В другом углу пещеры виднелись ступени, и из-под нависающего сталактита вырывался яркий голубоватый свет. На этот свет мы и пошли, и оказались в обществе седобородого, довольно ветхого, дедульки, похожего на моего двоюродного дядюшку-судью. Сходство усугублялось париком, таким высоким, белым и извилистым, что не знаю как кому, а мне сразу вспомнились горнолыжные курорты.
Дедулька посмотрел на меня, как мне показалось, без одобрения. Он был невысокого роста, отчего лучше не делалось. Примерно таким же взглядом почтенный член общества озирает укушенное яблоко, если в нем обнажился особенно неаппетитный червь. И точно так же на меня смотрит моя тетушка, когда, придя ко мне в гости в девять утра, она застает меня не готовым к ее визиту, не умытым, не причесанным и, более того, спящим.
— Зачем вы привели сюда Альберта Вустона? — спросил он сурово.
— Но это… — несмело начал обладатель сапог, — единственный из живых, в чьих жилах течет кровь Баскервилей, и к тому же, он приехал…
— Стоп, я понял, — сказал дедулька уже более снисходительно. — Я сам виноват, что не посвятил вас в суть дела. Так слушайте же. Мне не нужен наследник рода Баскервилей, мне нужен наследник конкретно сэра Чарльза Баскервиля, такой наследник, который является его правопреемником, понятно?
— Угу, — вразнобой ответили стражи.
— Иначе говоря, меня интересует наследник, — уточнил дедулька, — который прописан в завещании и должен пройти посвящение, чтобы продолжить семейное дело, начатое сэром Чарльзом, как это там указано. Ведь всем, кто наделен рассудком, ясно (а вам я это сообщаю), что человек касты воинов, сиречь кшатриев, не может заработать столько денег торговлей, он просто не договорится с вайшьями. Если он к ним сунется, они его обдерут, как липку, как всегда бывает в таких случаях, когда потомственные аристократы пускаются в финансовые махинации, что мы ныне видим на каждом шагу. Нет, кшатрий зарабатывает деньги, выполняя опасные поручения, сражаясь и рискуя жизнью, другой путь невозможен. И в нашем случае это требует специального обучения и знания всех таинств, потому что он должен служить курьером и посещать все храмы Внутреннего Круга.
— Но мы не знаем, кто прописан в завещании, — тонко заметил один из стражников.
— Руководствуясь земной логикой, можно с большой долей вероятности предположить, что Баскервиль-Холл достанется сэру Генри Баскервилю, племяннику сэра Чарльза. Если же в завещании будет какая-то глупость, например, что поместье отдается под школу для девочек, или там будет Музей Чумы Болотной, то мы завещание уничтожим, и тогда, по земному закону, в права вступит сэр Генри Баскервиль. Его и надо было привести.
— Ага, ясно. А с этим что делать? — спросил обладатель сапог, указав на меня.
— Ничего, отнесите его на место.
— А память вырубить?
— Не надо, пусть, если сумеет, возьмет свое золото. Он может нам понадобиться позже, тем более, там действительно, по нашим данным, есть эта собака, семейное проклятие, и что нам тогда, оставаться без курьера? Парень в родстве с Вильгельмом-Завоевателем, а те — с вонючим Цепешем. Если бы он попал к нам тогда…
— Да он, похоже, идиот конченный.
— Не наделяй его собственными чертами, сын мой, — достойно ответил дедулька. — Давайте, ведите его к ручке.
Меня подвели и так недвусмысленно с двух сторон надавили на плечи, так что я волей-неволей рухнул на колени. Спорить с этим пожилым и бесспорно влиятельным джентльменом я не хотел, хоть и подозревал, что, может быть, целовать его ручку опасно для христианской души. Честно говоря, я предпочел бы поцеловать ручку миссис Бэрримор, хотя это не менее опасно для души, зато более приятно для тела, но так как выбора не было, я приложился к тому, что есть.
— Может быть, все-таки взять с него слово, чтоб не болтал? — продолжил делиться сомнениями обладатель сапог, натура, по всей видимости, грубая, неразвитая и взыскующая идеала.
— Нет, не нужно. Чем больше он будет рассказывать, тем скорей его изолируют от тех, кто станет слушать. Так что не стесняйся, сын мой, — обратился он уже ко мне. — Держи душу нараспашку, носи нутром наружу и без колебаний поверяй ее первому встречному. Кто-нибудь да оценит.
— Как скажете-с, — обалдело ответил я и почувствовал, что меня взяли под руки и со свистом куда-то несут.
А очнулся уже в кровати. Надо мной склонялось лицо Генри. И хотя оно было очень участливым, я решил, что, все-таки, прежде всего оно наглое. Вот же иезуит какой, нарочно поставил меня вместо себя, втравил меня в свои шашни, и теперь неизвестно, чем это закончится. Он, понимаете, только приехал, а я уже по уши в местной специфике, но при этом так и не знаю ни кто убил сэра Чарльза, ни где находится Орландина, ни даже что такое сепульки, вот что особенно обидно. Вонючий Цепеш, вот именно. «Хорошо же, дружище, сейчас я тебе покажу», — мстительно решил я и тихим, слабым голосом пролепетал:
— Я должен сообщить тебе три вещи.
— О, ты очнулся! — радостно воскликнул Генри, — а то я уже…
— Первое, я Баскервиль, а ты вонючий Цепеш; второе, твой дядюшка сколотил состояние вовсе не торговлей; третье, чтобы получить денежки, тебе придется работать курьером. Все.
И облегчив душу, я вышел из эфира.
— А, еще бредишь… — ласково произнес Генри.
Глава 19
Оказалось, что на концерте из задних рядов кто-то все-таки швырнул картофелину, и она угодила мне по затылку. Я пал, как Родосский колосс под серпом или заяц под косой, не помню, и меня отвезли в Баскервиль-Холл, где я вел себя смирно и вроде бы никаких неосторожных слов не произносил. Тем более что Генри, опасаясь этого, находился возле меня неотлучно, и его трогательная забота произвела на всех благоприятное впечатление.
Когда Баскервиль понял, что я уже не склонен бредить и без усилий могу держаться вертикально, глядя с умным видом, он предложил мне позвать в гости Мортимеров и обсудить ситуацию. Я, на правах хозяина, отдал распоряжение позаботиться о выпивке, после чего Бэрримор сообщил, что поскольку господа Мортимеры были дружны с сэром Чарльзом, который при всем своем богатстве не был жаден, виски закупалось оптовыми партиями (да так оно и дешевле). Его запасы в данный момент достаточно велики, и это проверено опытом, чтобы выдержать их осаду в течение вечера и даже, наверное, целых суток.
Мортимеры прибыли на двух велосипедах-тандемах. На одном, вырвавшемся несколько вперед, ехали Шерлок и Грегори Мортимеры, а на другом, приотставшем — Питер и Юджин Мортимеры. Предвкушая нерядовое зрелище, мы с Генри караулили их из окна башни, откуда открывался самый лучший вид на дорогу, и поэтому могли наблюдать за тем, как они, словно гигантская двухсерийная многоножка, дружно работают голеностопными суставами, мятежно вздымая пыль, а перед булыжным участком пути предупредительно спешиваются.
Прибыв, доктор Мортимер бегло осмотрел меня и констатировал, что никаких признаков сотрясения мозга у меня нет, и объясняется это, скорее всего, отсутствием оного, поскольку картофелина, найденная возле моего поверженного тела, была весьма внушительной, а череп у меня того-с, некрепкий. То есть немножко виски мне не повредит, а вот разговаривать лучше не надо, и это правило распространяется на всю мою последующую жизнь.
— Господа, — обратился к гостям Генри, — для удобства беседы и в интересах следствия, прошу называть меня Берти, а его Генри, и никак иначе.
«Конечно, конечно, — загалдели Мортимеры, переглядываясь. — Это в наших общих интересах».
— Тогда приступим. Я, как человек, специализирующийся на детективах, по просьбе моего друга Генри, — произнес Генри, так многозначительно вскинув брови, что более добросовестный страж закона, чем раздолбай Шерлок Мортимер, его тут же взял бы под стражу, — расследую смерть сэра Чарльза Баскервиля. И в связи с этим меня интересует, думаю, это находится в компетенции Шерлока, кто из местных жителей неблагонадежен в глазах полиции?
— Ну… у нас криминальная обстановка достаточно благополучная, — неуверенно начал инспектор Мортимер, деликатно попыхивая трубкой. — Каторжники из тюрьмы сбегают редко, вообще людей мало, и все про всех все знают. Даже вервольфы и те существуют вполне легально, и за спасение их душ прихожане молятся поименно.
— Да, я считаю, что это необходимо, — скромно заметил преподобный Мортимер, держа руки так, чтобы жилы на них не вздувались.
— У нас имеется всего один записной дебошир, Билли-дурачок, человек пришлый, тоже вервольф, бывший боксер, спарринг-партнер покойного сэра Чарльза. В ночь, когда произошло печальное событие, он дебоширил в «Бедном песике», и это подтверждаю я лично, поскольку мы с ним все время были вместе. Затем Хью Лайонс, художник, сын… якобы… местного лесника.
— Якобы? — спросил я.
— Якобы, — подтвердил преподобный Мортимер, поджав губы.
— Сэр Чарльз постарался, еще до отъезда, — объяснил инспектор Мортимер. — Все знают.
— А этот Лайонс что? Не дебошир, нет? — вскинулся Генри, наморщив нос и задрав верхнюю губу.
— Он художник, который решительно отбрасывает все новое и с цинизмом молодого варвара презирает последние тенденции. Среди его работ попадаются картины Рембрандта, Веласкеса, Дюрера и прочих выдающихся насельников Лувра. Продавая их, он не всегда ставил покупателей в известность, что прямо причастен к созданию этих полотен, склонный сильно приуменьшать свою роль с целью наживы. Несколько раз были неприятности.
— Он еще и скульптор, — вставил архитектор Мортимер, — как-то раз недобро подшутил надо мной, подкинув на место раскопок фальшивые артефакты. Ученый чувствует себя в подобной ситуации очень глупо, ведь приходится приглашать экспертов и потом их выслушивать. Хотя надо сказать, после всей этой экзекуции он нашел мне покупателя, который своей личностью снимал угрызения совести, потому что подобной персоне совершенно наплевать, артефакты это или артегипотезы. И я неплохо заработал, но часть пришлось отдать Лайонсу.