я, о чем недвусмысленно заявил Ленин, опровергая спонтанность революционного пролетарского движения. Поэтому он является заведомо неразрешимым.
В связи с этим одной из первоочередных задач является депролетаризация. Здоровой части народа необходимо сделать прививку против вируса социализма. Лишь при этом условии возможно проведение необходимых реформ.
Так, в частности можно по иному взглянуть на идею корпоративизма как основу реорганизации. Корпоративизм должен стать не государственной, бюрократической структурой, поддерживающей разрушительную идею классовой борьбы, но необходимостью восстановления внутри предприятия единства, солидарности различных сил; единства, существовавшего ранее, но нарушенного с одной стороны капитализмом (возникновением паразитического типа капиталиста-финансиста и спекулянта), а с другой марксистской агитацией. На предприятии должен воцарится дух воинской дисциплины; ответственность, энергичность и компетентность руководителя должна уравновешиваться солидарностью и верностью рабочих, сплоченных вокруг него общим делом. Основная задача состоит в органической реорганизации предприятия и для этого нельзя прибегать к низким методам пропаганды и в целях предвыборной агитации заискивать перед бунтарским духом низов, рядясь в одежды "социальной справедливости".
Короче говоря, необходимо восстановить на производстве стиль активной безличности, достоинства и солидарности, свойственный старинным ремесленным и профессиональным корпорациям. Никаких профсоюзов с их "борьбой" и постоянным вымогательством. Но повторим – надо начинать изнутри. Важно, чтобы каждый сумел любым проявлениям социального недовольства и антагонизма противопоставить любовь к своему собственному месту, соответствующему его призванию, тем самым признавая пределы своих способностей и совершенства: так ремесленник, овладевший в совершенстве своей профессией, безусловно, выше плохого царя.
В частности возможна замена партийного парламентаризма системой технического профессионализма и корпоративного представительства. Но при этом нельзя забывать, что в целом профессиональную иерархию нельзя ставить выше общей иерархии, так как первая является средством, необходимо подчиненным целям, выражаемым политической и духовной частью Государства. Идея "государства труда" равноценна приравниванию части к целому, т.е. как если бы мы рассматривали человеческий организм лишь как некий механизм, сведенный до чисто растительно-физических функций. Подобные идеи для нас неприемлемы. "Социальная идея" не может стать основой третьего пути, противоположного как "Западу", так и "Востоку". Для этого необходима идея интегральной иерархии. Сомнения здесь недопустимы.
7
Несмотря на то, что идеал мужественного и органичного политического единства составляет неотъемлемую часть разрушенного мира, необходимо сказать несколько слов о тех случаях, когда этот идеал подвергался искажениям и практически исчезал. Мы имеем в виду ложный путь "тоталитаризма". Правильное понимание этого вопроса крайне важно, так как в ином случаем мы можем сыграть на руку противнику. Бывают иерархии и иерархии, а органичная концепция не имеет ничего общего с маразматическим культом Государства и уравнительской централизацией. Для индивида реальное преодоление как индивидуализма, так и коллективизма осуществимо лишь в том случае, когда люди стоят перед людьми в естественном разнообразии их природы и качеств. Единство, преодолевающее раздробленность и абсолютизацию частного должно быть по сути своей духовным: чем-то подобным влиянию, исходящему из центра и задающему ориентацию; импульсу, принимающему самые разнообразные формы в зависимости от конкретных обстоятельств, в которых он проявляется. В этом состоит подлинная сущность "органичной" концепции, противоположной негибким и поверхностным отношениям, свойственным "тоталитаризму". Лишь при этом условии возможна реализация достоинства и свободы личности, которые либерализм способен понять лишь в индивидуалистическом, уравнительном и собственническом смысле. Именно с этой точки зрения необходимо рассматривать структуры нового социально-политического строя, твердо и четко разграничивая эти концепции.
Однако, подобное устройство с необходимостью требует наличия центра, высшей точки ориентации. Нужен новый символ авторитета и господства. Должна быть поставлена четкая, ясная задача; идеологические уловки неприемлемы. Так называемая проблема общественного устройства в данном случае второстепенна; основной задачей является создание особой атмосферы, под влиянием которой способны обрести новую жизнь такие черты как верность, преданность, служение, внеиндивидуальное действие и преодолеть серость, механистичность и неискренность современного социально-политического мира. Однако этот путь может завести в тупик в случае неспособности к аскетизму чистой идеи. Для многих ясное видение правильного направления затмевают как отдельные неудачные моменты наших национальных традиций, так и (и даже в большей степени) трагические последствия прошлого. Мы говорим о тех, кто осуждает монархию, имея в виду не чистый принцип, а лишь символ, лишенный сути и мужественности и сохранившийся в жалком виде конституционной, парламентской монархии. С чем действительно несовместимы наши взгляды, так это с республиканской идеей. Быть антидемократом и при этом защищать республиканскую идею – очевидный абсурд. Республика (само собой современная, так как античные республики были аристократическими как Рим или олигархическими и, в последнем случае нередко тиранического типа) по сути своей рождена миром, проникнутым духом якобинства и антитрадиционного, антииерархического движения 19 века. Это не наш мир и его идеи не могут быть нашими. В принципе, если нация переходит от монархии к республике, то она необходимо становится "деклассированной". В частности, в Италии из ложной верности идеям фашизма времен Сало не имеет смысла исповедовать республиканскую идею, так как тем самым одновременно предается нечто большее и лучшее, выбрасывается на ветер основа идеологии двадцатилетнего периода, т.е. доктрина Государства в функции авторитета, власти, imperium.
Без этой идеологии невозможно удержаться на высоте и не подыграть противнику. Конкретизацию символа на данный момент можно оставить в стороне: основной задачей является молчаливая подготовка духовной атмосферы, в которой возродится и вновь обретет значение во всей своей полноте символ незыблемого вышестоящего авторитета. Совершенно очевидно, что эта роль абсолютно не подходит выборному "президенту" республики и тем более народному трибуну или предводителю, обладающим бесформенной индивидуальной властью, полностью лишенной высшей легитимности и опирающейся на шаткий престиж, заработанный игрой на иррациональных инстинктах масс. Подходящее название для подобной власти – "бонапартизм"; она является не противоположностью демагогической, "народной" демократии, но ее логическим завершением: одним из наиболее мрачных персонажей Шпенглеровского "заката Запада". Это еще один пробный камень для наших: умение почувствовать эту разницу. Уже Карлейль говорил о "мире слуг, желающих правления псевдогероя", а не Господина.
8
В том же ряду стоит проблема отношения к патриотизму и национализму. Прояснение ее также крайне необходимо, так как сегодня многие, пытаясь спасти то немногое, что еще сохранилось, обращаются к сентиментальной и одновременно натуралистической национальной идее. Это понятие чуждо более высокой европейской традиции и мало совместимо с самой идеей государства, о которой мы говорили ранее. Даже если забыть о том, что идею патриотизма в риторических и лицемерных целях вызвали к жизни наши противники, сама по себе в наше время она неприемлема. Во-первых, потому, что она препятствует созданию крупных сверхнациональных блоков и во-вторых, так как становится все более очевидной необходимость поиска общих европейских ориентиров, способных объединять вне рамок неизбежного партикуляризма, присущего натуралистической национальной идее и еще в большей степени "национализму". Это прежде всего принципиальный вопрос. Политический уровень как таковой превосходит тот уровень, на котором возникают общие натуралистические понятия, такие как нация, родина и народ. На высшем уровне объединяет и разделяет идея, носителем которой является элита, реализация же ее происходит посредством Государства. Поэтому доктрина фашизма (в данном вопросе верная лучшей европейской традиции) считает приоритетными Идею и Государство по сравнению с нацией и народом, считая, что лишь в рамках Государства нация и народ способны обрести форму и достигнуть более высокого уровня существования. В кризисный период (как сегодня) необходимо стойко хранить верность этой доктрине. Наша истинная родина в Идее. Объединяет не земля или язык, но общая идея. Это основа, точка отсчета. Коллективистскому единству нации – des enfants de la patrie – рожденному якобинской революцией, мы противопоставляем идею Ордена, объединяющего людей верных принципам, свидетелей высшего авторитета и высшего закона, рожденных Идеей. Добиваясь в практических целях новой национальной солидарности нельзя идти на компромисс; единство должно быть создано и определено на основе Идеи – как политической идеи и мировоззрения. В другом случае результат будет иллюзорным. Иного пути сегодня нет: необходимо, чтобы среди руин начался процесс восстановления изначальных идей, который, основываясь на элитах и символе авторитета или господства, объединит народы в традиционные великие Государства, подобно тому, как формы рождаются из бесформенного. Требование реальности идей не должно привести к скатыванию на суб-политический уровень: натуралистический и сентиментальный уровень риторического лжепатриотизма. Если все-таки желание примерить нашу идею с национальными традициями остается – будьте осторожны. Существует "история родины", написанная масонскими и антитрадиционными историками, стремящимися объяснить все проблематичные аспекты итальянской истории особенностями национального характера. Мы не согласны признать себя в этой фальсифицированной истории. Мы охотно отказываемся от нее в пользу тех итальянцев, которые в "освобождении" и партизанском движении видят "Второе Воз