Посидел, подумал.
— Предложение принимается, — говорю. — Только давай не здесь. Поедем в наш паб, там — хорошо. А здесь даже цветы искусственными выглядят…
Улыбнулась сквозь слезы:
— Тогда купишь мне по дороге живые, ладно?
— С удовольствием, — говорю.
— А Машка твоя, — спрашивает, — не приревнует?
— Ты даже не представляешь, — вздыхаю, — как бы я обрадовался, если бы приревновала…
Мы расплатились и вышли на улицу.
Снег так и не перестал идти, наоборот, начал падать крупными новогодними хлопьями.
Тверская уже вовсю переливалась огнями, и в их искусственном свете мир выглядел красивой рождественской открыткой, отпечатанной на очень качественной бумаге в отличной финской типографии.
Она кокетливо подняла воротничок короткой дубленки, взяла меня под руку и заученным взглядом окинула окружающее пространство, пытаясь понять по реакции случайных прохожих, хорошо ли мы смотримся вместе.
Потом удовлетворенно хмыкнула и уверенно направилась в сторону моей машины.
Силы земли и воды
Странно, но в детстве я весну — не любил.
А чего, думал, в ней хорошего? Ни в речке поплавать, ни на лыжах покататься, ни в футбол поиграть.
Одна слякоть да сквозняки.
То колючий моросящий дождь, то липкий, противный снег, немедленно превращающийся под ногами в холодную грязную кашу.
Бррр…
То ли дело — лето и зима.
Даже осень, и то лучше.
Осенью хотя бы светло и прозрачно, да и с ребятами так классно после каникул повстречаться, рассказывать друг другу, что летом было.
И, разумеется, — чего не было…
Сейчас — смешно, конечно.
А вот тогда…
…Мне сегодня днем неожиданно Русланыч позвонил.
Вроде ни о чем таком заранее не договаривались.
— Привет, — говорит, — Дим. Чем занимаешься?
— Да вот, — отвечаю. — Валяюсь на диване, книжку читаю. Толстую. И вроде как — не очень интересную. Но бросить — жалко…
— Понятно, — тянет. — А Машулька где?
— Да Бог ее знает, где она носится, — фыркаю. — Куда-то по своим таинственным делам умчалась. И откуда только она эти дела именно по выходным выкапывает? К вечеру, правда, обещалась быть…
— Все ворчишь, — смеется.
— Ворчу, — соглашаюсь. — А что делать? За неделю на работе устал как собака, ехать куда-то тусовать — лениво. В бассейн уже съездил, дежурный километр проплыл. Футбол по телевизору — говно полное. Завтра, в воскресенье, — еще ничего, а сегодня — так вообще голяк. Да еще и книга попалась…
— Что, неинтересная? — спрашивает.
— Да может, и интересная, — вздыхаю — Вот только переводная. А как у нас переводят в последнее время — сам знаешь. «План по валу, вал по плану». Тьфу. Ни стыда, ни совести, ни умения слова в предложения выстраивать…
— Да, — тянет, — не повезло тебе…
— Не повезло, — соглашаюсь.
— Ну, тогда, — ржет, — у меня есть предложение, от которого ты точно не сможешь отказаться…
— Это какое еще такое предложение?! — интересуюсь настороженно.
…А то в позапрошлый раз мы с ним после подобного начала беседы с парашютом прыгать отправились.
В Ватутинки.
А перед этим — улетели в Сочи сноуборд осваивать.
Оно мне надо?!
В прошлый раз, правда, справедливости ради, — обошлись пивом под бильярд…
Может, и в этот раз пронесет?!
А то что-то не готов я сегодня к подвигам…
— Да ты не бойся, — смеется. — У меня просто в твоем районе встреча назначена была. А человек не смог. А погода на улице — сказка. Весна. Может, давай выберемся в Серебряный Бор, погуляем? А потом уж определимся, что дальше делать…
Я за окно выглянул.
Солнце.
Небо в лужах отражается, с высоты четырнадцатого этажа — какое-то особенно ослепительно синее.
— Давай, — говорю, — согласен. Уже начинаю одеваться. Вот только главу дочитаю. А ты, кстати, где сейчас?
— Да у тебя под окнами, — хохочет. — Выходи давай…
Ну, оделся, спустился.
Машину его на охраняемую стоянку у нас перед домом загнали.
Да и пошли потихоньку.
От моего дома до Серебряного Бора — ровно десять минут ходьбы. Это если неспешным шагом…
…Идем, разговоры разговариваем.
На улице — красота.
Где-то плюс пятнадцать тепла.
Солнце.
Ну, я уже говорил.
Снег по обочинам еще, конечно, не весь стаял, но асфальт уже сухой.
Дети помладше — в «классики» прыгают, в «штандер». Постарше — на роликах гоняют.
Идиллия.
Блин.
Остановились, купили по бутылочке пива.
А что?
Выходной.
Имеем право…
…А вот и мост через реку.
За ним — лес.
Налево, наискосок через «конечную» автобусную остановку.
И всё — совсем-совсем по-другому.
Сумрачно, тенисто.
Таинственно.
Холодно.
Снег лежит толстым, еще только-только начинающим подтаивать слоем.
А воздух — уже все равно весенний.
Вместо шума машин слышно, как ручейки журчат. Пусть они еще под почти полуметровым слоем снега — а все равно слышно.
Идем не спеша, курим.
Молодец Руслан, что вытащил.
Пробродили с часок, поболтали о разных пустяках, да и уселись на скамеечку неподалеку от реки, на пригорке.
В самом лесу все-таки еще прохладно, а здесь уже весна в полную силу царствует, даже земля сухая.
Лед на реке практически растаял.
И настроение соответствующее — философское.
А на соседней скамейке влюбленные целуются.
Он — немного мешковатый очкарик.
Такой… медвежонок, можно сказать.
Плюшевый.
Ага.
Она — спортивная такая девица, в туго обтягивающих длинные стройные ноги коричневых вельветовых джинсах.
Смешные.
Я сигареты достал, закурил.
— Знаешь, — говорю, — Русланыч, что-то мысль в голову пришла, не могу не высказать…
Он фыркает:
— Ну, если не можешь не высказать, тогда говори…
Я усмехаюсь.
— Ну вот, — философствую, — посмотри на этих красавцев. Если нас с тобой взять да рядом с этим тюфяком поставить, еще неизвестно, кто для данной, отдельно обозначенной девицы будет выглядеть привлекательнее. Мне в последнее время мой возраст вообще никто не дает. Какие такие сорок с лишним?! Тридцать три — тридцать четыре, да и то — от силы. Про тебя уж и не говорю. Молодые. Обеспеченные. Абсолютно уверенные в себе. Успешные. Свободные. Одетые в дорогие и, смею надеяться, со вкусом подобранные шмотки. Ты — если приглядеться, конечно, — еще и известный. Звезда фактически. Просто мало кто ассоциирует твою небритую в данный момент физиономию с тем лощеным типом, что с телевизионной картинки по вечерам к нам в гости приходит. И слава Богу, кстати. А то и не потреплешься вот так, спокойненько, на свежем-то воздухе. «Поклонники таланта» порвут к чертовой матери. Замучаешься текущую политическую ситуацию в стране комментировать. А вот целоваться в парке на скамейке — уже не можем. Почему, интересно? Молодость закончилась? Так почему тогда я этого не чувствую…
Рус хмыкает и вытаскивает у меня из пачки сигарету.
Прикуривает.
— Умеешь же ты, — говорит, — людям настроение портить…
— Ну, извини, — хмыкаю в ответ.
Он глубоко затягивается.
— А ведь действительно странно, — выдыхает. — Я, когда за Ленкой год назад ухаживал — чего только ни делал. Цветами всю ее квартиру завалил. Из универа встречал ежедневно. По клубам водил. Очень красивая любовь была. Да почему была? И сейчас — очень красивая. А вот так, на скамейке, в парке — никогда не целовались. Первый раз ее поцеловал, когда домой провожал, в машине. Хотел в щечку чмокнуть, а получилось, что в губы уткнулся. И тут же — развернулись и ко мне поехали. А утром я уже к ее родителям потрусил, говорить, что решили пожениться. Она у меня дома осталась, ей страшно было…
— А как родители восприняли? — улыбаюсь.
— Да нормально, — жмет плечами, — восприняли. Сказали: «Наконец-то!». А у тебя с Машкой как было?
— У меня, — смеюсь, — вообще служебный роман. Ходили-ходили, смотрели друг на друга. Я как-то на вечеринке одной к ней подкатился — отшила. Ну, думаю, и Бог с тобой, золотая рыбка. Не больно-то и надо. Врал сам себе, конечно, но — гордость есть гордость. Даже если и дурацкая. Но общаться продолжали, нам вместе интересно было. А потом в командировку в Питер поехали, а когда вернулись, я шмотки собрал — и к ней. Ну, как к ней… Квартиру сняли. Я же все, что у меня было, Наталье оставил. Там все-таки двое детей. Это уже, знаешь, Русланыч, даже не любовь. Куда серьезнее. Это — судьба…
— Понятно, — кривится. — Значит, мы с тобой, Дим, все-таки постарели. Хоть это и незаметно пока для окружающих. Внешне — незаметно, а вот внутренне… Уже что-то растеряли, что раньше было. Ведь было, да?! Перестали чувствовать эти токи, эти весенние силы земли и воды. Я вот — ты даже представить себе не можешь, как этим ребятам сейчас завидую…
…Молчим, курим.
Весна, конечно.
Может ее, эту самую весну, мы и ощущаем так полно, так остро, потому что уже предчувствуем приближающуюся старость…
А эти — все целуются.
Наконец оторвались друг от друга.
— Извините, — слышу, — у вас закурить не найдется?
Пожал плечами, протянул этому ботанику пачку.
Поднес трепещущий на ветру почти прозрачный огонек массивной дюпоновской зажигалки.
И вдруг — словно черт меня дернул.
— А мы… — говорю.
И — делаю паузу.
Улыбаясь при этом одной из самых обаятельных из всего моего арсенала улыбок. Эдакой слегка беззащитной.
Клиенты покупаются, что уж об этом большом ребенке говорить.
Делает стойку.
Демонстрирует, что весь — внимание.
— А мы, — говорю, — с товарищем как раз о вас разговаривали. Вы уж извините. Завидовали по-доброму. Хорошо вам сейчас. Весна. Парк. Любите друг друга…
Он, пока я все это произносил, все пытался дымом затянуться как следует.
Наконец, прикурил — и посмотрел на меня как-то не совсем по-доброму.
— Ну, — говорит, — то, что любим друг друга, это факт, конечно. А вот этот парк — он нам, дядя, и на хрен не сдался. Просто у Юльки родаки дома, у меня тоже. На гостиницу — денег нет ни фига. Да и не пустят туда, в эту гостиницу. Юльке еще восемнадцати нет, в июне только исполнится. Вот и торчим здесь, на ветру. А у нее, между прочим, — почки слабые и куртка тоненькая…