Прямо перед нападением Джон Пол сказал: «Что бы дальше ни произошло, союзника, как ты его назвал, я, видимо, лишился». Он догадался, что сенатор пойдет на отчаянные меры, чтобы его отбить, и тем самым выкопает себе могилу.
Ни один политик не желает публичных слушаний и скандала. Поэтому для начала Белый дом и Пентагон попытались все уладить за закрытыми дверями. Хотя по итогу вышел инцидент похлеще «Уотергейта» и «Ирангейта».
Если бы сенатора привлекли к суду, кто-нибудь наверняка бы дал показания о связи Джона Пола с ПАГСС и о «Великом Думателе» АНБ. А такого, конечно, допускать нельзя. Поэтому политики обо всем договорились, сенатор сказался больным и покинул сцену. Точнее, ушел в военное дело.
Товарищей разложили по гробам и отправили в Америку. Нападавшим вернули настоящие имена и идентификационные профили, вскрыли и разослали по родным странам. Разумеется, это не все трупы. После того, как взорвали локомотив, поезд развернуло на повороте, последние вагоны отбросило центробежной силой, как камень из пращи, далеко от рельс. Нам с Уильямсом чудовищно повезло. Многих индусов смяло, как в старых сушилках. Тех, кто сидел на крыше, запулило еще дальше. Одного мальчишку с головой, вдавленной в плечи, нашли вообще в пятистах футах от железной дороги.
Офицеры Хинду-Индии, которых мы захватили, в итоге не то что до Гааги, даже до «Паноптикона» не добрались. Их повезли прямиком на кладбище. В изрешеченном состоянии, однако у каждого между бровей зияло по аккуратному отверстию. Очевидно, нападавших мало заботили эти люди. Они пришли отбить Джона Пола, который попался американским военным. Других целей призрачные солдаты не преследовали.
Вот и осталось последнее дело: Джон Пол.
2
Мне подумалось, что я в последний раз лечу на «водоросли».
За три месяца до того, как целых двенадцать расследовательских комитетов, включая представителей Сената и Конгресса, запустили скандальное дело, к которому привлекли отставного сенатора, Специальный комитет Сената США по разведке, директора Управления перспективных исследовательских проектов, генералов военной разведки, полковника Рокуэлла и меня, я отправился на последнее задание по Джону Полу в Африку.
Интересно, как там Уильямс с ребятами? На этот раз нас запаковали в коконы еще в ангаре, и после взлета оставили для коммуникации только проводную связь.
– Мышь-2 – Водоросли. Вот увидите, ухвачу золотую медаль! – похвастался пилоту Уильямс.
– Уж не подведите, Мышь. Начинаю обратный отсчет.
С каждой названной цифрой меня охватывало все большее возбуждение. Оно не походило на то, что я всегда испытывал перед пуском. И не было связано с началом миссии.
Там, куда нас послали, – Люция Шкроуп.
– Внимание! – вдруг взволнованно воскликнул помощник пилота. – Сработал радар-детектор. Поверить не могу. Они нас что, видят?
– Выпускайте! – попросил я. – Сейчас же.
– Ну уж нет. Нас засекли!
Он совершенно растерялся. Пилоты стелс-бомбардировщиков не привыкли, что попадают на мушку перед тем, как сбросить полезный груз. Особенно когда пролетают над отсталой африканской страной в глубине континента.
– Просто нажмите кнопку. Скорее.
– Ты с ума сошел! Ракета летит!
Я стиснул зубы. Включил систему приоритетного управления и принялся сниматься с тормозного крюка сам, из кокона. Как только процесс завершился, слуховые косточки завибрировали от писка. Нежный женский голос объявил: «Устройство будет запущено по внутренней команде через пять секунд. Две… Одну… Пуск».
Я едва уловил звук, с которым отцепился крюк из искусственных мышц.
Я понял, что кокон вылетел, потому что притяжение исчезло. Тут же грохнуло, и капсула пошла ходуном. Возможно, ракета угодила в «водоросль». Однако провод оборвало еще в тот миг, как я отстыковался от корабля, и капсула потеряла связь с бортом, так что я бы при всем желании сейчас не связался ни с пилотом, ни с Уильямсом.
Заметил, что каждый раз для охоты на Джона Пола нас сбрасывают с бомбардировщиков в коконах. Мы ни разу не добирались до него по земле или воде. Единственное исключение – шпионские игры в Праге. Видимо, перед каждой встречей с ним мне надо откуда-то родиться на свет. Прямо ритуал. Чтобы удостоиться внимания колдуна.
Капсула уже рассчитала, что сбросили нас не в запланированной точке, учла импульс от ударной волны и настраивала маневренные двигатели. Озеро Виктория очень большое, но обстоятельства и высота, на которой я отделился от материнского корабля, оптимизма не вселяли.
Во время снижения я не молился.
– Разъясню ситуацию, – отрезал полковник Рокуэлл в неказистом зале Командования специальных операций. – Раньше в озере Виктория, самом большом в Африке, обитало свыше четырехсот эндемических видов. Знаете, как его когда-то называли?
– «Пруд мечты Дарвина», – со скучающим видом ответил Уильямс. – Мы что, на уроке географии?
Босс, как обычно, не обратил на поведение подчиненного никакого внимания.
– До середины двадцатого века там преимущественно промышляли рыбой. Как сказать, промышляли… В местном масштабе. Все изменилось в 1954 году, когда в порядке эксперимента в озеро запустили нильского окуня.
И нанесли тем самым экосистеме озера мощный удар. Нильские окуни показали себя крайне нетактичными забияками, и в ходе борьбы за выживание устроили в озере настоящую вакханалию. Окуней экспортировали в Россию и Японию, а местным они оказались не по карману. Они издавна питались мелкими озерными рыбешками, которых окуни сожрали. О промысле в Виктории изначально речи не шло, а после таких событий местным пришлось либо подаваться в проститутки заражаться ВИЧ, либо рыться по помойкам, нашаривая косточки нильских окуней.
– Затем эпоха окуней тоже ушла. Мелких рыбешек не осталось, поэтому разрослись водоросли, которыми те питались. Это привело к избытку кислорода. В озере начались красные приливы[35], и окуни тоже вымерли.
– А потом все вернулось на круги своя? – спросил Уильямс, но Рокуэлл ответил отрицательно:
– В десятые годы на озеро смерти обратило внимание одно предприятие. Они очистили воды с помощью наномашин, поставили завод и вернули озеру жизнь. Они производили в индустриальных масштабах искусственные мышцы, оснащенные новейшей на тот момент разработкой – нейросвязью. Ученым до сих пор не удалось воспроизвести нейропередачу зрительных данных, мыслительных процессов и эмоций, но управлять сокращением мышц научились в достаточной степени уже тогда.
– Так на озере производят искусственные мышцы? – спросил Уильямс.
Точно, об этом ведь мало кто знает. Как и о том, что водоросли – основной компонент лубрикантов.
– Строго говоря, мышцы не искусственные. Их производят из генно-модифицированных дельфинов и китов.
– Вы же не серьезно?
«Серьезно, Уильямс», – мысленно заверил его я.
А твоя любимая икра – на самом деле не осетр, а крашеный пинагор.
Между Прагой и Индией прошло достаточно времени, и я успел все тщательно изучить. Искусственные мышцы в основном используют на производствах, и рядовой потребитель с ними сталкивается нечасто. Больше всего на глаза попадаются носильщики, которых закупают офисы и богатые дома. Они ходят на двух ногах и оснащены длинными тонкими руками. Бродят по поместьям, носят, что прикажут, поднимаются по лестницам, ездят в лифтах. Я проследил в сети метаисторию одной из популярнейших моделей.
Открывал одну за другой ссылки, разбирал составные детали птиценогов на еще меньшие единицы: эластичный органический пластик корпуса; компоненты из усиленного металла для непосредственного касания с полом и прочими поверхностями; балансирующие модули внутри программ управления. Металл перерабатывали из других изделий, и я смотрел, чем он был до того, как переродился копытами носильщика, какой его подвергали обработке. Когда проследил похожим образом мышечную составляющую, в итоге остановился на заводе у озера Виктория. Именно там информация о вещи упиралась в тупик.
Тредов на форуме по этому поводу я не нашел. Не обнаружил ни лоббистов, ни альфа-консьюмеров, которые бы задавались вопросом этичности использования китовых и дельфиновых мышц. По зрелом размышлении понял, что логично. Носильщиков закупали только довольно крупные производители и правительственные организации. Потребители этим продуктом не интересовались. Им ближе то, что они используют в быту, с чем контактируют лично. Еда, которую едят. Пылесос, который чистит им пол. В сравнении с этими насущными вопросами, никто не обращал внимание на метаисторию какого-то там индустриального сырья, искусственных мышц. Люди видят только то, что хотят видеть.
Конечно, некоторые люди вообще про метаисторию не думают. Я сам не знал, пока мне в одном пражском баре не рассказал Люциус. Так что не мне смеяться над Уильямсом, когда он так реагирует на слова полковника Рокуэлла.
– Конечно, серьезно, – ответил тот, одновременно обращаясь и ко мне. – В озере разводят китов и дельфинов, которые генетически модифицированы таким образом, чтобы обитать в пресной воде. На заводе их разделывают и экспортируют по всему миру. Озеро ожило на правах гигантского аквариума.
– Не особо-то, получается, ожило. – Уильямс помотал головой, как будто услышал нечто отвратительное.
– Они крупнейший, а точнее – единственный производитель искусственной мышечной массы в регионе. Когда они только обустраивались там, среди местных началось движение за независимость. Озеро окружают Кения, Уганда и Танзания, но живущие вокруг озера местные преодолели типичные для Африки клановые границы и объявили об особом статусе своих земель.
– Что, развязали войну сразу с тремя странами?
– Да. Территории, прилегающие к озеру, провозглашены Индустриальной Федерацией озера Виктория, и передовые страны признали их суверенитет. Звучит как название торговых палат, но война с самого начала шла за право на прибыль, поэтому оно им неожиданно точно подходит. Производство передовых стран во многом построено на искусственных мышцах, так что все логично.