению регента-концертмейстера не было предела. Но Елизавета Петровна, мягко улыбнувшись, приказала показать ей «нарушителя». Похлопав его по розовой щечке и умилившись видом симпатичного отрока, спавшего, невзирая на звания и чины, ангельским сном, она сняла с шеи платок, повязала Дмитрию на шею и приказала отнести его в свои личные покои. Каково же было казацкому отпрыску проснуться поутру в опочивальне самой императрицы!
Этот случай стал началом его восхождения по длинной и тернистой придворной лестнице к славе.