– Люди с ума сходят по информационному контролю, но на самом деле он не особо помогает бороться с терроризмом. Потому что когда тот рождается из настоящего отчаяния – что самоподрыв, что самолет, превращенный в авиабомбу, – это саморазрушительное действие, которое невозможно отследить. Пытаться снизить уровень терроризма, порожденного отчаянием внутри общества, невозможно, да и бесполезно.
– Я про это слышала: Люциус то же самое говорил…
– И я подумал: пусть возненавидят друг друга прежде, чем успеют обратить свой гнев на нас. Пусть убивают друг друга до того, как придумают, что такое можно проделать с нами. И тогда наши миры не соприкоснутся. Их, полный ненависти и смерти, и наш, мирный и спокойный.
Он искал страны, ненависть которых могла вот-вот обернуться против «Большой девятки».
Страны, которые вот-вот готовились осознать, что их нищета и несчастье – расплата за нашу свободу.
И засевал там грамматику геноцида.
Ведь если в стране начнется война, у них не останется сил обрушить злобу еще на кого-то. Когда столько крови проливается внутри, уже не выходит убивать людей вовне. Ярость, готовая выплеснуться за пределы границ, запирается. Ради того, чтобы в зародыше задушить терроризм, направленный в нашу страну, Джон Пол устроил геноцидный тур по странам.
– Пусть убивают друг друга. Я не дам им и пальцем коснуться нашего мира. Грамматика геноцида сама по себе глубинная, и у нее очень точная форма. Ее приходилось подгонять под тексты на местном языке, чтобы ограничить область действия только одним регионом. Главное – не писать речей на английском, и тогда очень легко контролировать радиус поражения.
– И ты в самом деле считаешь, что помог защитить Америку от террористов?
– Это совершенно очевидно из статистики. Она публикуется в открытых источниках. Ввели биометрическую систему, но количество терактов росло. Однако с тех пор, как я начал устраивать геноциды, число вдруг упало до нуля. Правда, значительно увеличилось количество гражданских конфликтов и проявлений жестокости в отсталых странах. – В этом месте Джон Пол довольно прикрыл глаза. – Я не хочу сказать, что поступаю справедливо. Но я просто защищаю то, что мне дорого, всеми доступными методами.
– Джон, умоляю, опусти пистолет, – попросила Люция без крупицы слабости в голосе. – Я ведь правда выстрелю. Честное слово. Ты же понимаешь?
– Конечно. Так ты справляешься с виной.
С этими словами Джон Пол действительно опустил «Браунинг». Мы, к моему смущению, довольно долго проговорили с наставленным на меня оружием. Теперь я забрал пистолет.
– Бишоп… Как тебя на самом деле зовут?
Я поднял глаза на Люцию. В ее взгляде не осталось сомнений. Теперь она точно знала, что должна делать. Ни разу не видел ее такой в Праге.
– Клевис. Шеперд. Капитан разведки.
– Клевис, арестуй этого человека, – спокойно попросила она. – Арестуй и отвези в Америку. Его должны судить за грамматику геноцида. Все должны знать. Это наш долг. Если мы в самом деле желаем свободы и хотим жить в по-настоящему свободной стране, то должны нести за нее ответственность. И нести ношу того выбора, который делаем.
– Люция, Клевису, по идее, приказано меня убить, – грустно улыбнулся Джон Пол. – Он все-таки убийца.
Сегодня я собирался убить его по собственной воле. Не по приказу Пентагона, а из собственных убеждений положить конец геноцидам.
И вот единственная, кто может заставить меня заплатить за все грехи, просит арестовать этого человека.
– Он… занимался секретными разработками. О них не знал никто, как и о наших миссиях. Думаешь, они поверят, что всего один человек единолично устроил по миру столько геноцидов?
– Не знаю. Может, и не поверят. Может, только насмешим присяжных. Но если ты его сейчас убьешь и никто никогда не узнает правды, то люди так и продолжат слепо жить на чужих костях. Так нельзя.
Наш мир выстроен на трупах. А никто этого даже не замечает.
Но я случайно узнал. И больше так не смогу.
– Хорошо. Я увезу Джона.
Раздался глухой хлопок, и висок у Люции опух, как жареное маршмеллоу. Миг растянулся до вечности, и я с неожиданным хладнокровием сообразил: разрывная пуля. Затем висок лопнул, как переспелый помидор, и меня обдало брызгами из крови, серого вещества и всего такого. Ей начисто снесло левую половину лба и глаз. В правой части головы остался мозг, который теперь капал в пустоту. Люция больше не управляла телом. Пуля подтолкнула ее чуть вперед, и она упала Джону Полу на плечи. За ней стоял Уильямс, сжимающий пистолет с глушителем.
– Люция…
Полголовы не стало. Я такое много раз видел. Обычное ранение в бою. И потом куска лица не хватает.
Я закричал. То есть нет: я хотел, но не выдавил и звука. Из круглого, как буква «О», рта вырывался беззвучный вопль, и я разрядил в Уильямса винтовку. Он решительно бросился в номер, наперерез линии выстрела. Если бы отскочил в коридор, то его бы окружили охранники, которые уже сбегаются на звук выстрела.
– Клевис. Успокойся. Нам приказано убить.
– Не ее! Ее необязательно было убивать! Вообще никого необязательно убивать!
Уильямс, видимо, спрятался в туалете. Голос доносился откуда-то из темноты сбоку от входа. Я оттащил Джона Пола подальше с линии огня и кинул ему «Браунинг»:
– Защищайся.
Тот ничего не ответил, только кивнул. Комнатка тесная. Как только Уильямс вылезет, будет дуэль. Хотя, скорее всего, охранники сбегутся раньше.
– Зачем убил?!
– За Мониту и малышку! – рявкнул он. – Им необязательно знать, какой у нас прогнивший мир! Пусть ребенок растет и не знает, что мы построили жизнь на вершине ада! Я защищаю свой мир. Тот самый, в котором не отдают пиццу с халапеньо, пока не подтвердишь личность! Тот самый, где я выкидываю жирный «Биг Мак» в помойку, потому что обожрался!
К комнате стремительно стекался топот. Вот чего нам только не хватало, так это тройной перестрелки.
– Люцию за что?! Убью!
– Клевис, успокойся. Нам надо, как обычно, объединить усилия и отбиваться от дозорных.
– Через твой труп!
– Был приказ, понятно? Тебе просто не сказали. А мне было велено убрать и Люцию Шкроуп, и Джона Пола. Наверху сказали, что дело должно быть закрыто раз и навсегда.
– Почему?
Охранники наконец показались в дверях, и я выпустил по ним очередь. Попал одному в плечо, и он кубарем покатился по полу.
– Ты представляешь, какой начнется скандал, если узнают, что Управление перспективных исследований давало денег на исследование геноцида? И что станет с усилением безопасности по стране, если народ их послушает? Если услышит, что доступ к персональным данным не снижает уровень терроризма?
– Но это же правда!
– Уже поздно поворачивать назад! – зарычал Уильямс. – Народ одобрил, государство одобрило и корпорации тоже! Все согласились, что можно пожертвовать частью свобод ради безопасности общества! Ты что, хочешь порушить всю инфраструктуру? Рынок информационной безопасности раздулся просто невероятно! Там крутятся большие деньги! И ты что, хочешь все это отменить?
Из туалета в коридор пролетела граната. Прогремел взрыв, и дверь укутало облако пыли. И я еще громче крикнул:
– Это все не имеет смысла! Сплошное вранье! Такая безопасность никому не нужна!
– Да какая разница, что вранье? Зато экономика настоящая!
Ситуация пока что патовая. Но скоро кончатся патроны, и тогда – конец.
Я схватил Джона Пола за руку, и мы спрыгнули из залитого лунным светом окна. Некрасиво шмякнулись в газон, но быстро вскочили и побежали к берегу.
Стекло тут же высадило взрывом. Это взорвалась граната, которую я прямо в прыжке забросил напоследок в комнату. Сделал это практически машинально, но мне уже все равно, как там Уильямс.
Охранники стреляли из висящих на уровне живота автоматов, но им не хватало сноровки, да и отбежали мы далеко. Не попали. Наверное, еще и адаптивный камуфляж сыграл свою роль. Я бежал, по возможности прикрывая беззащитного Джона Пола.
Скоро заметил, что его плечи пропитались кровью и мозговой жидкостью Люции. Тут же вспомнил о теле, которое оставил в номере, и сердце разорвалось. Я при всем желании не мог унести ее с собой. Оставалось только бросить в неразберихе. Но никакие разумные доводы не унимали моего горя. Я и не заметил, как расплакался.
– Ты… плачешь по Люции?
– Я ее там бросил… Ее тело.
– Ты же наверняка навидался трупов.
Девочка со снесенным затылком.
Мальчик с выпущенными кишками.
Девочки, которых свалили в яму, облили бензином и подожгли.
Всю жизнь я воспринимал трупы как вещи. Считал, что после смерти человек – это просто предмет. Когда Люции отстрелили полголовы, и из черепа закапал мягкий мозг, по идее, обнажилась ее безусловная вещность.
Но все же нет. Она не физический объект. Это Люция Шкроуп. Не просто шматок плоти, а «тело Люции Шкроуп».
– Да, понимаю… Как же это эгоистично, что труп дорогого тебе человека не кажется просто вещью.
Я закусил губу, и мы с Джоном Полом нырнули в джунгли.
Пробираться по густым зарослям с Джоном Полом оказалось очень трудно. Он, может, и прошел бесчисленные сражения, но гражданский – он и есть гражданский, а джунгли вообще не приспособлены для свободного передвижения человека, тут нужен особый навык.
Джон Пол еще и лодыжку потянул при падении. Команда возвращения ждала нас в Танзании, граница пролегала не так уж и далеко, но с такой ногой все равно быстро не доковыляешь.
– Я не отпущу тебя в Индустриальную Федерацию озера Виктория, – бросил я, не отводя взгляда с направления пути. – Если вернешься, опять будешь распространять свою грамматику.
– Я не собираюсь назад, – пробормотал Джон Пол. От непоколебимости, с которой он излагал планы в гостевом доме, не осталось и следа. – Люция сказала, что я должен объяснить миру, что натворил. Рассказать, на чем зиждется наш покой. Может быть, суд приговорит меня к смертной казни. А может, решат, что я спятил, и сделают из меня посмешище. Но, как бы то ни было, я хочу выполнить ее волю. Как своего рода искупление. Это я ее в это втянул. Я прилетел в Прагу, чтобы раздобыть себе фальшивый ID, и решил заодно уж ее проведать. Только и всего…