Когда я смогла в достаточной мере побороть желание взвыть раненной волчицей и обернулась, Илва уже вовсю хозяйничала в тени пещеры, располагая оставленные нам припасы и свернутые покрывала поудобнее. Посреди светлого каменного пола место старого кострища выглядело черной неряшливой кляксой, возле которой теперь кучей лежали бурые, маслянисто поблескивающие куски горючей субстанции.
— Будет лучше не разводить огня без особой необходимости, — произнесла я, просто чтобы хоть что-то сказать, и, видимо поняв это, Илва молча кивнула.
— Чтобы ни случилось, ты получишь шанс на ту жизнь, которой так желаешь, — продолжила я, не зная, как ещё развеять прохладную неловкость между нами и стоит ли это вообще делать. Мы не подруги не разлей вода, а просто, по сути, случайные попутчики по жизни и очень скоро разойдемся навсегда.
— Я знаю, — ответила Илва, не отрываясь от своего занятия. Ну, собственно, все. Что тут еще скажешь?
Взяв одно из скрученных в плотный тючок покрывал, уселась посреди входа в пещеру так, чтобы не попадаться на глаза тем, кто может пролететь сверху, но при этом иметь максимальный обзор на все пространство до горизонта. Конечно, оставалась слепая зона с обратной стороны скалы, но в любом случае тому, кто захочет здесь совершить посадку, придется облететь ее, и значит, попасть в мою прямую видимость, и я успею среагировать. Через какое-то время глаза стали нещадно слезиться и болеть, и пришлось часто моргать и промокать ненужную влагу в уголках. Думать о чем бы то ни было я себе запрещала, как, впрочем, и подсчитывать время и прикидывать, что сейчас мог бы делать Γрегордиан. Но фантазия — штука упрямая, плевать хотевшая на рациональность и попытки от нее отмахнуться, тем более, когда ты вынужденно бездействуешь, не в силах занять себя хотя бы чем-то монотонным. Илва была неслышной и незаметной до того момента, как коснулась моего плеча, заставив вздрогнуть и ощутить, как же я все-таки внутренне напряжена.
— Если ты не позволишь мне сменить тебя, то очень скоро не сможешь быть достаточно внимательна! — со своей обычной невозмутимостью сказала она.
— Я… — Что? Не могу тебе доверять, потому что так сказал Грегордиан?
Глупость же! Сижу тут, как блоха на лысине, уткнувшись глазами в горизонт, и ничто не мешает Илве стукнуть меня по голове или воткнуть нож в спину и обыскать, чтобы найти артефакт. На самом деле, в душе я ведь точно знаю, что ничего подобного она делать не собирается, несмотря на всю заразность паранойи деспота.
— Спасибо, — только и пробормотала, поднимаясь на онемевших от долгой неподвижности ногах и направляясь вглубь пещеры, где Илва уже обустроила, оказывается, нечто вроде лежанки.
— Не за что благодарить, Эдна.
Я улеглась и закрыла глаза, надеясь прогнать жжение и противные световые пятна, которые, казалось, выжгли на роговице солнечные блики на волнах.
– Разве это ощущается чем-то хорошим? — донесся до меня голос Илвы.
— Что именно?
— То, что между тобой и архонтом. Я ещё могу понять разделение удовольствия, моменты, приносящие радость, но сейчас ты выглядишь так, будто проходишь через пытки.
Я хмыкнула, даже почти смогла засмеяться, собираясь возразить ей, но потом осеклась, осознав, насколько она права. Больно мне было, где ни ткни, хоть я и старалась это игнорировать, и к страданиям плоти это не имело отношения. Мучительно — не ощущать Грегордиана рядом, ещё хуже знать, что, может, теперь это навсегда. Больно от пронизывающего страха за него и за тех, кто будет с ним и чья возможная потеря глубоко ранит его, каким бы бесчувственным чурбаном он ни притворялся. Но нужно остановиться, не думать-не думать-не думать!
— Когда кого-то любишь, такие переживания неизбежны, — уж не с таким мужчиной, как достался мне, точно. — Но это не повод отказаться испытывать те чувства, что идут в комплекте.
— Почему? Согласись, это ненормально — дорожить тем, что способно делать тебя уязвимой и ранить так сильно, как не способно и железо.
— В мире Младших какие-то ученые в результате исследований установили, что любовь весьма напоминает симптомы некоторых психических заболеваний, — усмехнулась я. — Так что насчет ненормальности ты полностью права.
Вряд ли я та, кто сможет как-то логически объяснить ценность тех чувств, которые сама обрела совсем недавно. еще считанные недели назад была почти такой, как Илва. Так что хоть я и разобралась почти в собственных эмоциях, но найти слова, чтобы их озвучить? Как бы я себе самой, той, прежней, обосновала все это чувство окончательности выбора, смятение, тоску, невыносимое притяжение, что тянуло меня как неодолимая гравитация туда, где ОН, тот самый, единственный, без которого физическое существование, может, и станет длиться дальше, но ЖИЗНЬЮ уже никогда не будет? Никак. Поэтому пусть это будет ее собственный путь познания, любой из нас это заслужил и на это обречен с момента появления на свет.
— Похоже, у вас с архонтом одна болезнь на двоих, так что ты должна верить, что он сильнейший и вернется за тобой, несмотря ни на что.
— Я верю! — Если так, то зачем повышаешь голос, Аня?
Дальнейшие часы до заката мы сменяли друг друга еще дважды и не говорили более необходимого. Когда солнце стало садиться, будто медленно погружаясь под воду, внутри с тало медленно разрастаться отчаянье. Вот сейчас там, в Тахейн Глиффе, Грегордиан собирается повести в бой драконов и своих лучших воинов. С каждым следующим часом мне становилось все хуже, но я этого не осознавала, пока Илва неожиданно не села позади меня и не шокировала, обхватив и прижав спиной к своей груди. Неожиданное тепло извне будто взорвало меня изнутри. Я больше не смогла держаться и зарыдала. Сердце ощущалось громадным и все расширялось, готовое разломать мою грудную клетку, и меня трясло так, что Илве пришлось вцепиться в мое тело намертво, удерживая на месте. Сквозь всхлипы и рыдания я, давясь, говорила ей, какая я на самом деле слабая, как невыносимо люблю Грегордиана, что не представляю, как жить без него, что пусть только вернется, и не отпущу больше никогда, зубами и ногтями вцеплюсь, в кожу врасту, но никогда-никогда-никогда… Илва же не прерывала меня, не пыталась вразумить, не утешала, просто была рядом, пережидая мою истерику. Когда я успокоилась, она так же молча снова отстранилась, но не дистанцировалась от меня, не вынудила почувствовать стыд за срыв. Мы просто продолжили меняться на посту, а у меня снова нашлись силы игнорировать тиканье обратного отсчета внутри. Рассеянный солнечный свет стал разбавлять окружающую темень и постепенно гасить необыкновенно яркие местные звезды, но в небе так никто и не появился. Да, я понимала, что ровно сутки еще не миновали и время ещё есть.
Так же я точно знала, что буду тянуть до последнего, если только Илва не поставит ультиматум или вдалеке не замаячит нечто опасное.
Девушка достала съестные припасы и воду, накрыла импровизированный стол и, подойдя ко мне, похлопала по плечу и указала на него, предлагая сменить. Я нехотя оторвалась от горизонта, признавая, что голодные обмороки сейчас некстати. Всегда потрясающая еда не имела для меня вкуса. Я просто закидывала ее в себя как топливо, необходимое для организма.
— Эдна! — позвала Илва, и тревога в ее голосе мгновенно переключила меня из режима ожидания в состояние предельной концентрации.
Я оказалась снаружи рядом с ней раньше, чем осознала, что двигаюсь. Илва указывала на какую-то едва различимую точку вдали.
— Это дракон! — Как, черт возьми, она смогла это разглядеть? — Всего один дракон, Эдна.
Γрегордиан обещал за нами вернуться в сопровождении всех драконов и собственных воинов, сразу же с поля боя, не залетая в Тахейн Глифф. То, что приближающийся крылатый силуэт был одиноким, могло означать что угодно и не обязательно худшее из возможного. Ведь так?
Сердце пустилось в дикую скачку, а трясущаяся рука невольно потянулась к вырезу на горловине, чтобы отыскать нужное место на артефакте. Но тут же и опустилась сама собой. Я должна верить, что это Грегордиан возвращается за мной, должна, и я верю в это до тех пор, пока перед моими глазами не предстанет доказательство обратного. Я схватила ладонь Илвы и сжала, кратко взглянув ей в глаза, так похожие на мои собственные, тем самым давая ей клятву поступить правильно, но умоляя дать мне ещё время. И она кивнула, стискивая пальцы в ответ, и мы обе опять уставились на стремительно приближавшегося дракона. Он летел в разы быстрее фоетов, просто несся как молния, и очень скоро я узнала знакомые цвета. Я не видела других драконов, так что позволила себе верить, что это Раффис. ещё через пару секунд разглядела фигуру всадника на его спине, и хоть черты еще были неразличимы, я уже знала, знала всем своим существом, что это мой деспот, мой мужчина возвращается за мной, чтобы забрать в свой дом. В наш дом. Меньше чем за минуту громадное тело дракона оказалось перед уступом, поднимая мощными крыльями такой вихрь, что едва не опрокинул нас с Илвой, и пришлось прикрыться от мелкого мусора, который, взявшись тут из ниоткуда, хлестал по лицу. Сквозь щель между пальцами я увидела, как Грегордиан совершил огромный прыжок со спины Раффиса на уступ и встал прямо перед нами. Выглядел он кошмарно. Обнаженный по пояс, грудь располосована, на плече след как от громадного укуса, вырвавшего кусок плоти, весь в копоти и засохшей крови, один глаз совершенно заплыл, зато второй сверкал мрачным торжеством на грязном лице, которое пересекала жуткая рана, идущая ото лба через переносицу к старому шраму на щеке. И как будто всего этого было недостаточно, в руке он держал окровавленную голову, судя по всему, Хакона. Шагнув ко мне ближе, деспот швырнул свой леденящий душу трофей мне под ноги и оскалился в улыбке, способной остановить сердце. Чужое — от страха, мое же — только от любви.
— Никаких тактических отходов, дорогая! — сказал он надсаженным голосом.
Мой варвар, мой зверь, монстр, предназначенный мне одной! Я рванула к нему, перепрыгивая его убийственное подношение и была надежно подхвачена в возд