На тот случай, если меня все-таки схватят, уволокут и спрячут в какой-нибудь дыре, чтобы я света белого невзвидел, я потихоньку капал на асфальт феромон, который держал под ногтями. По этим следам Уильямс сможет пустить ищеек. В худшем случае этот аромат станет моим надгробием.
Я петлял в бесконечной череде каменных домов города ста башен, точно швейная иголка. Не всякий европейский город может похвастаться подобной древностью. А дело все в том, что здесь в прошлом столетии не прошлась война. Ни немецкие нацисты, ни советские войска его не тронули, и большинство домов сохранили опрятный исторический облик, о чем теперь волей-неволей задумывались те, кто их видел.
Старые камни, извилистые улочки в сочетании с образностью Кафки вызывали ассоциации Праги с лабиринтом. Не похожим на тот, каким изобразил Латинскую Америку Борхес, а расчерченным европейскими голубоватыми тенями – холодный лабиринт.
«Хвост» так и шел за мной.
Я шагал мимо шпилей и соборов по каменной брусчатке. Благодаря осторожным обманным маневрам я успел понять, кто же все-таки за мной идет. Помимо молодого человека из трамвая еще мужчина в простом, но стильном пентагонском костюме и женщина в старомодном спортивном.
Все трое – молодые ребята. Ни одного старше меня.
Команда фанатов Джона Пола? Я ни на секунду не расслаблялся, но позволил себе углубиться в размышления. Если даже поймаю одного из них, думаю, к ним быстро придут на подмогу. Лучше всего, наверное, просто сбросить их. С другой стороны, они опять прицепятся, как только я вернусь к Люции.
Неужели придется после каждого занятия чешским часами выписывать круги перед тем, как вернуться на базу?
Вот бред.
Тут в дополненной реальности выплыло уведомление. Кто-то оставил комментарий в моем треде на USA. Я снова подключился к системе с ближайшей доски. Мне прислали карту, где цветными маркерами разметили весь городской транспортный трафик за последний месяц – вытащили из открытых источников чешского министерства транспорта. Специально предназначенный дирижабль на высоте двадцати тысяч футов постоянно кружил над городом и снимал перемещения людей, а затем эти данные заносились в единый файл.
Я внимательно изучил карту и увидел, что неподалеку расположен ужасно безлюдный переулочек.
Раз сам Джон Пол ускользнул, то нынешние преследователи – нежданная зацепка. Я снова двинулся в путь, по дороге разминая плечи и вообще неприкрыто разогреваясь перед дракой. Из «хвоста» остался тот самый молодой человек, который ехал со мной в трамвае, и его, кажется, моя гимнастика сбила с толку. У него не укладывалось в голове, что объект преследования может навешать ему тумаков.
Так что я застал его врасплох.
Я свернул в совершенно пустой закоулок. Парень в панике бросился за мной и тут же получил кулаком прямо в солнечное сплетение. Из горла вырвался странный звук, и парень осел на землю после первого же удара. Я, конечно, на то и рассчитывал, но прошло так гладко, что даже обидно.
– Надо же, – процедил я и продолжил его избивать.
Как бы там ни было, в первую очередь надо привести его в небоеспособное состояние. Довольно сложно поймать баланс между нокаутом и полной деморализацией противника, чтобы он уже не думал сопротивляться. Но, кажется, сегодня мне это удалось: просто я, главным образом, бил по лицу.
– Итак, – наконец заговорил я. – Мне очень интересно знать, кто ты.
– А сам-то? – опухшими губами прошамкал парень и тут же, не успев подняться с каменной брусчатки, получил со всего размаха мыском ботинка по почкам.
– Итак, – повторил я. – Мне очень интересно знать, кто ты. Пока не скажешь, никуда отсюда не уйдешь.
– Я никто, – ответил он.
Еще удар по почкам. Промазал: парня вырвало, как если бы я попал по желудку.
– Итак, – в третий раз спросил я. – Кто ты?
На этот раз на чешском, так, как меня только что научила Люция. Вне зависимости от того, вопросительное предложение или простое, на первое место ставится слово, на котором стоит логическое ударение.
– Правда никто! Честно!
Я пока в чешском не сильно преуспел, поэтому бросил попытки вербальной коммуникации и стал собирать биометрию. Распахнул парню глаз и сфотографировал сосуды в сетчатке, отсканировал отпечатки пальцев. Если б не обстановка, я бы его еще немного помучил, однако в центре города оно все-таки несподручно.
Только не подумайте, я не садист. Просто работа такая. Мне по должности полагается калечить людей. Можно сказать, моя профессия лежит на стыке жизни и смерти, с перекосом в сторону смерти. Часто приходится иметь дело с болью, криками, рвотой и фекалиями.
Молодого человека скоро хватятся и придут к нему на помощь. Поэтому я спешно покинул место происшествия.
Когда пришел ответ базы данным по собранной биометрии, мне стало стыдно перед молодым человеком. Встретимся еще раз – надо бы, как полагается мужчине, извиниться.
Сетчатка и отпечатки пальцев принадлежали, судя по записям, разным людям. Уильямс, уплетая пиццу с халапеньо из чешского «Доминос», радостно прочавкал:
– Ну ты даешь.
Оказывается, что по крайней мере в базе данных бедный парень и правда «никто». С большой степенью вероятности можно полагать, что ни данные сетчатки, ни отпечатков не имеют отношения к его истинной личности.
– Ну я даю, – согласился я, присоединяясь к пицце. Люция Шкроуп тоже как раз садилась ужинать. Я периодически бросал взгляды на экран с ее изображением, но мыслями целиком отдался странным результатам анализа.
Потерял пальцы в аварии, и ему пересадили чужие? Но даже с нашим уровнем развития наномашин и искусственной мышечной ткани еще не до конца решен вопрос иммунного отторжения. Если ему в самом деле пересадили чужие пальцы, то почему не осталось записей?
Простой сбой? Раньше я бы в такое поверил, но с нынешним уровнем контроля за персональными данными? Который, конечно, разнится от инфосека к инфосеку, но компании вкладывают достаточные средства, чтобы исключить влияние человеческой ошибки. Без постоянной возможности проверки личности сейчас даже перемещаться невозможно, то есть персональные данные – это критическая составляющая транспортной, медицинской и многих других систем.
Короче говоря, оба варианта исключаются.
«Я никто».
Он говорил об этом со слезами на глазах. Не от избытка чувств, само собой, а потому что я ему прописал по почкам, но все же трудно поверить, что он в таком состоянии солгал.
Остается предполагать, что у него такие связи, которые позволяют манипулировать базами персональных данных. Если уж на то пошло, именно так я стал «мистером Бишопом», которого в реальности и вовсе не существует. Но ведь я обязан этим трюком статусу правительственного агента, а армия поручила заняться моими идентификационными данными сторонней компании, никак не связанной с нашим обычным партнером. На самом деле и этого мало: чтобы фальшивая идентичность заработала, нужна санкция двух глав из высшего руководства по вопросам информационной безопасности той из прогрессивных стран, к которой, по плану военных или ЦРУ, будет относиться фальшивка.
В общем, велика вероятность, что паренек – тоже чей-то агент.
Что еще за страна, интересно, расследует дело Джона Пола? Может, именно поэтому Пентагон так торопится его убрать?
– Не исключено. Потому что Джон Пол оперирует на международном уровне, – согласился Уильямс.
В таком случае слежку за мной назначили, потому что решили, будто я связной Джона Пола и именно в этом качестве наведываюсь к Люции Шкроуп? Неприятно, конечно, если мы вмешались в чужую операцию по перехвату.
Все это, впрочем, лишь спекуляции, и не стоит переживать всерьез из-за непроверенной логической цепочки. Очень важно отметать версии по очереди. Мы с Люцией Шкроуп говорили как раз об этом: человеческое «я» и язык рождаются из отметенных вероятностей, гипотез и установления наиболее жизнеспособных закономерностей. Однако если целиком сосредоточиться на теории, не останется никакого времени на реальные действия.
Поэтому я бросил ломать голову над теориями и сосредоточился на твердо установленных фактах. Личное дело Джона Пола – по-прежнему кроссворд, который еще только предстоит решить. Два года назад мы не знали ничего, но с каждым проваленным покушением, с каждым новым заданием заполняли все больше клеточек, и теперь до полной разгадки оставался последний шаг.
В нормальной ситуации недопустимо раскрывать информацию подобным образом. Так же и на войне одной из худших тактик считается выделять все больше людей и вооружения только по мере ухудшения ситуации. Такая стратегия показывает, что силы изначально рассчитали чересчур оптимистично, а значит, первоначальные ресурсы бросили на решение задачи зря.
Для разведчика военный ресурс – информация. Когда-то она служила лишь подспорьем на поле боя, но для нас информация – это оружие и логистика в одном лице. Поэтому пока высшие чины мялись и не выдавали нам все секреты, какими бы постыдными они им не казались, в моих глазах они саботировали работу разведчиков «постепенной мобилизацией» данных и тем самым совершали грубую тактическую ошибку. Мы с Уильямсом считали, что если бы они вскрыли всю подноготную сразу, то до такого бы не дошло.
Оказалось, что в Сараево погибли жена и дочь Джона Пола.
Они приехали туда как туристы, и в один миг от женщины и шестилетней девочки остался только выжженный след на дне кратера. Многие жители и гости прекрасного города испарились в мгновение ока и рассеялись пылью по атмосфере. В Европе вырос гигантский гриб, и мир, каким мы его знали после Хиросимы и Нагасаки, пошатнулся.
Судя по данным перемещения ID, Джон Пол в тот роковой момент гостил в квартире у студентки Люции Шкроуп. Конечно, лезть в настолько личную информацию о прошлом граждан можно только в рамках секретных и военных миссий государственного значения. Меня нимало не заботило, кому и с кем изменял Джон Пол, но я прошел особую выучку, чтобы хорошо представлять, какое раскаяние им тогда овладело. В тот самый миг, когда атомный взрыв ни следа не оставил от жены и дочки, он предавал семью… Какие муки совести и вина обрушились на него, я очень хорошо себе представлял.