– И как, почувствовал следы Джона Пола в доме?
Я задумался. В гостях у Люции я подмечал кольца, фотографии, журналы, степень беспорядка и прибранности. Пытался почувствовать мужской запах, но ничего такого не обнаружил.
Впрочем, в отличие от моих нечувствительных рецепторов, кое-какие следы пребывания в доме мужчины засек сенсор. Накладка, которую я заранее вклеил внутрь носа, записывала, какие частицы курсируют по воздуху в комнате. Строго говоря, накладка – это как раз только сенсор, а анализировал записанные данные прибор на коже под рубашкой. Сигнал от датчика, не снабженного функцией беспроводной передачи данных, шел к устройству через электролиты, содержащиеся в человеческом теле.
Туалетная вода Penhaligon’s. Мужской парфюм.
– Думаешь, перед ней даже Джон Пол перья распускает? – съязвил Уильямс. С момента, когда Джон Пол исчез из комнаты Люции Шкроуп, к ней приходили ученицы и другие гости, но среди них – ни одного мужчины, как нам сообщали ЦРУ. В дом за последнее время также вселялись только женщины.
Остаточный запах Джона Пола. Мой нос его не почувствовал, но записал.
– Запаха спермы, к сожалению, нет, – констатировал Уильямс, просмотрев результаты анализа. – Что за равнодушие к любовнице, с которой сто лет не виделся?
Я присел и, потягивая луковый крем-суп, пробежался по профилю Люции Шкроуп. Подглядел в чужую жизнь. Конечно, оправдывал себя тем, что работа такая, но все равно это так же вульгарно, как ремарки Уильямса. Мне вскоре надоело, и я закрыл файл.
Зашел в USA. Самое то, чтобы покопаться в чужом белье.
Сеть меня распознала. Открылась главная страница.
В топах висели недавние обновления с «Интеллипедии»[11], последние сводки новостей. Я взглянул в горячие обсуждения: много писали про индийский геноцид, который заснял спутник Key Hole. В отличие от самих изображений, комментарии разведчики на USA оставляли очень эмоциональные. Пламенные взгляды служб из разных стран сосредоточились на делах постъядерной Индии.
Во вкладке под окошком отображались треды, борды и словари в соответствии с моим уровнем доступа. USA, то есть United Spook Association[12] – это, разумеется, сленговое обозначение, распространенное среди причастных. Официально сеть называлась «Государственная оборонная сеть обмена информации». Как и почему она стала USA, я толком не знаю.
По идее, если бы с помощью такой системы объединили корпорации и государственные органы, заставив их обмениваться данными, получилось бы сократить значительный объем утомительной бумажной волокиты, но почему-то общая связь структур долго не налаживалась – так исторически сложилось то ли из-за конфликтов разработчиков с общественностью, то ли из-за неудачного выбора подрядчиков, то ли еще почему-то. Вот с такой до идиотизма низкой эффективностью работала в Соединенных Штатах старая информационная система – самая, между прочим, крупная в мире.
Агенты не знали, что работа дублируется, паниковали, если случайно сталкивались с коллегами. При существующем цифровом обмене данными все равно пользовались факсом и повторно вбивали данные вручную. С треском проваливались операции, которые могли пройти успешно, если бы ответственные лица удостоверились, что нужную информацию заранее знают все задействованные кадры. Каждая структура запиралась в собственной ракушке и строила миниатюрное «общество», все работали по раздельности. Вот в каких условиях приходилось работать разведчикам.
Пришлось что-то менять, когда с карты Нью-Йорка исчез Всемирный торговый центр.
Америка всерьез взялась за создание сетей. Сменился весь кадровый состав разведывательной верхушки, появились первые попытки организовать общее шпионское информационное пространство. На всемирное, конечно, не замахивались, но все же американские разведслужбы организовались в сеть, пусть даже на уровне пятилетней давности в сравнении с остальным миром.
В настоящий момент о Джоне Поле знает буквально горстка людей. Разве что верхушка и мы с Уильямсом. И еще несколько ребят из отдела i, но все равно – очень малый процент пользователей USA, поэтому я не ожидал прочитать о нем что-то новое.
Однако же в треде, который мы открыли, отметилось несколько коллег, также принимавших участие в операциях по устранению таинственного персонажа.
– Дональд чего-то про Прагу пишет, – кинул я Уильямсу. – Загляни в USA. В мой тред. Первый результат по запросу «Прага».
Уильямс тоже зашел на главную страницу системы и обратился к поиску.
– Ого, свеженькое, три минуты назад. Быстро индексировало.
Дональд писал, что в Праге пропадает много людей. Что тех, кто здесь исчез, европейские службы уже не находят.
Удивление в том, что в Америке, Европе, Сингапуре, Японии и других развитых странах в последнее время надо еще умудриться потеряться – это своего рода роскошь. По-хорошему, нельзя ни купить ничего, ни на транспорте проехать, пока не докажешь, что ты – это ты. Чтобы по-настоящему скрыться от людей, надо или погибнуть где-нибудь вдали от человеческих глаз, или попасть в заключение, подобно Каспару Хаузеру.
Дональд услышал про Прагу от друга из Государственного департамента, который принимал участие в антитеррористическом заседании НАТО, а тот – от коллеги из Нидерландов, а тот – от знакомого француза из Генерального директората внешней безопасности Франции, который передал, что такая тенденция выявлена якобы в результате расследования случаев пропажи шпионов, информаторов, объектов слежки и преследования. В общем, вилами по воде писано.
Слухи о догадках в нашем деле – явление довольно частое. Толки обретают собственную жизнь, и городские легенды, не имеющие под собой ни грамма достоверности, передаются между людьми под видом правды. О том, что в канализации Нью-Йорка якобы обитает крокодил, что у американского правительства для контроля над гражданами заготовлены специальные черные вертолеты, что власти состоят в тайном сговоре с пришельцами и прочие небылицы. Весь вопрос в том, что в океан небылиц примешивают правду. Вспомнить хоть пример «Ирангейта»: теории заговора иногда все-таки подтверждаются.
Итак, бродит слух, что в Праге исчезают люди. Проще всего, конечно же, от него отмахнуться. Однако факт: Джон Пол пропал.
Более того. Уже во второй раз: первый – несколько лет назад, когда он вдруг исчез со всех радаров.
Проверки, проверки, проверки.
Пока мы следили за перемещениями Люции Шкроуп, я раз за разом удостоверял собственную личность. Когда заходил в метро, трамваи, торговые центры.
После одиннадцатого сентября началась всемирная борьба с терроризмом. Президент выдал АНБ разрешение следить за гражданами, на улицы вывели военных. Остальные страны не отставали, однако всех террористов все равно не выловили. Борьба продолжалась несколько лет, а потом самодельная ядерная боеголовка в руках исламских фундаменталистов смела с лица земли Сараево.
Такой привилегии не удостоились даже Хиросима с Нагасаки. На месте Сараево осталась здоровенная воронка и земля, от которой фонило смертельным проклятием.
Проверки, которые я проходил, – результат той трагедии. Каждые несколько минут мы отмечаемся о своем существовании, а взамен получаем безопасность. Правительство следит за народом. Вторгается в личное пространство. Кто-то кричит о попрании свободы, но большинство простых людей, и я в том числе, с каждой проверкой чувствует, что мы еще на шажок ближе к спокойному благоденствию.
Это, конечно, заблуждение. Проверки показывают только, где находится и куда переместился индивид. Но большинство людей по этому поводу не ворчат, а покорно блуждают в лесу бесконечных проверок. Как будто в результате мы все же достигнем бесконечно безопасного пространства.
На площади все так же высыпают демонстранты, требующие свободы, но остальные смотрят на них с неодобрением. Люция Шкроуп бросила на табличку нанодисплея всего один взгляд, даже не замедлила шага. Я не понял, что она думает по поводу свободы.
По работе мне довелось побывать во многих странах.
Видел, как оппозиционеров давят старой доброй веревкой. Просвещенные страны подписывали Женевскую конвенцию, поэтому военнопленных не имеют права казнить. А вот там, куда не дотягивается рука закона, спокойно рыщет длань смерти.
А где-то дети идут в солдаты, чтобы заполучить идентификационный чип в плечо. В таких местах, конечно, не действуют законы. В теории это значит, что все разрешено. Правительство свергнуто, и, как завещал Гоббс, никакая власть не сдерживает хаос.
Вот на этих-то свободных землях в реальности мальчишки или гибнут, или их забирают в войска. Там, где по-настоящему свободно, не остается свободы жить.
Люди жертвуют одной частью свобод, чтобы взамен получить другие. Мы продали часть персональных данных, зато теперь нас не подрывают ядерными снарядами, в небоскребы не врезаются самолеты, а пассажиров в метро не травят всякой дрянью.
Свобода – вопрос баланса. Не бывает чистой, абсолютной свободы.
Наверное, в этом плане она похожа на любовь. Любви как таковой тоже не существует: только в рамках межчеловеческих отношений.
В тот день Люция Шкроуп, как и мы, принесла в жертву часть персональных данных и обрела свободный выбор закупиться в магазинах. В основном продуктами и одеждой. За ней по очереди следили Уильямс и паренек из ЦРУ, а я издалека ее разглядывал.
Красавицей ее язык назвать не поворачивался, но все же в ее лице сквозило некое очарование. На щеках еще угадывались подростковые веснушки. Носик остренький, но кончик чуть крючковатый.
Но особенно выделялись на лице и притягивали меня глаза. Большие, но веки постоянно устало прикрыты. Ее европейские глаза меня очаровывали. В американках такой меланхолии не встретишь. Вот и Брайан Ино, когда посмотрел «Криминальное чтиво», сказал, что калифорнийская женщина, конечно, может стать femme vitale