Один из его людей достал из кармана телефон и ударил по клавиатуре.
В тот же миг меня пронзила жуткая, испепеляющая боль. Против воли из горла вырвался стон, и я рухнул на поверхность бездны.
– Умоляю, прекратите! – с отчаянием на грани безумия крикнула Люция. Люциус бросил на подчиненного взгляд. Разумеется, это оказался тот самый парень, которого я избил, с опухшей от синяков рожей. Он неохотно спрятал телефон обратно в задний карман брюк.
– Болевой девайс, – объяснил Люциус. – Наномашины, которые посылают в нервные окончания жуткий шок. Прости уж: подмешал в «Будвайзер». Удобная штучка. Это нам Джон привез, но его и в армии используют. Как и пурин, оседают в капиллярах и вызывают жуткую боль в местах их скопления, например в пальцах.
Боль исчезла, как по волшебству, но отголоски еще отдавались по всему телу. Я с трудом вдохнул и поднял глаза на Люцию. Она всхлипывала, и у нее потекла подводка.
Плачет за меня, за предателя. Грудь сдавило от эмоций, которые я еле выдерживал.
– Не повезло тебе, что Люция захотела показать мой бар. Наши подозрения подтвердились. Ладно бы ты еще собирался арестовать только меня. Но вот чего мы допустить не могли – так это чтобы вы добрались до библиотеки, и в ваши руки попали бы профили всех американских и европейских приверженцев свободной жизни. Мы этого не допустим и готовы на любые жертвы. Пришлось установить надзор за домом Люции.
– Вы следили за мной?..
– Пришлось. Говорю же: мы любой ценой защитим свободу товарищей.
– Люди, которые так ненавидят корпорации и слежку, что отказались даже от собственных личностей, установили слежку, чтобы защитить свободу…
– Трагическая дилемма.
Оруэлл писал в «Скотном дворе»: «Все животные равны. Но некоторые животные равнее других». Свободные, ради того, чтобы отстоять свободу, следят за теми, кто ни при чем.
– Думаю, Сталин, Гитлер и Пол Пот тоже сокрушались о неразрешимых дилеммах, – сострил я, и меня снова пронзила адская боль.
– Цви, прекратить! – спокойно велел Люциус парню, и тот, к счастью, безоговорочно подчинился. – Цви из-за тебя здорово натерпелся, так что можно понять.
– Преступление и наказание… Интересно, когда вы поплатитесь за грехи, которые накопили во имя свободы?
– Как досадно. Я думаю, так можно сказать про нас обоих. Сам же неспроста прицепился к Люции.
– Что?.. – Люция перевела ошеломленный взгляд на меня и застыла.
Я прекрасно понимал, что этим все кончится. На что только надеялся?
Я вас знаю, мисс Люция Шкроуп. Знаю, что вы встречались с женатым мужчиной. Знаю, в каких кафешках вы с ним обедали. В каких «Старбаксах» пили кофе. Сколько презервативов покупал Джон Пол.
Хотелось кричать. Чтобы парень нажал чертову кнопку на телефоне. Чтобы меня сковало агонией до самых кончиков пальцев. Необязательно именно той самой: главное – болью.
– Он следил за тобой, чтобы схватить Джона. Это американский агент. Немного образованней остальных, но все равно один из них. Хотя тебя он, кажется, покорил.
Я зыркнул на этого Цви. Что же он не запустит пытку? Пусти меня извиваться по полу от боли! Чтобы Люция посмотрела, как я мучаюсь. Но парень, видимо, догадался, о чем я думаю, и глядел на меня как на раненого кролика. Жалко, мол, тратить на тебя энергию. И так неплохо.
Ад у нас вот тут. В голове. Даже боль не нужна.
– Джон у черного входа, – сообщил Люциус, приобнимая Люцию за плечи и мягко подталкивая ее в нужную сторону.
На мгновение она перевела глаза к двери, но тут же снова направила пустой взгляд на меня. То ли колебалась, то ли упрекала – меня так терзало чувство вины, что я не понял.
Мучительные мгновения длились вечность. Взгляд Люции меня убивал. Казалось, ее глаза изрешетили меня. И все равно я не хотел, чтобы она ушла. Вот бы она осталась.
Твой бывший любовник устраивает геноциды. У него на руках больше крови, чем у Сталина. И ведь я, наверное, мог ей об этом сказать. Только я не считал, что имею право.
– Люциус, пожалуйста, пощадите этого человека…
– Терпеть не могу убивать, – ответил тот. Тогда Люция развернулась и скрылась из бара. Я слышал, как отдаляются шаги, и меня душила безумная обида.
Дверь закрылась, шаги стихли, но еще долго Люциус с дружками смотрели на меня, как на гусеницу, распластавшуюся над бездной.
Никто не произнес ни слова. Их гнела тяжесть работы, которую предстояло исполнить. Все – ради свободы. Чтобы противостоять тем, кто пытался ими управлять. И за их убеждения меня сейчас убьют.
– Ты же вроде ненавидишь убивать?
– Так и есть, – с искренней печалью ответил Люциус. Такую же, наверное, испытывали и Гитлер, и Сталин. Даже бывший бригадный генерал и некто Ахмед из Сомали, я так понимаю, сокрушались о смертях. Поэтому грош цена раскаянию этого мужчины. Как и моему перед Люцией. – Поэтому мне очень тяжело.
Тут прямо перед глазами пролетел мотылек. Странные видения настигают человека перед смертью. Трепыхая крылышками, он приземлился мне на разогнутый средний палец. Тот самый, с которого капал феромон.
Люциус заметил мотылька.
– Ищейка… Ах ты!..
Связанными руками я исхитрился прикрыть правое ухо. Левое зажал плечом. Широко раскрыл рот и приготовился.
Грохнуло, и южная стена разлетелась щебнем. По залу прокатилась взрывная волна. Обломки и пыль закрыли людям в помещении обзор, и Люциуса с ребятами вмиг обездвижило. Наверняка у кого-то еще и барабанные перепонки лопнули. Я успел закрыть уши и открыть рот – и то в голове звенело.
На усиленных тренировках на полигоне во всех членов отряда спецрасследований i вбивают правила поведения при вторжении в замкнутое пространство. На отработках мы по очереди делились на команды спецназа, террористов и заложников. Что я запомнил, так это то, что когда в здание вламывается спецназ, лучше не вставать. Лежи себе на полу и жди, когда они закончат работу. Будешь рыпаться – не жалуйся, когда тебе всадят пулю в лоб не враги, а свои же. Потому что в голову они стреляют рефлекторно.
Так что я не смотрел, как ворвались парни, кого они прибили, а кого скрутили. В подобных обстоятельствах от любопытства умирают.
Бар не отличался размерами, так что дело заняло три минуты. Даже пыль не успела осесть.
– Как ты, Клевис? – спросил меня знакомый голос.
Я поднялся и попросил Уильямса развязать руки.
– Да ты весь белый от бетонной крошки! Прям дедок, – заметил товарищ, облаченный в костюм спецназовца, и любезно выбил из меня немного пыли. – А где Люция? Куда делась?
Я выглянул из дыры в стене на ночную Прагу. Каменный лабиринт. Город ста башен.
– Понятия не имею. Ушла.
Я страшно устал. Все чувства притупились, поэтому хотелось болевой встряски. Мне казалось, она бы помогла сбежать от измождения. Я искренне жаждал воздаяния.
Но Уильямс носился со мной как курица с яйцом. Вот только его забота сдалась мне в тот момент меньше всего на свете.
Часть четвертая
1
Горячая точка.
Спутник Национального агентства геопространственной разведки передал изображение высокой четкости с границы бывшей Индии и Пакистана.
Воронки. В земле зияют круги, каждый своего размера в зависимости от мощности боеголовки. Территория большая, тактика незамысловатая. Земля то ли взбитая, то ли полопавшаяся. Воронки от ядерных бомб заполнило водой с гор, и несколько лет спустя тут образовались круглые озера. Вокруг – радиационный ад, в который не может ступить живое существо, и только зелень робко пробивается по краям обнажившейся побуревшей земли. Со временем запах смерти рассеется, и тут раскинется упрямый индийский лес.
Зум. Меняется расстояние между огромными линзами в вакууме, и далекая земля где-то внизу приближается. Больше десяти тысяч метров воздуха дрожит от тепла, аберрация линз искривляет поверхность земного шара. Данные об особенностях каждой линзы записаны в систему, компенсаторная программа их исправляет, и размытое изображение проясняется.
Каналы RGB кодируют по двадцать четыре бита информации на пиксель, и по горной дороге рассыпалась целая горсть зеленых точек – несколько отличающихся из окружающих воронки деревьев. Не естественная зелень, а военная. Зенитки, бронеавтомобили, транспортеры, танки. Генералы, которые нажали на красные кнопки, сбежали от трибунала, приговорившего их к повешению, и скрылись среди верных им войск, а в качестве сувениров прихватили с собой полные пригоршни оружия.
Когда на каждый пиксель приходится пять сантиментов – то есть достигнуто максимальное разрешение, – становится видны лица сваленных горой трупов в той деревне, где расквартировались войска. Тела съежило от огня, скрутило эмбрионами. Там пятьдесят человек, не меньше. На видеотрансляции со спутника от сваленных в кучу трупов до сих пор поднимается дым.
Это убитые люди. Жителей целой деревни изничтожили им подобные.
Есть такое понятие – CEEP. Child enemy encounter possibility[20].
Вот так вот просто. Мы можем напороться на девчушек, у которых даже месячные пока не начались. И придется изрешетить им голову и тощую грудную клетку с выпирающими ребрами, на которой еще ничего не выросло. Трейсабилити, энкаунтербилити, серчебилити. Билити, билити. Поссибилити[21]. В мире слишком много раздражающих возможностей. И поскольку, когда приходится употреблять аббревиатуру CEEP, вероятность того, что мы не ошиблись, составляет сто процентов, «билити» к тому моменту уже стирается. «Билити» – это обманка. Клоунское слово.
У слов не бывает запаха.
У изображений тоже. В том числе со спутника.
Лично меня это раздражает.
Ни с чем не перепутаешь запах горящего жира и скукоживающихся мышц. Вонь кератина, обращающегося в пепел. Запах сгорающего человека. Я его знаю. Не скажу, что очень хорошо, но за годы службы приходилось сталкиваться.