– И Джон Пол сейчас там? – наконец подал голос я.
– Да. – Полковник коснулся стены зала. Наноэкран ожил, и на нем появилось изображение мальчиков-солдат с автоматами Калашникова. – Феромон, который капитан Шеперд нанес на Люцию Шкроуп, с помощью ищеек удалось проследить до пражского аэропорта. Конечно, они использовали неизвестные нам фальшивые ID, поэтому дальше мы их потеряли, но решили пойти от обратного. Проверили всех пассажиров, летевших тем рейсом: не оборвется ли след вскоре после посадки, чтобы исключить всех случайных попутчиков. Кто-то по прибытии в страну назначения возвращался домой, кто-то отправлялся за покупками… Мы вычеркивали из списка каждый профиль, который на протяжении достаточно долгого времени не выказывал странностей в поведении, и выделили из оставшихся те, в которых наблюдалась странная пунктирность. На это ушло очень много времени. Задача чрезвычайной сложности, – заметил полковник, почесывая берет. – Судя по всему, он остановился вот в этом гостевом доме и курирует государственное вещание. Можно предположить, что в его распоряжении ресурсы ВС Индустриальной Федерации озера Виктория. У них нет авиации, зато в определенном объеме представлены ПВО. И, как можно ожидать от государства на побережье, у них, в отличие от большинства африканских соседей, есть флот.
– Флот… Вот это новости, – засмеялся Уильямс. – Африканцы на кораблях?
– Несколько корветов и один ракетный катер, списанный из японского «Дзиэйтай».
– Серьезно?!
Но все остальное я слушал уже вполуха. Все мысли заполонило лицо Люции Шкроуп, и как перед расставанием у нее потекла подводка. Я ждал, что она воздаст мне за все грехи.
В отличие от обычных коконов, в этом предусматривалась возможность подводных действий. Они как летающие рыбы: планируют в воздухе, затем приводняются под углом, максимально смягчающим импульс от удара, и на мышечном приводе, как русалки, продолжают движение уже под водой. Как и наземный вариант, они в основном состояли из органики и почти не содержали механических компонентов, поэтому ни сонары, ни тем более радары их не замечали. Ведь, за исключением начинки из человека, они ничем не отличались от рыб и морских млекопитающих.
Меня только беспокоил вопрос, не увидели ли кокон те, кто выпустили ракету по «водоросли». Сомневаюсь, что у них есть снаряды, способные догнать кокон, летящий с такой скоростью, но очень не хотелось бы, чтобы они заметили, куда я приводнился.
– Пять секунд до приводнения. Приготовиться, – уведомил меня навигатор. Я сгруппировал мышцы. – Две… Одна… Контакт.
Кокон со всплеском вошел в воду. Впрочем, мы летели меньше, чем на тридцати градусах, поэтому ударило несильно. Корпус капсулы вытягивался для наилучшего обтекания, поэтому сопротивление воды не сильно ее тормозило, и скорость снижалась очень плавно.
Когда программа сочла, что мы достаточно замедлились, кокон заработал хвостовой частью, как дельфин, и выпустил сложенный плавник. В водах Виктории царила тишь да гладь, и лишь редкое пение обитателей скрашивало тишину. В навигатор заранее вбили цель на суше, и мне оставалось только смотреть в оба, чтобы обошлось без внештатных ситуаций. Время от времени по поверхности с шумом и писком активного сонара проносились лодки на водометной тяге, но, кажется, сил местного флота не хватало, чтобы вычислить мой кокон.
Ну и неудивительно. Он ведь состоит из мяса бывшего обитателя озера.
Как там Уильямс и ребята? Нормально спустились? Или разделили участь «летающей водоросли»? Кстати, что за участь? Ее сбили, или она вернулась на базу как ни в чем не бывало?
Меня терзали многие вопросы. Когда думал о товарищах, сердце сжималось в груди. Но больше всего я боялся, что Джон Пол уже посеял среди граждан Индустриальной Федерации семена геноцида, и они с Люцией давно снялись с места.
В этот миг я даже вздрогнул от того, с каким безрассудством решился отделить капсулу от «водоросли». Если Люции здесь нет, я только зря рисковал.
Час спустя кокон объявил, что мы достигли точки назначения. Затем предупредил, что запускает программу самоуничтожения, и порекомендовал убедиться, что водолазное оборудование в порядке. Я подчинился, все проверил и приготовился в любой момент оказаться в воде. Выждав удобного момента, открыл люк, и тесное пространство кокона заполнилось пресными водами Виктории. Оказавшись снаружи, я перекрыл необходимые для функционирования капсулы ферменты. Прежде, чем отвел от кокона взгляд, успел увидеть, что разложение началось.
3
Без этого озера немыслима наша повседневная жизнь.
Об этом мне подумалось, когда я выбрался на сушу и оглянулся посмотреть на водную гладь, сверкающую в лунном свете.
Крылья самолетов. Оболочки коконов.
Искусственные руки, пальцы, ноги. Механизмы на всех видах производства. Носильщики.
Ради этого здесь, в Виктории, искусственно разводили китов и дельфинов, и здесь они томились в ожидании дня, когда станут частью крыла, протезом или мясным авиакреслом. Тут и там на берегу гнездились заводы, на которых расчленяли животных. Нищим мальчишкам и девчонкам предлагалось пойти либо туда, либо в государственную армию, либо в бордель.
Прилетали европейские и американские самолеты, грузили на борта куски, нарезанные со всей скрупулезностью, лишь бы не повредить мышечные волокна, а потом улетали обратно. Периодически часть прибыли пытались отбить войска Танзании или Уганды: пересекали границу, дрались с мальчишками и девчонками, которых подготовили ЧВК передовых стран, ну, а потом, разумеется, отступали.
Вот и все, чем живет этот край. Когда прогнившие чиновники и бойцы ЧВК запросто и без последствий вертят закон в нужную им сторону, от него остается только пустая оболочка. В каком-то смысле мир, в котором закон утратил всякий смысл, свободен. Но вот дети в таком мире лишены мечты и надежды о будущем. Это расплата за ту «свободную жизнь», которой живем, благодаря искусственным мышцам, мы.
Я почти час прождал, притаившись в траве у берега, но Уильямс с ребятами так и не подтянулись. Плюнул и решил идти в гостевой дом один. План, составленный с расчетом на четверых исполнителей, пришлось выкинуть в мусорку.
Я понимал, что идти берегом опасно. Прожекторы на корветах наверняка просвечивают всю местность. Неизвестно, что тут творится с минами и датчиками, но легко представлялось, что по дороге к цели меня ждут адские испытания.
Так что я решил идти через джунгли. Тщательно настроил нанокамуфляж. Обычный человек решил бы, что достаточно закрыться листвой, но это неправда. Листья слишком быстро вянут и выбиваются по цвету куда сильнее, чем можно подумать.
Когда я решил, что достаточно замаскировался, отправился в путь. Маршрут в значительной степени определял мою скорость. Поначалу кажется, что в джунглях все растет как ни попадя, но на самом деле и тут можно разглядеть оптимальный путь… По крайней мере, глаза солдата могут.
В джунглях обильно произрастают кустарники, папоротники и лианы. Если постоянно за них цепляться, далеко не уйдешь, поэтому те, кого туда занесло, стараются ходить звериными тропами, а еще лучше – выбираться на расчищенные человеком места. Такие маршруты видно сразу, и люди без специальной подготовки выбирают именно их, потому что они самые простые.
Однако такая стратегия чрезвычайно ограничивает варианты перемещений, к тому же именно на этих путях удобнее всего устраивать засады, поэтому в случаях, подобных моему, в приоритете сложные маршруты. Приходится продираться сквозь папоротники, переправляться через реки без мостов, преодолевать отвесные скалы. Выбирать варианты полегче запрещено. Таков метод, разработанный Особой воздушной службой в пятидесятые, когда они хлебнули горя в малайских лесах.
Я, тщательно заметая следы, шел через джунгли на берегу Виктории. Потратить время на перемещения по горизонтальной оси – тоже один из способов избежать ловушки. Да, дольше, но только полный кретин идет напрямик по вертикали. В отличие от стандартных тактических задач, где сложный путь обвешан красными флагами.
Итак, набор ходов в воплощении хаоса, джунглях, со всех сторон ограничен разнообразными обстоятельствами. Мой путь – запутанная комбинация отдельных точных шагов. Чем-то напоминает шахматный этюд.
И все же свобода – это умение различить тот самый безопасный маршрут.
Интуитивно кажется наоборот: свобода – в том, чтобы бродить по зарослям как вздумается. Но это не так: за листвой притаилось жестокое ограничение всякой свободы: смерть. Свобода человека в том, чтобы избегать опасности. В способности заранее обдумать возможные риски и выбрать самый подходящий вариант.
Я медленно пробирался вперед, обдумывая каждый шаг. Если озеро испило горя от ада биоты[36], то джунглей, казалось, он не коснулся, вокруг даже царил своего рода покой. Лес как лес. Разумеется, полного умиротворения в природе никогда не бывает. Люди уничтожают целые виды, но и природа в этом отношении весьма кровожадна. Эволюция – это совсем не про мирную жизнь, а про то, чтобы приспособиться ко всему. Виды рождаются и предстают перед горнилом испытания внешней средой. Некоторые выживают, некоторые погибают.
Люция говорила, что самосознание и отделение себя от собеседника родились в ходе эволюции. Все сознание человека, включая язык, – это набор функций, развившихся в результате адаптации и прошедших естественный отбор. Не знаю, через гены они пришли к нам или через мемы, но совесть, вина и расплата – тоже часть эволюции, а не продукт какой-то там отстраненной «души».
И все же, как она подчеркнула, ни гены, ни мемы не определяют человека до конца. На него влияет окружение, и к тому же выбор никогда не ограничивается всего одним вариантом. Чистый лист, наверное, не стеснен в возможностях. Но мы связаны выработанной за жизнь системой ценностей, всем, чем дорожим, что любим. Долгом. И делаем выбор, разложив все факторы по чашам весов.