Птица, которая только что пролетела под сенью джунглей, едва ли способна на выбор, как человек. Есть такое выражение – «свободен как птица», но ведь птичий выбор детерминирован генами раз и навсегда.
Свобода – это возможность выбора. Отбросить часть возможностей и выбрать для себя то, что осталось.
Поэтому мне нужна расплата. И с этой мыслью я пробирался по сложной биоте прибрежной полосы озера Виктория. За ответственность, которой добровольно избегал, – как когда хоронил мать. За выборы, которые сделал… нет, правильнее, наверное, сказать, за те, которые не сделал.
Я убивал по велению Пентагона. Не думал о миссиях и приказах. А вот Алекс принял всю тяжесть последствий. Ведь больше никто не спрашивал с него ответ. Бог не посылал кару. Я долго закрывал глаза на то, в чем Алекс не лукавил. Я убивал ради родины, ради мира, но решение принимал не я, а потому и вины не чувствовал.
Но сегодня я спустился на эту землю, чтобы убить Джона Пола не по приказу Пентагона или командования Управления специальных расследований. А по своей воле.
Вдалеке светились огни гостевого дома. Великолепный двухэтажный особняк в колониальном стиле с внутренним садиком.
Вокруг тоже аккуратный и ухоженный двор с газоном. Его патрулировали солдаты.
Со мной ни Уильямса, ни остальных, но в том, чтобы действовать в одиночку, есть и свои преимущества. Например, когда не надо оглядываться на товарищей, можно позволить себе значительно более дерзкую тактику.
Все заливал яркий лунный свет, поэтому видимость у охранников была хорошая, тут ничего не поделаешь. Я решил выжать из нанокамуфляжа все. Конечно, он не превратит меня в человека-невидимку, но если тихонько ползти по земле, то мало кто обратит на меня внимание.
От джунглей к гостевому дому я продвигался медленно, как часовая стрелка. Хуже всего в такой ситуации – собаки, но их, к счастью, я в округе не приметил.
Передовые страны признали суверенитет побережья Виктории, чтобы обеспечить стабильное производство искусственных мышц. Намного проще, чтобы всеми вопросами распоряжалось одно государство, чем пытаться наладить договоренности между тремя разными.
Вообще говоря, такое чувство, что борьба за независимость началась не очень-то даже по воле местного населения, а скорее как часть большой интриги. Заводы по производству искусственного мяса на берегу Виктории приносили всем трем странам – Кении, Уганде и Танзании – больше денег, чем любой другой регион. Богатые предприниматели возмущались, что правительство тянет из них соки, и когда зароптали вслух, то некоторые – скажем, европейские банкиры – им шепнули: «А что же вы, господа, не объединитесь?»
Когда Америка вступает в войну, из нее даже под пытками не вытянешь, что все дело в нефти. В глазах народа, который с новейшего времени составляет костяк государственной армии, оправдать войну может только строго определенный набор причин. Но здесь, в Африке, не нужны священные стяги, будь то мировая справедливость, стабильность или права человека. На этом материке люди верны жадности, сбиваются в стаи, воюют и грабят – в общем, сохранили средневековые устои во всей красе.
Поэтому ничего удивительного, что богачи с берегов Виктории решились воевать за независимость, как только им нашептали о прибыли.
Подводя итог, предателям по местным правилам живется пока что очень вольготно. Теорией игр установлено, что на ранних этапах симуляционной модели значительное преимущество на стороне эгоистов, а не альтруистов. Проще выживать тем, кто всегда ставит в приоритет сиюминутную выгоду и не считается с партнерами. По мере усложнения модели такие элементы отсеиваются, и общины вырастают из индивидов, которые сотрудничают и друг друга используют. Однако очевидно, что здесь до этой стадии еще жить и жить.
Раньше, наверное, было не так. Но кто-то откатил местный этический код до низшего состояния и следит, чтобы система не усложнялась.
Я пересек газон и слился со стеной дома. Прошел коридором, который вел во внутренний дворик. Он служил переходом между окружающими его комнатами. Там журчал небольшой фонтанчик и высилось несколько пальм.
Таясь на самом виду при максимальных настройках адаптивного камуфляжа, я прильнул к центральной части дома и оттуда следил за коридорами. Порой мимо курсировали солдаты, которые возвращались через внутренний сад, но даже на расстоянии вытянутой руки они ничем не показывали, что заметили меня.
– Добрый вечер, мадам Пол, – услышал я и рефлекторно схватился за нож: человек заговорил прямо напротив меня. Но затем я пригляделся и понял, что он смотрит вверх и здоровается с кем-то на галерее второго этажа.
– Добрый, Мугабе.
Я мгновенно узнал голос.
Именно этот голос рассказывал мне о холокосте. Об эволюционной необходимости совести. О предательстве, по которому она так сокрушается.
Люция Шкроуп.
– Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, намного лучше. Кажется, освоилась. Хотя мне все равно так тяжело смотреть, как здесь живут люди…
– Не переживайте. Вы же приехали из Америки, чтобы облегчить нашу долю.
– Хорошо, если так получится…
– Господин… Прошу прощения, заместитель министра культуры уже лег отдыхать?
Похоже, Люцию здесь считают женой Джона Пола. А может, они правда уже поженились.
– Нет. Если честно, он вообще почти не спит. Работает у себя.
– Да… Я бы хотел когда-нибудь стать таким политиком.
– Я думаю, у него просто бессонница.
– Мне кажется, господин блестяще справляется. Когда мы слушаем по радио речи, которые он написал, сразу кажется, что надо только постараться, и тогда наша страна спасется от нужды и от СПИД, и рыба вернется в озеро. Будем зарабатывать много денег благодаря экспорту мышц, а сами питаться рыбой и жить припеваючи, как сто лет назад. Я думаю, у нас все получится. И девочки, которые сейчас перебиваются дельфиньими и китовыми потрохами с завода, пойдут в школу, и им больше не надо будет копаться в мусоре. Если постараемся, то завтра будет лучше, чем вчера. Я уверен, что человек, который пишет такие тексты, замечательный.
Повисла тишина. Люция не сразу нашлась, что ответить солдату.
«Простите. Мой супруг сюда приехал, чтобы стравить вас друг с другом».
«Простите. Мой супруг спит и видит, как на свалках вместе с отходами мышечного производства валяются ваши черепа и кости».
Мне представилось, что Люция думает именно об этом.
«Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение».
Хотя, скорее всего, она и сама не знает, чем занят Джон Пол.
– Да… Спасибо за ваши слова. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мадам.
Я подсмотрел, в какую комнату ушла Люция. В центральную комнату той части дома, над которой висела полная луна.
Солдат снова отправился патрулировать территорию. Как только я убедился, что он ушел, то взлетел по лестнице. Текстура ботинок менялась в зависимости от поверхности, с которой они соприкасались, и поглощали весь шум, поэтому я сам себе казался призраком. Пусть чувствовал, что твердо стою ногами на земле, но от шумоподавляющей технологии чувство реальности происходящего размывалось.
Дверь оказалась не заперта. Я привел пистолет в готовность и шагнул внутрь.
Но Люции, которая только что сюда зашла, не обнаружил. Лишь лучи лунного света струились из дальнего окна.
Я обыскал пустую комнату. На столе, за которым, судя по всему, еще совсем недавно работали, лежала записная книжка, тетрадь, подписанная «Федерация», и ручка. В тетрадь, судя по всему, записали черновики речей для всяких начальников. Кажется, Джон Пол предпочитает писать от руки.
На полях он нацарапал всякие коды и отдельные слова на каком угодно, но только не английском языке. Наверное, заметки о родах, падежах, синтаксисе, что-то о том, как их распределять по тексту. Непонятные лингвистические термины, к тому же написанные убористым почерком. Я ничего не понял.
Тут за спиной щелкнул предохранитель пистолета.
– Давно не виделись, убийца.
Я обернулся.
Меня с грустным лицом держал на прицеле Джон Пол.
4
– Я-то думал, тебя убили, пока меня вытаскивали, – поделился Джон Пол. Со времен Праги мы поменялись местами, и теперь луна светила за моей спиной. Но выражение лица собеседника не изменилось: бесконечно здравомыслящее, бесконечно печальное.
Он держал устаревший «Браунинг». Без функции верификации, из той эпохи, когда любой мог взять в руки ружье и кого угодно пристрелить.
– Чуть не погиб.
– М-м. Жаль, – отозвался Джон Пол. По-прежнему не опуская пистолета, он присел в ближайшее кресло, выполненное в южном стиле. – В этот раз ты успел. Я пока только разбрасываю первые семена.
Я посмотрел в его спокойные глаза. Этот мужчина средних лет перед лицом профессионального убийцы излучал даже своего рода тихое величие. Харизма почти как у лидера культа, который мнит себя мессией. Не хватало только пламени в глазах, безапелляционной надменности и навязчивой любви.
– Зачем тебе все это? Хочешь проверить, сколько еще людей ты убьешь?
Джон Пол перевел глаза с меня на дуло «Браунинга». Как будто не понимал, зачем ему столь смертоносное орудие.
– Эксперимент… закончился много лет назад. Неужели ты считал меня за психа, у которого руки чешутся испытать границу могущества?
Взгляд Джона Пола застыл на холодном блеске пистолета. Каково ему держать в руках инструмент убийства? Предмет, который в самом непосредственном смысле отнимает жизни?
– Мне что-то кажется, что ты никогда не стрелял, – предположил я, и собеседник вновь поднял голову на меня.
– Да, если честно, сегодня первый раз. До этого ни разу не доводилось, ни в одной из стран. Удачно все время ускользал.
– Это точно. У тебя же удивительная сила: убивать кучу народа, но при этом не пачкать руки.
Джон Пол покачал головой и тихо рассмеялся:
– Эта сила – не моя. – С этими словами он поднялся из кресла. Голос сочился усталостью. – Язык г